Марк Ходдер - Загадочное дело Джека-Попрыгунчика
Бёртон улыбнулся.
— Откровенно говоря, сестра, я хотел бы навестить лейтенанта Джона Спика. В какой он палате?
Она опять посмотрела на него, теперь удивленно.
— Его тут нет, сэр. Его увезли сегодня ночью.
— Увезли? Кто? Куда?
— Ээээ… — она запнулась. — Может, его семья?
— Вы меня спрашиваете?
— Нет, сэр. То есть я хотела сказать — да, его семья… наверное.
Бёртон нахмурился.
— Наверное? Что произошло? Скажите толком.
— Сэр, вы родственник лейтенанта Спика?
— Меня зовут Ричард Бёртон. Вероятно, вы слышали обо мне.
— О, конечно. Да, сэр, слышала. Собственно говоря, дело в том… одним словом, лейтенанта забрали из больницы ночью, во время дежурства сестры Рагхавендры, и она не оформила документы как положено. Так что мы не знаем точно, кто именно пришел за ним и куда его увезли.
— Вы даете! Человек лежал на смертном одре! Как же она разрешила забрать его, не оформив документы?
— Она… она говорит, что ей стало плохо, и она не может ничего вспомнить, сэр.
— В самом деле? И когда это произошло?
— Около четырех часов утра. В это время в больнице очень мало персонала.
— Спик был еще жив?
— Да, сэр. Но мне… очень жаль, откровенно говоря, скорее всего он не выживет, несмотря на все наши усилия. Простите, сэр.
— Я бы хотел видеть эту сестру Рагхавендру, если вы не против.
— Боюсь, не получится. Ее сняли с дежурства и отправили домой. Она была не в себе.
— А где она живет?
— О, я не могу сказать вам этого, мистер Бёртон. Это нарушение правил.
— К дьяволу все ваши правила, сестра! Мне на них наплевать!
Медсестра вытаращила глаза.
— Сэр!
Бёртон вынул из кармана бумажник, вытащил оттуда сложенный документ и показал ей.
— Посмотрите на подпись. Узнаете?
— Нет. Ой, мой бог! — такая же, как на фунтах.
— А теперь прочитайте, — приказал он, тыча пальцем в короткую фразу.
Она прочитала, поджала губы и кивнула.
— Хорошо, сэр. Я поняла. Сестра Рагхавендра живет здесь, — она написала на листочке бумаги адрес и отдала Бёртону.
— Спасибо. — «Да, документ, который утром вручил мне Пальмерстон, реально работает», — с удовлетворением подумал Бёртон и повернулся, чтобы идти.
— Сэр Ричард, — внезапно окликнула его медсестра.
— Да?
— Втирайте касторовое масло в кожу вокруг глаза, — улыбнулась она. — Синяк опадет.
Бёртон озорно подмигнул ей.
Кэб по-прежнему стоял у обочины. Бёртон окликнул водителя:
— Эй, кэбби, ты еще здесь?
— Лучше покантоваться тут, пока работишка сама найдет меня, чем рыскать за ней в вонючем тумане.
— Можешь отвезти меня на Бейхем-стрит, 3, в Монингтон-Кресент?
— С закрытыми глазами, сэр, — в этом чертовом тумане они все одно без надобности. Хоп, проклятый мотор!
Бёртон уселся в кэб и закрыл дверцу. Глаза ел туман, и они сильно чесались. Паролошадь заворчала, экипаж затрясся, и они тронулись с места. Бёртон чувствовал, что вся его кожа покрылась тонкой пленкой сажи, копоти или еще какой-то дряни, хотелось принять душ. В прошлый раз, две недели назад, когда был вот такой же наплыв тумана, токсичные газы накрыли весь бассейн Темзы, и толпы всякого сброда — индусов-моряков, бандитов из Индии и Бирмы, наркоторговцев, нелегальных эмигрантов, ирландских беженцев — хлынули из Лаймхауса в Уайтчепел, где убивали, резали и бесчинствовали три дня. Когда туман рассеялся и они вернулись в свои хибары и притоны, вдоль Коммершиал-роуд остались лежать сотни бездыханных тел. Под угрозой холеры и роста популяции крыс правительство вынуждено было отдать приказ сжечь все трупы. С тех пор газетчики каждый день призывали идти на Лаймхаус штурмом, зачистить его и сровнять с землей. Но Бёртон был уверен, что этого не произойдет. Лаймхаус — оплот наркоторговцев, а в империи есть влиятельные силы, которые заинтересованы в сбыте опиума и других наркотиков.
До Монингтон-Кресент они добирались немного дольше, чем обычно, потому что кэбби дважды поворачивал не туда. Наконец, вне себя от злости, он доставил Бёртона на Бейхем-стрит.
— Клянусь, босс, в жизни такого не было! — кричал он. — Это так же верно, как то, что меня зовут Монтегю Пеннифорс. Я знаю все дыры и щели этого чертового города. Но смог сбил меня с панталыку. У меня мысли едут в разные стороны, и я не могу заставить эту дымящуюся заразу ехать куда надо.
Бёртон понимал его. У него самого от смога кружилась голова, а после вчерашней крепкой выпивки только этого и не хватало!
— Все о’кей, мистер Пеннифорс, — сказал он. — Вот вам пара шиллингов сверху. Почему бы вам не закончить работу на сегодня? Езжайте домой к жене.
— Еще чего! — закашлялся Пеннифорс. — Да вы шуткуете! Дейзи съест меня с потрохами, если я приду раньше полуночи. Она этого терпеть не может!
— Тогда подождите здесь, — улыбнулся Бёртон. — Я там недолго пробуду и обещаю вам еще шиллинг!
— Вот свезло! — ухмыльнулся кэбби. — А я пока выкурю трубочку, надо ж дыхнуть чем-нибудь приличным!
Он начал прочищать мундштук своей старой вишневой трубки, а Бёртон пересек мостовую и стал разглядывать номера домов. Под номером «три» он увидел обыкновенный четырехэтажный дом — здесь было много подобных. Слабый свет лился из открытого окна над дверью. Бёртон дернул за веревку колокольчика и услышал далекий звонок.
Через минуту дверь открылась, и появилась старая дама в траурном одеянии и вдовьей вуали из черного крепа.
— Да? — с опаской прошептала она, потому что, хотя посетитель, судя по одежде и манерам, был джентльменом, его изрезанное и избитое лицо выглядело варварским и диким.
— Мои извинения, мэм, — вежливо сказал Бёртон. — Не здесь ли живет сестра Рагхавендра?
— Да, сэр. На третьем этаже. Вы из лечебницы?
— Да, я только что оттуда, — уклончиво обронил он. Ответ был крайне неубедительный, но дама этого не заметила; ей понравился голос Бёртона, глубокий, вежливый и мелодичный.
— Хотите я позову ее, сэр? — предложила дама.
— Это было бы замечательно! Спасибо!
— Тогда подождите в холле. По крайней мере здесь нет смога.
Бёртон почистил подошвы о железную скребницу в дверях и вошел в холл, на стенах которого висело множество картин в тяжелых рамах, каких-то фотографий, деревянных распятий и декоративных тарелочек. Дама закрыла за ним дверь и вынула из рукава маленький серебряный колокольчик. Она позвонила, и из гостиной вышла коренастая девушка. Ее руки, щеки и даже нос были обсыпаны мукой. Она неуклюже присела.
