Очевидное-Невероятное (СИ) - Главатских Сергей
— Вон же, — сказал я, потрясённый тем, как в человеке одновременно могут уживаться первобытный страх и суетливое позёрство забуревшего пахана, — целый костёр. Работает круглосуточно, без перерывов и выходных!
— Ну да, ща-ас… — Сестра покосилась на вождя, раздираемого диким приступом кашля, и лихо сплюнула сквозь щербинку в верхнем ряду, после чего я понял, что это вообще ничья не сестра — ни моя, ни соседская, а самая, что ни на есть, Йоко Оно. — Думаешь, кто-то позволит! Знаешь ведь, огонь этот священный и используется исключительно в ритуальных целях!
В подтверждение её слов к костру вышли два гвардейца в киверах, эполетах и аксельбантах и дежурно замерли в протокольных позах. Даже тот факт, что бесчувственное тело Великого Орденоносца с копытом в глотке в это же самое время суетливо укладывали на носилки в преддверие прибытия «Скорой», не поколебал их решимости стоять тут до окончания ледникового периода! Или его начала — я в этом так толком и не разобрался. Поняв, что теперь то ей уж точно ничего не обломится, безутешная вдова Джона Леннона отобрала у дерущихся старушек остатки оленя, и громко крикнув «Намасте!», скоропостижно удалилась прочь!
— И всёже, — подумал я после её ухода, — эта Йоко Оно какая-то промежуточная, и потому неубедительная!
В ней, конечно же, было больше моего представления о ней, чем её самой.
Почему среди прочих картин периода промежуточности, мне запомнилась именно сцена у родового костра, я не знаю, ведь архетипические сгустки прошлого, мне думается, предъявляли моему неустойчивому сознанию и куда более драматические сюжеты!
Именно тогда впервые появилось у меня желание как-то описать происходящее: не в назидание кому-то, но просто — в собственное пользование, однако последовавшие за этим события были столь впечатляющими и яркими, что пришлось на какое-то время забыть о своих литературных амбициях и, как говорится, с головою окунуться в бурлящую пучину жизни!
Довольно важным во всей моей истории мне представляется День Отъезда.
Не берусь сказать точно, откуда именно забирали меня представители Ведомства Важного Специалиста, — с той поры и до конца своих дней я мысленно обращался к нему с большой буквы, — но, помню, было уж как-то слишком грустно и одиноко. Собрались все, кому я когда-либо был дорог, включая съеденного оленя, а это значит, что только он и пришёл.
Я вернул благородному животному недостающее копыто, отнятое у него моими соплеменниками исключительно в целях собственного выживания, обнял его за могучую шею и спел на ухо:
Вернись, лесной олень,
По моему хотенью,
Умчи меня олень,
В свою страну оленью!
Где сосны рвутся в небо, где быль живёт, и небыль,
Умчи меня туда, лесной олень!
Животное живо откликнулось на мой призыв и, переломившись в передних ногах, гостеприимно предоставило мне спину. Но кто ж позволит? Только взобрался, сняли, суки, и пересадили в специализированную колесницу с мигалкой, показав тем самым, что моя личная солнечная сторона находится в противоположной стороне.
Как только олень ускакал в свою страну оленью, его сменила Жанна Д, Арк, но только не та — с проломленной гитарой, а настоящая — с проломленной головой. За её спиной смутно маячили стражники, они о чём-то переговаривались меж собой на средневековом французском, и при этом то и дело посматривали на часы. Как оказалось, современный Rolex неплохо гармонировал с гремучими латами и хорошо просматривался сквозь прорезь забрала!
Девушка подошла к машине вплотную, дохнула на стекло и нарисовала там сердечко. Я не мог отвести он неё восхищённого взгляда! Где-то на одной из пожелтевших семейных фотографий с вырванным уголком я видел эту ямочку на подбородке. Видел эту упрямую чёлку и оттопыренные уши.
— Желаю вам приятного пути, — обратилась она ко мне звонким девчёночьим голосом. — Тем более, что он у вас единственный.
— А у вас? — спросил я бедняжку на всё том же средневековом французском — мне так была нужна её поддержка! — Разве что-то поменялось бы в мире, не сгори вы на костре в свои четырнадцать? А так — поиграли бы с подружками в «классики». Потом вышли бы замуж, познали радость материнства! Ходили бы по утрам на сельский рынок за сыром и фруктами!
Может, ответь мне она тогда, что-то бы и поменялось в моей жизни, но девушке не дали, ибо пробил её час, да и мой тоже.
Час Rolex!
Тут делаю важную оговорку. Я прекрасно понимаю, одно дело выражать мысли в устной форме и совсем другое — излагать их на бумаге. Кстати, как она? Не слишком пострадала от времени? Мне почему-то кажется, что листы должны были слегка подъистлеть и это даже хорошо, это придало бы всей моей истории дополнительное правдоподобие! Разве нет? Но это ладно, тут уж как получится. Разумеется, меня больше волнует качество текста. Не знаю, насколько он выдержан стилистически, не берусь судить. Скорее, это работа дилетанта, может, графомана. Даже допускаю, что графомана в квадрате! Да, наверное. Когда-то что-то читал. Запомнилось, попробовал так же — где-то в тему, а где-то, может, и смешно. И, может, досадно. Затёрто. И, вот это хуже всего — пошло. Ну что ж: как получилось, так получилось. Уповаю, однако, на то, что послание моё, при всех прочих, не лишено искренности и стремления к точности изложения фактов, деталей, а, главное, чувств.
Итак, отъезд. Ждал ли я ещё кого-то? Мне кажется, нет. Как только меня усадили в машину, мне тут же сделалось спокойно и даже умиротворённо. Жанну увели на костёр, я же откинулся на спинку сидения и вытянул ноги настолько, насколько позволяли мне размеры катафалка.
Мысль о катафалке пришла мне в ту секунду, когда я писал эти строки. Тогда я просто вытянул ноги и получил от этого удовольствие. Так вот, как вам кажется, а вдруг каждый из тех, кому предстоит вытянуть ноги в катафалке, получает от этого удовольствие? Ну, просто потому, что, а отличие от тех, кто его провожает в последний путь, в своём собственном измерении, он трактует текущее событие абсолютно не так, как они и просто тупо получает удовольствие от такого положения вещей?
— Ну как, Топор Валерьяныч, — обратился ко мне одноглазый человек — один из двух, сопровождавших меня в поездке. — Вы готовы?
— Зигмунд Фрейдович, — поправил я надзирателя, совсем на него не обидевшись. Сумасшедший, что возьмёшь!
— Да хоть Иисус Иосифович, в вашей нынешней системе координат это не имеет никакого полового значения!
Надо отдать ему должное, одноглазый вступил со мной хоть в какой-то диалог, хотя, судя по его профессионально отрешённому виду, вовсе был не обязан этого делать.
Сопровождающие заняли свои места — один с шофёром, другой — напротив меня и мы тронулись в путь.
2.
ШИРОКА СТРАНА МОЯ РОДНАЯ.
Пока машина добралась до места, мы проехали очень много стран и государств с разной степенью развитости, — как живут в них люди, было видно сразу. Три названия я запомнил на всю оставшуюся жизнь: Ликино-Дулёво, Курово-Александровское и Усолье-Сибирское. Последнее почему-то запало в душу более прочих!
— А как называется наша страна? — поинтересовался я у сидящего напротив человека с козлиной бородой.
— Очевидное-Невероятное, — через паузу ответил за козлобородого одноглазый. — Довольно распространённое название для этих мест.
Он «выловил» моё изображение в зеркале заднего вида.
— Что такое? Не понравилось?
— Вообще! — возмутился я и тут же понял, что давно уже не возмущался чем-то или кем-то. Как и не восторгался. Значит, чувства мои потихоньку возвращаются, а вот радоваться этому или нет, я пока не понимал.
— Хочу вас предупредить… — способ общаться через зеркало, видимо вполне устраивал одноглазого. — Вы слышите?
— Каждое ваше слово, отдаётся во мне многократным эхом, — заверил я моего собеседника.
— Хочу вас предупредить — там, куда мы едем, система «нравится-не нравится» не работает! И чем раньше вы к этому привыкните, тем мощнее и непоколебимее будет Держава!
