Андрей Бондаренко - Чёрный помидор
— Помогу, конечно, — выслушав Мисти, заверил Лазаренко. — И подыграю. Дело-то, безусловно, благородное. Да и сам с удовольствием наведаюсь ещё разок на Горный Алтай…. Значит, мальчик, и ты знаком с Вороном? Ай-яй-яй, как же тесен Мир…. Говоришь, уже связывался с ним? И он тоже в Игре? Ладно, поддержу…
— Как же, однако, тесен наш светлый и многогрешный Мир, — пробормотал Костька-шаман, пристально всматриваясь-вглядываясь в загадочные светло-сиреневые дали, лежавшие на северо-востоке — относительно Катунского хребта. — Как же невероятно тесен…. Сергей Писарев, однако. Внук человека, некогда арестовавшего и лично расстрелявшего Чета Челпанова, моего двоюродного деда…. А я, значит, теперь должен помочь потомку расстрелявшего? И даже, однако, посодействовать в продлении рода? Шутка юмора такая, как принято говорить у русских? Впрочем…. Посмотрим, однако. Может, и помогу. Почему бы, собственно, и нет? Может быть. А, может, и нет. Как, однако, сложится…
Глава седьмая. Уфолог, шаман и чёрные помидоры
Негромко — два раза подряд — прозвенел дверной звонок.
— Это он, — по-доброму усмехнулся Иван Павлович. — Всегда два раза нажимает на кнопку. Привычка такая, устоявшаяся. Мол, очень обстоятельный, обязательный и всегда страхуется. В серьёзном бизнесе эти качества весьма востребованы. Ладно, нежданный соратник, приступаем — в полном соответствии с заранее разработанным планом…
Квартирная входная дверь плавно приоткрылась.
— Э-э-э, извините, — после трёхсекундной удивлённой паузы неуверенно пробормотал Сергей Васильевич. — Здравствуйте, уважаемый…
Честно говоря, было от чего удивиться и даже слегка стушеваться: облик человека, открывшего дверь, был необычным. В том смысле, что однозначно и недвусмысленно приметным.
«Высокий и широкоплечий дедушка с ярко-выраженной азиатской внешностью», — зашелестели в голове торопливые мысли. — «Уже достаточно пожилой. Лет восемьдесят пять-шесть, если, конечно, не больше. Тёмно-коричневое лицо на совесть изборождено глубокими морщинами. Особенно от них досталось впалым щекам. Длинные угольно-чёрные волосы небрежно перехвачены на высоком лбу широкой ярко-алой лентой и заплетены в бесчисленное множество тонких косичек, украшенных разноцветным бисером. В мочке левого уха висит длинная и массивная «пиратская» золотая серьга с кроваво-красным рубином. Глаза…. Страшные, одним словом, глаза. Даже мелкие и колючие ледяные мурашки шустро побежали вдоль позвоночника. Б-р-р-р…. Чёрные, многознающие и равнодушные глаза. Словно бездонные древние колодцы…. И одет характерно-странно. Длинная шёлковая рубаха светло-салатного цвета: с широкими рукавами-фонариками, туго перехваченная в талии чёрным кушаком. Поверх рубахи наброшена меховая кофейно-коричневая безрукавка. Соболь? Колонок? Озёрная выдра? Трудно сказать. Бесформенные светло-серые штаны небрежно заправлены в низкие рыжеватые сапоги мягкой яловой кожи. А на широкой груди, на массивной чёрной цепи (бронза?), висит тетраэдр непонятного белого металла. Амулет, не иначе. Хм. Амулет чукотского шамана? Или же не чукотского? Интересное кино…».
— Ага, амулет, — заметив заинтересованный взгляд гостя, подтвердил — низким певучим голосом — смуглолицый старикан. — Шаманский и алтайский, однако. Его мой прапрадед нашёл. Очень сильный был шаман. Давным-давно. В незапамятные, однако, Времена. На восточном склоне горы Кадын-Бажи. Прапрадед своему внуку амулет передал. А мой дед — перед смертью — мне. Теперь я, однако, шаман…. Русский человек Рерих говорил, что этот предмет был оставлен пришельцами с далёких-далёких звёзд. Но мой дед считал иначе, однако…. Да ты входи, раб Божий Сергей. Входи.
— Спасибо, — зайдя в квартиру, поблагодарил Писарев, а захлопнув за собой дверь, не удержался от вопросов: — Ваш дед был знаком с Николаем Константиновичем Рерихом? А что это за гора такая — «Кадын-Бажи»? А какова версия вашего уважаемого пращура — относительно этого приметного амулета?
— Любопытный ты, братец, однако, — скупо улыбнулся шаман. — И это, однако, хорошо…. Да, мой дедушка — в далёком 1926-ом году — был проводником у экспедиции Рериха. По алтайским горам, однако, водил приезжих. По долинам, плато и урочищам. И я в том году родился, однако. А русский Рерих стал моим крёстным отцом.
— Вы не шутите?
— Шаманы, однако, не шутят. Никогда.
— Извините, — засмущался Сергей Васильевич.
— Ничего, человече, не переживай, однако…. А гора Кадын-Бажи по-вашему именуется — «Белуха». Знаешь, однако, такую?
— Слышал. Кажется, самая высокая гора в Сибири?
— Молодец, образованный, однако, — похвалил шаман. — Действительно, самая высокая. Говорят, что именно на её вершину и сошёл однажды с Небес могучий Ульгень — добрый Создатель нашего зыбкого Мира…. Откуда, однако, взялся мой амулет? Дед говорил, что из другого Мира. А Палыч величает эти Миры — «параллельными», однако…
— Ах, да, Иван Павлович, — вспомнил Писарев. — Он позвонил мне примерно два часа назад и попросил — замогильным голосом — приехать…. С ним что-то случилось?
— Заболел, однако, наш профессор, — развернувшись на сто восемьдесят градусов, сообщил собеседник — Сердце барахлит. Воздух в вашем городе плохой, однако. Гарью пахнет. И меня, однако, вызвал с Алтая. Пошли к нему. Только ботинки, имярек, сними, однако. А тапочки одень.
— Ага, сейчас. Пошли…. А как вас, извините, зовут?
— Зайсан Костька Челпанов, — медленно шагая по коридору и не оборачиваясь, ответил шаман. — Только «Костька», однако, это не от «Константина». В переводе с одного из диалектов тубаларского языка это означает — «Ворон живородящий»…
Лазаренко, натянув одеяло до самого подбородка, лежал в постели и, действительно, выглядел неважно: бледное одутловатое лицо, «мешки» под глазами (специальную пилюлю, выданную Мисти, проглотил), трёхдневная сизо-седая щетина.
— Как же так Палыч? — встревожено забубнил Писарев. — Что же это ты, старина?
— Нормально всё, Серёжа, — болезненно улыбнулся в ответ заслуженный профессор. — Выкарабкаюсь.
— А что врачи говорят?
— Да, ерунду всякую. Мол, сердечная недостаточность, спровоцированная хронической усталостью. Следовательно, работать надо поменьше, а отдыхать, наоборот, побольше да почаще.
— Прямо, как мне недавно…
Иван Павлович и его ученик принялись, понятливо дополняя друг друга, обсуждать проблемы современной отечественной медицины.
«Непростой мужчина — Сергей Васильевич», — мысленно прокомментировал Мисти, пребывавший «в образе» алтайского шамана Костьки. — «В том плане, что очень серьёзный и цельный: невысокий, но крепкий, кряжистый и большеголовый, с очень волевым лицом. И глаза, надо отдать должное, хорошие: очень спокойные и упрямые-упрямые-упрямые. Помочь такому — дело, безусловно, правильное и благое. Ладно, попробуем. Не вопрос…. Всё, хватит думать о постороннем. Если, конечно, нет желания пошло «проколоться». Полностью погружаемся в дела текущие. Я — потомственный алтайский шаман Челпанов. Я — потомственный алтайский шаман Челпанов…».
