Семён Данилюк - Убить после смерти
— Это кто кого изнасиловал? — с прежней страстью переспросила Рашья. — Забыла, как на Новый год, она, — Рашья ткнула пальчиком в Ксюшу, — спать ушла. А ты меня напоила в дребезги(от этого «меня» всех обдало холодом) и под пьяного залезла. А потом полгода донимала, будто «залетела», и требовала жениться. Не так, скажешь?
— Не так! Ничего я не требовала. Больно надо насильно тащить! Я и от денег его поганых отказалась…О Господи! Прочь, исчадие ада! — в ужасе прервалась Оленька. Ужас ее разделяла и Ксюша, которую просто колотило.
Застыл совершенно убитый Сапега. Разве что Анхель сохранил подобие хладнокровия. Он подошел к возбужденной Рашье, встал на колени, огладил головку:
— Успокойся, девочка. Тебе опять привиделось.
При прикосновении его ладони злобно напряженные черты разгладились, в них вернулись детские мягкость и успокоение. Потеревшись лобиком о дядю, девочка поглубже забралась на диван и, как ни в чем ни бывало, потянула к себе альбом.
— Бабка у неё была ясновидящая, — в звенящей тишине пояснил Анхель. — Похоже, передалось. Самый, говорят, несчастный дар.
Ксюша ненавидящим взглядом впилась в бывшую подругу. Оленька перепугалась.
— Да причем тут какой-то дар?! — выкрикнула она. — Не верь ей, Ксюха! Было у нас с Пашкой, да! Сама, считай, призналась. Но чтоб из-под лучшей подруги уводить, — больно надо! Мало ли какие у этого недомерка видения?
Боясь сорваться, Ксюша выскочила из кабинета и устремилась вниз по эскалатору. Следом с Рашьей на руках за ней торопился Анхель.
Вечерело. В полном молчании шли они через центр к трамвайной остановке. Впереди как ни в чем ни бывало вприпрыжку бежала Рашья. Ксюша подавленно молчала. Анхель забегал то справа, то слева, стараясь заглянуть ей в лицо, но Ксюша сердитым движением головы отгоняла его прочь.
Внезапно она застыла, так что замешкавшийся спутник уткнулся в нее, едва не сбив.
— Что?
— Оленька, — во внезапном озарении пробормотала Ксюша.
— Да, неприятно такое узнать.
— Не о том я! — Ксюша отчего-то рассердилась. — Не сходится! Павел в ту последнюю ночь поехал к любовнице. Это я точно поняла. Но Оленька-то ночевала у меня. Понимаешь? А раз его любовницей была она, значит?..
Боясь потерять мысль, она требовательно поглядела на Анхеля.
— Значит, пригласила к себе и специально ушла, чтоб обеспечить алиби, — закончил за нее Анхель. — Но тогда кто?
— Голутвин! — объявила Ксюша. — В своё время Оленька мне намекала, что зацепила его, и вроде даже он из-за нее из семьи уходить собрался. Ну, насчет «уходить», понятно, врала по своему обыкновению. Но то, что крутила и была на содержании, — вполне возможно. Она ему и насчет кредита могла рассказать. — Но откуда она сама?…
— От Сапеги, конечно, — опережая недоуменный жест Анхеля, Ксюша отмахнулась. — Да всё они про кредит знали. Что Сапега, что Мазин. И что получил, и что обналичил. Это они на следствии врали, боялись, чтоб на них не подумали. А Сапега что сам знал, то и Оленьке сливал. А та, получается, — Голутвину. Дальше, думаю, просто. Назначила Павлу свидание, где вместо нее голутвинские его поджидали. Такой вот сексуальный вечерок у Пашки выдался.
Ксюша потерла лобик. — Вроде, на этом сходится. — Не слишком ли мудрёно? — усомнился Анхель. — Деньги-то, как мы знаем, лежали в директорском сейфе. Разве чужой смог бы незамеченным через охрану?…
— О! Тут и вовсе говорить не о чем! Охрана — одно название. Через забор в десятке мест перемахнуть можно. Особенно к ночи, когда заводоуправление пустое. — Но — мотив? — напомнил Анхель. — После уступки Павлом акций завод все равно переходил к Голутвину. Так зачем же у себя собственные деньги воровать?
— Да всё затем же! — сердясь на его непонятливость, вскрикнула Ксюша. — Они ж специально организовали, чтоб на Пашку подумали! На убитого кражу кредита списали и под этим предлогом всё у меня отобрали! Коттедж, таунхаус, машину, — ты подсчитай! За это и убили.
Ксюша снизу вверх заглянула в лицо спутнику.
— Возможно, и так, — кисло согласился он. — Но…
— Да, теперь не докажешь, — тяжко согласилась Ксюша. — Теперь уж никому и ничего не докажешь. Павла нет, и всем всё до звезды!
Она закрутила головой:
— А где Рашья?
Девочки нигде не было.
Анхель и Ксюша побежали в ближайший, Алтынный переулок. Тот самый, где стоял таунхаус, в котором Ксюша с мужем жили перед его гибелью.
Рашья стояла возле калитки их бывшего дома и беспомощно теребила незнакомый замок.
Ксюша повернулась к спутнику. — И что скажешь? — она облизнула пересохшие губы. — Про наш адрес тоже ты ей рассказывал?
— Называл. Алтынный переулок, дом…
— Да? И карту местности учил считывать? …Рашья, детка, прочти на табличке, какая это улица.
Малышка послушно подошла к указателю, старательно вгляделась в неведомые буквы. Беспомощно повела плечиками.
— Ну? — Ксюша требовательно обернулась к спутнику. — Что еще соврём?
— Я ж говорил, — у неё прозрения. Вроде как экстрасенсорный дар, — потерянно забормотал Анхель. — Может, с её помощью выясним относительно смерти Павла.
— Угу. По следу, что ли, ребенка пустим? Вроде поисковой собаки? Нечего сказать, хорош дядя. Пошли домой, трепло!
Ксюша почувствовала невиданную, необоримую усталость.
С Анхелем в ее жизнь пришла тайна — жуткая в своей непостижимости.
В доме она потрепала по щечке Рашью и, демонстративно игнорируя потерянного Анхеля, ушла к себе. Не раздеваясь, уселась тяжело на край кровати и охватила голову, пытаясь свести в цельную картинку калейдоскоп обрушившихся событий и впечатлений.
— Айвари! Айвари! — донесся из-за стенки плачущий детский голосок. Ксюша метнулась в проходную комнату. Из кухонки выбежал Анхель.
Малышка в ночной рубашонке сидела на скомканной простыне, сжав ручками виски.
— Иди ко мне, солнышко! — Ксюша протянула руки, и Рашья с радостью прижалась к ней потненьким тельцем. — Опять болит, — пожаловалась она подошедшему Анхелю. Горячо зашептала. — Мне страшно, дада. Эти люди! Они говорят, а я наперед знаю, что скажут. Будто я их давно знаю. И будто так было раньше! Я к маме хочу! — Кто такая Айвари? — шепнула Ксюша.
— Её мать, — слова сами сорвались с губ Анхеля. Глаза Ксюши округлились.
— Да, мать! — с отчаянием завравшегося подтвердил он. — И моя сестра. Приняла индуизм, получила индийское имя. Все так делают.
Ксюша понятия не имела, что и как делают в Индии. Но улавливать фальшь в голосе со времени гибели мужа не разучилась.
Глаза ее сузились. Шальная мысль взбрела в Ксюшину голову. — Скажи-ка, малышка, — стараясь выглядеть беззаботной, нагнулась она над девочкой. — Вот тебе кажется, будто всё про нас знаешь. А, к примеру, какие у меня на теле есть родинки? А? То-то! Она торжествующе дунула в детскую щечку. — А вот и знаю. У тебя на попе крупная родинка, — припоминая, важно сообщила девочка. — И потом вот тут, — она ткнула пальчиком в правую подмышку. — А на спине ты вырезала. Потому что на корешке висела и задевала. Ксюшу прошиб пот. Пальцы сами собой впились в слабые детские ручки. — Откуда знаешь? Откуда?! Ты подглядывала за мной? Подглядывала, да?! Признавайся же! Перепуганная Рашья заплакала. Это привело Ксюшу в чувство. — Ну, ну, маленькая! Всё, всё. Глупая тетя больше не будет. Успокойся и спи. Пожалуйста! Нежность к беспомощному, страдающему созданию заполнила ее. Отложив на потом все объяснения, она принялась ходить по комнате, баюкая малышку на руках, мурлыча что-то в ушко. Плач прервался, дыхание выровнялось. Девочка забормотала, устраиваясь на руках, засопела и уснула.
