Антон Лаптев - Гримуар
— Да, именно так, сын мой, — сказал он, деловито подходя и бегло оглядывая чертеж. — Как видишь, не мы одни с тобой столь умны. Карл Новотный недаром слыл при дворе нашего славного короля самым толковым алхимиком. Он тоже подметил странную схожесть Городка, в котором мы имеем честь гостить, с Королевским искусством. Вот видишь, тут не хватает какого-то строения, которое есть на чертеже. — Мастер постучал указательным пальцем по изгибающейся ручке, служившей одновременно выводом дистиллированной воды. — Это пивоварня. А вот здесь, — тут он ткнул пальцем в противоположную ручку, являвшуюся отводом пара, — на плане не хватает еще одного строения. Оно должно быть там, и мы выясним, где оно находится, кто в нем живет и как оно связано с Королевским искусством. Все остальные строения мне понятны.
Учитель, предоставив ученику восторгаться его умом и разглядывать чертеж в поисках ответа, направился к столу, сел в хозяйское кресло и вперил взор свой в разложенные на письменном столе предметы. Предметов было немного. В центре стола лежала книга, которая была раскрыта на некоей гравюре. Гравюра изображала сидящего мужчину, скорбно подпершего подбородок рукой и небрежно чертившего указкой на земле узоры, в то время как в небе пролетала хвостатая комета — верный знак надвигающейся беды. Пан Платон бережно взял книгу и перевернул ее, открыв титульный лист, прочитав который мастер удовлетворительно кивнул головой. Видимо, он был прекрасно знаком с сей книгой. Йошка тоже подошел и взглянул на титульный лист, где было красивым шрифтом выведено заглавие и автор. То был знаменитый трактат немецкого художника Альбрехта Дюрера «О прекрасном». Подпись же под гравюрой гласила, что это не что иное, как «Меланхолия», гравюра на меди от 1514 года. Юноша в очередной раз вознес хвалу пану Ванеку, аптекарю, который писал рецепты исключительно на латыни и научил сему великому языку своего ученика.
Внизу от книги, ближе к креслу, в котором восседал мастер, в куске голубого муслина лежала бережно завернутая — о чудо! — засушенная бабочка. Платон Пражский аккуратно развернул муслин, оглядел прекраснейшее из созданий Господа и так же аккуратно завернул бабочку обратно.
Слева от раскрытой книги Дюрера стоял воткнутый в столешницу тонкий ножик для резания бумаги. Его ручка из слоновой кости тускло блестела покатым боком при свете свечей, которые зажег Йошка, чтобы учителю была лучше видна обстановка истинного кабинета алхимика. Платон потрогал указательным пальцем ножик, отчего тот завибрировал.
— Да, странно, — задумчиво сказал королевский библиотекарь и обратился к противоположному концу стола, на котором лежало гораздо более странное сочетание.
Справа от раскрытой книги лежали две скорлупки грецкого ореха, доверху наполненные вишневыми косточками. Йошка обошел стол, нагнулся над скорлупками и, дивясь такому странному сочетанию, решил про себя, что сие есть тайна великая, понятная лишь мистам и посвященным адептам. Когда он станет алхимиком, думалось Йошке, то он сразу же станет понимать, что означают вишневые косточки, которыми наполнен грецкий орех. Видимо, Платон также не понял, с чего бы надумал Карл Новотный наполнять одними косточками другие. Он похмыкал и обратился к противоположному краю стола.
На противоположном краю стола было весьма самое странное сочетание предметов. На столе лежала Библия, на которой стоял человеческий череп, выкрашенный коричневою краскою. Остолбеневший Йошка глядел в пустые глазницы черепа, дивясь, зачем же это пану алхимику понадобилось красить его.
— Осмелюсь спросить, учитель, — обратился он с вежливым вопросом к старательно набивавшему в чрезвычайной задумчивости трубку Платону, — что все это значит? И есть ли в этом хоть какой-то смысл?
— Конечно, есть, — закивал головой библиотекарь. — Карл Новотный очень любил разные загадки и шарады. Думаю, сейчас он также загадал нам загадку, на которую мы должны найти ответ. Не отвлекай меня некоторое время, сын мой, и я постараюсь дословно перевести, что хотел сказать нам Карл.
И Платон Пражский погрузился в размышления, попыхивая трубочкой и вперив взор свой в разложенные перед ним на столе предметы. Пока он думал над той шарадой, кою перед ним разложил пан Новотный, Йошка, чтобы не мешать учителю, направился к стеллажу, где принялся разглядывать выставленные на нем книги. Многие корешки были сильно потрепаны, однако юноше удавалось почти на каждом из них прочесть название либо автора, что говорило об уникальности и древности фолиантов, хранящихся в тайном кабинете алхимика — ведь в древности писалось лишь имя автора книги без упоминания ее названия.
Первой юноше на глаза попалась «Aurea Catena», книга, которую можно встретить в каждом уединенном месте, где творилось Великое Делание. За ней следовало «Трагическое происшествие с Доктором Фаустом» Марло, известное не столько биографическими данными знаменитого чародея, сколько сложным ритуалом вызывания дьявола, столь детально описанным автором и служившим руководством к действию для многих утративших веру в Господа или же ищущих и алчущих новых знаний и готовых за это продать нечистому душу.
Следом за Марло выпячивался большой и толстый фолиант, именуемый «Disquisitionum Magicarum» Мартина Антонио дель Рио. Как оказался среди алхимических трактатов и магических книг сей фолиант, остается загадкой, унесенной с собою Карлом Новотным. Ведь в нем были изложены лишь жуткие описания судебных процессов над колдунами и ведьмами. Однако же алхимик частенько пользовался фолиантом, что подтверждало его местоположение на верхней полке, как отметил про себя внимательный Йошка.
Около «Disquisitionum Magicarum» теснились в ряд несколько книг Марии-еврейки, которая хоть и была дамой, но алхимики чрезвычайно чтили ее и внимательно изучали те советы, которые Мария-еврейка давала служителям Королевского искусства.
Последней в верхнем ряду стояла книга Роджера Бэкона «Великое Делание», чье название говорило уже само за себя. Роджер Бэкон, ученый с большой буквы, имя которого знал в Праге каждый ребенок, по слухам, первым в Европе изготовил не только порох, но и Великий красный эликсир. Именно создание этого удивительного вещества, именуемого еще философским камнем, и описывалось в его книге, которую Йошка особенно долго держал в руках, вертя и так и этак, но все никак не решаясь открыть.
Юноша еще долго бы простоял так перед стеллажом, не зная, сесть ли ему читать книгу за книгой или же, отставив фолиант, заняться изучением не менее волновавшего его очага, который сам собой возгорался и затухал… Но им двигало любопытство. Йошка отложил книгу и в волнении подошел к письменному столу.
