Аарон Коннерс - Устройство «Пандора»
— Ладно, входи.
Я и не подозревал, что этот мутант способен на такой дружелюбный тон.
В зале было темно, только в противоположном конце, за стойкой бара, чуть сияла ртутная лампа. Вслед за Личем я прошел поближе к свету и уселся рядом с ним на искрометно-фиолетовый вертящийся табурет. Перед владельцем клуба стояла по меньшей мере тройная порция горячительного. Он поднес стакан ко рту и убавил содержимое на добрую треть. Легонько передернул плечами и повернулся ко мне.
— Рад, что ты заглянул. Надеюсь, с полицией не было хлопот?
— Ничего серьезного.
Лич кивнул и поднялся с табурета. Устало зашел за стойку.
— Выпить хочешь?
— Конечно.
— Бурбон?
— А как ты догадался?
— Физиогномика — мое хобби.
Он налил бурбона. Ровно столько, сколько надо. По чертам лица о человеке можно узнать почти все.
Да ну? У меня что, рожа любителя бурбона?
— Что-то вроде этого.
Лич набулькал себе четверную дозу неразбавленного «бакарди». Я старался на это не смотреть.
Хочу от души поблагодарить тебя за вчерашнее. Ты Эмили жизнь спас.
— Как она?
— Струхнула, конечно, здорово, но это ничего.
Главное — цела и невредима. Если б ты хоть чуть-чуть опоздал… — Лич задумчиво покачал головой. — Она у себя. Отдохнуть пытается.
Я сделал большой глоток. Приличный бурбон, не отрава какая-нибудь. Я поднял стакан в честь Лича, но он уже отвернулся. Я тоже повернул голову и увидел Эмили — она спускалась по лестнице. Лич водрузил свое пойло на стойку и двинулся к ней навстречу.
— Ничего, Гус, все в порядке. Только спать больше не могу.
Она направилась ко мне и уселась на вращающийся табурет. На ней было зеленое мятое платье из бархата. И даже с кругами под глазами она смотрелась потрясно.
— Гус мне все рассказал. Не знаю, как и благодарить.
Я мог с ходу предложить несколько способов, но решил, что сейчас не самое удобное время.
— Пронесло, и слава Богу. Я рад, что ты жива, а благодарить не нужно.
За стойкой бара Лич состряпал «кровавую Мэри», окунул в нее стебелек сельдерея и поставил перед Эмили.
— Спасибо. — Она глотнула.
Похоже, девушка была не в настроении отвечать на вопросы, но я не мог себе позволить такую роскошь, как задержка расследования.
— Эмили, вынужден попросить прощения, но я должен тебя кое о чем спросить. Ты не против?
Лич оперся о стойку бара.
— Да ладно тебе, Мерфи, ей и так досталось. Ночью легавые из нее всю душу вытрясли. Дай хоть немного отдохнуть.
— Не надо, Гус, все в порядке. Я перед ним в долгу. Если еще на несколько вопросов отвечу, с меня не убудет. — Она повернулась ко мне и глубоко вздохнула. — Валяй, спрашивай.
— Человек, который на тебя напал, что-то вынес из квартиры, какую-то шкатулку. Что это за вещь?
— Не знаю. То есть не знаю, что в ней было. Странная шкатулка… Не открывается. Может, и открывается, но у меня не получилось.
— Как она к тебе попала? Ты догадываешься, почему ее хотели украсть?
Эмили взглянула на Гуса.
— Необязательно все выкладывать, — проворчал мутант. — Это не его дело.
Эмили опустила задумчивый взгляд на стакан и стала помешивать «кровавую Мэри» стебельком. Вволю намолчавшись, она повернула голову и взглянула мне прямо в глаза.
— Шкатулку мне Томас прислал. Томас Мэллой. Мой муж.
Я надолго прильнул к стакану с бурбоном. Вот тебе и на! Все, что я увидел и услышал в последние дни, неожиданно перевернулось вверх тормашками.
Я тебе, наверное, покажусь кретином, но давай все-таки уточним. Ты — жена Томаса Мэллоя?
Мы поженились почти два года назад. Я уже тогда здесь работала, в городе, только в другом клубе. Гус был управляющим. Там мы с Томасом и познакомились. Он часто приходил и слушал, как я пою. Такой милый, такой одинокий…
— И где же сейчас твой муж?
— Не знаю, — тихо ответила она.
— Но он прислал тебе шкатулку?
— Да. Я ее вчера получила.
— И ты понятия не имеешь, откуда он ее прислал?
Эмили отрицательно покачала головой.
— Шкатулка была завернута в простую коричневую бумагу. Ни адреса отправителя, ни письма. Вообще ничего.
— А почему ты решила, что она от твоего мужа?
— Узнала его почерк на упаковке.
Я пожелал взглянуть на оберточную бумагу. Пусть на ней нет адреса отправителя, может быть, обнаружится какой-нибудь другой след, какая-нибудь подсказка, где искать Мэллоя.
— А где сейчас эта бумага?
Эмили пожала плечами.
— Не знаю. Выбросила, наверное.
Ладно, сказал я себе, потом поищу. А пока воспользуюсь случаем и еще потолкую с Эмили.
— А из-за чего вы расстались? Мэллой как-нибудь объяснил, почему ты не должна знать, где он живет?
У Эмили напряглись мускулы рта, а Лич выпрямился. Я сразу понял, что наступил на больную мозоль. И поспешил облечь вопрос в более удобоваримую форму.
— Может быть, твой муж считал, что ему угрожает опасность?
Эмили не ответила, но выражение ее лица было достаточно красноречивым.
Все встало на свои места. Я повернулся к Личу.
— Ты ведь дружил с Мэллоем, я угадал? Он оставил Эмили здесь, а тебя попросил, чтобы ты о ней заботился, пока он не вернется.
Лич обеспокоенно взглянул на Эмили. Потом перевел взгляд на меня и кивнул. Я вдруг оказался единственным оратором в этом зале.
— Да бросьте вы нервничать. Я ведь хочу только найти Мэллоя. Честное слово, я не работаю на плохих парней.
Но они по-прежнему молчали и хмуро смотрели на меня.
— Ну хорошо. Еще один вопрос, и я ухожу. Кто-нибудь из вас знает, почему Мэллой ударился в бега?
Эмили кашлянула и глотнула «кровавой Мэри».
— Томас о своей работе никогда не рассказывал. Говорил, так будет лучше для меня, безопаснее. Правда, я не знаю, почему он ушел, — тоскливо добавила она.
Мусоровоз стоял в переулке у черного хода. Если мне благоволит удача, я найду оберточную бумагу. Когда я учился на частного сыщика, досмотр мусоровозов не входил в перечень обязательных дисциплин. Да и кинофильмы, которые надоумили меня стать детективом, никогда не освещали этот аспект моей будущей деятельности. Ну и ладно. Я закатал рукава и приступил к раскопкам.
Грязная, вонючая работа. Мокрые бумажные салфетки, жвачка, кофейная гуща, тошнотворные объедки. Все это напоминало буфет при ресторане, куда меня водил толстый дядюшка Монти. Мне еще повезло, что я не успел позавтракать.
Но все-таки мои труды не пропали втуне. Коричневая оберточная бумага валялась в мусорном мешке вместе с кипой газет, и, слава Богу, она не была перепачкана и не воняла.
