Константин Образцов - Красные цепи
Расследованием причин, побудивших Эдипа Иванова давать неверные заключения по всем случаям, когда ему приходилось исследовать истерзанные собачьими клыками тела, занималась специальная комиссия. Алину пару раз вызывали в бывший кабинет Кобота, где она, как могла, рассказывала трясущемуся от волнения директору и нескольким серьезным мужчинам в плохих костюмах о том, как совершенно случайно обнаружила ошибки в результатах экспертиз и настояла на их повторном проведении. Сидевший здесь же Эдип бросал на нее быстрые взгляды исподлобья, и она не знала, чего в них было больше: страха или мольбы. Впрочем, он мог ничего не бояться: Алина промолчала и здесь, рассказав не более необходимого, а в отсутствие бесследно пропавшего Кобота, который был бы главным подозреваемым в организации сокрытия тяжких преступлений, Эдипу не грозило ничего, кроме увольнения, которое в сложившихся обстоятельствах можно было счесть подарком судьбы.
За это время Алина пару раз созванивалась с Гронским, просто так, без повода: у них больше не было общих дел, и это было странно и непривычно. Один раз ей позвонил отец.
— Привет, дочка, — сказал он. — Как ты поживаешь?
— Все хорошо, папа, — ответила она. — А как ты?
— У меня тоже все в порядке. Может быть, найдем время на неделе и встретимся? Я собирался съездить на стрельбище, присоединишься?
— Наверное, не получится, — Алина не стала говорить, что ей еще долго не захочется стрелять из ружья. — Очень много работы. Может быть, через неделю?
— Хорошо. Я позвоню.
Отец ни о чем ее не спросил, а Алина ничего не сказала.
Потом наступил день новолуния, и в морг стали привозить другие тела. На них не было признаков насильственной смерти, но каждое находилось в той или иной стадии разложения, что было особенно странным, если учесть, что смерть всех этих людей была скоропостижной, и те, чьи обезображенные тлением трупы один за другим ложились на прозекторский стол, еще вчера управляли крупными компаниями, занимались политической деятельностью или руководили силовыми структурами различных ведомств. Алина молчала и спокойно делала свою работу, детально описывая состояние тел и оставляя другим строить догадки о причинах столь странных посмертных явлений. На сегодняшний день, второй после наступления новолуния, через ее отдел прошло одиннадцать таких мертвецов.
— Сегодня еще троих привезли, — сказала она. — Итого с предыдущими уже четырнадцать.
Гронский кивнул.
— Всего должно быть двадцать четыре, — сказал он. — Помнишь, Кардинал говорил о количестве клиентов «Данко»? Хотя не всех из них привезут на освидетельствование патологоанатома. Среди пациентов покойного Кобота было немало таких людей, чью смерть не будут афишировать. Впрочем, тех, чей переход в иной мир стал достоянием общественности, уже достаточно для того, чтобы в газетах и выпусках новостей не осталось живого места от некрологов и панегириков с выражением искренних соболезнований. В последние дни похоронный бизнес в городе переживает небывалый подъем: все умершие были очень состоятельными людьми. Не удивлюсь, если скоро кто-нибудь из крупных похоронных агентств объявит о первичном размещении акций. У меня уже телефон разорвался от звонков.
— Жутко, — Алина передернула плечами. — Как ты думаешь, они знали о том, что их ждет?
Гронский покачал головой.
— Кто-то, может быть, и знал, но, скорее всего, большинство не догадывалось о возможности подобного исхода. Вряд ли Кобот сообщал своим пациентам о таком интересном свойстве эликсира, когда продавал его очередному клиенту.
— Ты мог бы заработать кучу денег только на торговле информацией, — заметила Алина.
Гронский посмотрел на нее. Она покраснела, тут же мысленно отругала себя за нелепую реплику и поспешно добавила:
— Я имею в виду, что ты ведь знал… Ну то есть ты работаешь в этом бизнесе, так что… в общем, если бы ты захотел, то заказов у тебя было бы более чем достаточно. Вот.
Гронский слегка улыбнулся.
— Увы, я пренебрег открывшимися передо мной блистательными возможностями. В этом городе достаточно тех, кто может похоронить своих мертвецов и без моей помощи. Хотя без работы я тоже не остался. Среди тех, кто ушел из жизни в последние дни, есть люди, проводить которых лично я счел своим долгом.
— Кто?
— Во-первых, Мейлах. Университет неожиданно выделил средства для его похорон: родственников у него не осталось, а он все-таки был в свое время известным ученым, доктором наук. Вчера получили тело из вашего морга, так что завтра состоится гражданская панихида и погребение.
Алина кивнула.
— Да, по трупу все следственные действия были закончены, я знаю. Только была не в курсе, что ты взялся за похороны. Мог бы сказать, я бы ускорила процедуру выдачи тела. Все равно это будет еще одним уголовным делом, которое останется не раскрытым и уйдет в архив.
Алина помолчала.
— А кто еще? — спросила она.
Гронский посмотрел в сторону, и Алина, проследив его взгляд, увидела стоящий на полке небольшой пластиковый сосуд, в котором на желтом листке неподвижно замерла черная бабочка.
…Высокая кованая калитка, стиснутая меж двух толстых каменных опор, приоткрыта, и, когда Гронский толкает тяжелую решетку, она отзывается слабым жалобным скрипом, похожим на погребальную песнь. Будка охраны опустела, темное стекло помутнело изнутри и покрылось капельками измороси, глаз видеокамеры над воротами застыл и смотрел в пустоту остановившимся взглядом мертвеца. Парк вокруг огромного серого дома в готическом стиле занесен плотным слоем опавшей листвы, скрывшим дорожки и подъездную аллею; легкий снег лежит на нем пятнами белых проплешин, схваченные первыми морозами листья похрустывают под ногами, черные неподвижные деревья застыли, как кладбищенские стражи. Вокруг ни души. В сумраке за окнами особняка угадывается та особая молчаливая пустота, которая бывает в покинутых людьми домах. Гронский поднимается на крыльцо. Дверь открыта, и ветер нанес внутрь листья и серую пыль. В огромном пустом холле царят холод и сумрак. Тусклый свет хмурого утра едва проникает сюда сквозь высокие арки окон. Широкая лестница полого уходит во тьму. Сквозняки бродят по дому, скрипят приоткрытыми ставнями и разбрасывают остывшую золу из камина.
Посреди холла на возвышении стоит открытый гроб. Тление почти не коснулось бледного лица Маши, и его черты замерли навсегда, сохранив выражение ожидания вечной гармонии и покоя. Посиневшие губы чуть приоткрыты, словно на них замерло последнее несказанное слово, черные кудри волос обрамляют покоящуюся на белой подушке голову, как нимб смерти. На холодных пальцах руки сидит, сложив траурные крылья с желтой каймой, уснувшая бабочка.
