Сакс Ромер - Спящий детектив
— В таком случае, вы зря тратите время, беседуя со мной.
— Никак нет, — убежденно возразил Гримсби. — Морис Клау живет уединенно, это правда, однако вовсе не склонен, как говорится, держать свой свет под спудом! Он знает, что вы собираете материалы о его трудах и методах, и скорее прислушается к вашей просьбе, чем к моей.
Я сразу понял, куда клонит Гримсби. Он пытался уговорить меня обратиться за помощью в расследовании убийства в Креспи-холле к Морису Клау с тем, чтобы ему (Гримсби) достались все официальные почести, да и чувство собственного достоинства не пострадало!
Я рассмеялся.
— Хорошо, Гримсби! Поскольку Клау не предлагал вам свои услуги, дело это, вероятно, его не заинтересовало; и все же попробовать не мешает.
Сверившись со справочником, мы отправились в Уоппинг, где медлительное солнце уже озарило закоптелые стены и грязные улицы, и разыскали там некую лавку, точный адрес которой я называть не стану; скажу только, что находится она близ Старой лестницы в Уоппинге.
К лавке ведет узкий проход: справа глухая стена, слева заколоченный подъезд и окно, заложенное кирпичами. Сквозь щели между ними любопытный посетитель может увидеть развалины здания, когда-то служившего пакгаузом или торговым складом, клочок берега и мелкую зыбь илистых вод старой Темзы.
Этот проулок выходит в закрытый двор, и в самом конце его расположена лавка Мориса Клау. На дорожке выстроились обломки мраморных постаментов, окруженные ветхими сундуками и колченогими стульями, а рядом громоздятся чучела птиц, сломанные игрушки, письменные приборы, ржавые мечи, керосиновые лампы и прочий мусор, не поддающийся никакой классификации. Среди гор рухляди зияет черный провал двери.
Нужно ли говорить, как осторожно мы с инспектором Гримсби входили в эту Кумскую пещеру![18]
Сперва мы ничего не могли различить в темноте. Повсюду вокруг копошилась во мраке какая-то живность. Нас обволакивало неописуемое благовоние ветхой мебели, смешиваясь с равно неописуемыми запахами жизненной деятельности птиц, рептилий и грызунов.
— Морис Клау! Морис Клау! За тобой явился дьявол! — прозвучал скрежещущий крик попугая.
Отворилась дверь, впуская немного света и — Мориса Клау. Последний оказался полностью одет; иными словами, он был облачен в потрепанный черный плащ с пелериной, черный шелковый шарф и редчайший экспонат своего неприглядного реликвария, коричневый котелок.
В полумраке его пергаментное лицо казалось совсем старым, а косматые брови и реденькая бородка еще более бесцветными, чем обычно. С высоты своего роста он вгляделся в нас сквозь стекла золотого пенсне и снял котелок.
— Доброе утро, мистер Сирльз! Доброе утро, инспектор Гримсби! Я только что из Парижа. Как мило со стороны вашей наведаться так рано, дабы сообщить мне о бедняге, убитом в Креспинге! Доброе утро! Доброе утро!
IICвятая святых Мориса Клау, несомненно, представляет собой одну из самых необычных квартир в Лондоне.
Вдоль стен тянутся книжные полки, где расставлено уникальное, на мой взгляд, собрание книг по криминологии (как понимает эту науку Морис Клау). Имеются здесь и поразительные древние реликвии, и у каждой из них — своя история. С порога бросается в глаза опрятный письменный стол с букетом цветов в серебряной вазе, вращающееся кресло и превосходная тигровая шкура на полу.
Контраст с лавкой был удивителен. Морис Клау положил котелок на стол и вытащил из него пузырек, с которым никогда не расставался. Он увлажнил свой высокий желтый лоб, наполнив воздух освежающим ароматом вербены.
— Эта лавка, — сообщил он, — очень сильно пахнет сегодня утром! Не столько канарейки, сколько крысы!
— Надеюсь, — вежливо начал Гримсби, — что мисс Клау пребывает в добром здравии?
— Изида скоро присоединится к нам и поведает сама, — был ответ. — А теперь — о том неприятном событии в Креспинге. Похоже, вернулся я вовремя, но, увы! истекло две недели!
Гримсби прочистил горло.
— Полагаю, вы читали…
— Ах, друг мой! — Морис Клау поднял длинную, белую, узкую ладонь. — Разве не знаете вы, что я не утруждаю свой бедный разум этими глупыми газетами? Нет, не читал я, мой друг!
— О! — растерявшись, воскликнул Гримсби. — Но тогда мне придется изложить вам семейную историю…
В комнату вошла Изида Клау.
Все в ней, от крошечной шляпки с красным пером, похожим на перо фламинго, до элегантных туфелек, говорило о Рю де ла Пэ[19]. На Изиде был на редкость смелый наряд; могу лишь назвать его этюдом в огненных тонах. Женщина менее привлекательная никогда не осмелилась бы надеть нечто подобное; но эта великолепная брюнетка с большими мерцающими глазами и дразнящей улыбкой обладала грациозной фигурой Клеопатры и колдовским очарованием гурии.
Инспектор Гримсби поздоровался с ней смущенно и восторженно. Обмен приветствиями и…
— Мы должны спешить, отец! — сказала девушка.
Морис Клау вновь надел свой доисторический котелок.
— Мистер Сирльз и инспектор Гримсби присоединятся к нам, возможно? — предложил он.
— Куда? — начал Гримсби.
— Куда же, как не на поезд в Оксли, что отходит в 9.15? Куда же, как не из Оксли в Креспинг! Я теряю время — я?
— Вас наняли для расследования дела? — предположил Гримсби.
— О нет! — был ответ. — Но награда найдет меня!
В конце проулка ждал кэб. У заколоченной двери хозяину лавки древностей уважительно поклонился красноносый мужчина в лохмотьях.
— Ты слышишь меня, Уильям, — сказал Морис Клау этому отщепенцу. — Ничего не продавай — только рукомойник! Не забывай канарейкам воду менять. Кукурузные зерна — для белых крыс. Если к восьми в мышеловку не попадется мышь, дай сове селедку. И о выпивке не думай даже; она погубит тебя, Уильям!
Мы сели в кэб. Последним, что мне запомнилось, был невидимый попугай, который напутствовал нас словами:
— Морис Клау! Морис Клау! За тобой явился дьявол!
По пути на вокзал Гримсби, не сводивший глаз с обворожительного личика Изиды, поведал молчаливому Морису Клау историю семейства Креспи. Вот ее краткое изложение:
Покойный сэр Ричард Креспи, испытывая серьезные денежные затруднения, привык топить свои горести в стакане, что далеко не способствовало семейной благодати, и после одной исключительно бурной сцены семья распалась. Первым покинул дом его сын Роланд, не унося с собой ничего, кроме благословения матери и проклятий отца. Затем и леди Креспи уехала к сестре в Лондон, но не прожила и двух лет после отъезда из Креспи-холла. Один, покинутый сыном и женой, беспутный старый баронет лег на прежний курс и еще несколько лет продолжал заливать печали вином. Слуги один за другим оставили его, и в конечном итоге, не считая верного Райдера, лакея, чьи предки с незапамятных времен прислуживали семейству Креспи, сэр Ричард остался единственным обитателем громадного поместья. Апоплексический удар завершил его никчемную жизнь; от сына уже много лет не было вестей — полагали, что он нашел свою смерть в Африке, куда отправился после ухода из дома.
