Станислав Гагарин - Вторжение
«Его тоже сравнивали с дикой кошкой-тигром, — подумал о вожде Станислав Гагарин. — Да и войны любил, так сказать, творяше…»
— Последнее следует, понимаешь, уточнить, — поднял руку и, как бы отстраняясь ладонью, промолвил Отец народов. — Товарищ Сталин стремился либо разрешить конфликт, не прибегая к оружию, либо выиграть его малой кровью. А вот Святославу, его аскетизму, походному, понимаешь, быту я подражал… «Ходе воз по собе не возяше, ни котъла, ни мясъ не варя, но потонку изрезать конину ли, зверину ли или говядину на углях испекъ ядяше, ни шатра имяше, но подъкладъ постлавъ седло в головахъ; тако же и прочии вои его вся бяху».
Ну, не прелесть ли этот рассказ, товарищ литератор?
— Я чаше вспоминаю следующие строки летописи, — подхватил Станислав Гагарин. — «И посылаше къ странамъ глаголя: «хочю на вы ити». Вы знаете, Иосиф Виссарионович, что в наших «Ратных приключениях» имеется раздел, он так и обозначен «Иду на вы». Благородный принцип Святослава!
— Мне сие известно, — качнул головой вождь. — Потом «Святослав… иде на Оку реке и на Волгу, и налезе в ятиги, и рече вятичемъ: «Кому дань даете?» Они же раша: «Козаромъ по щьлягу от рала даемъ».
Спустя год Святослав отправился к хазарам… «Слышавше же козари, изидоша противу съ княземъ своим Каганомъ, и сътупишася битися, и бывши брани, одоле Святославъ козаромъ и град ихъ и Белу Вежу взя. И яси победи и касогы…»
— Как-то не представлялся мне товарищ Сталин, цитирующий Нестора на древнем славянском языке, — улыбнулся писатель.
— А почему бы и нет? — удивленно возник Иосиф Виссарионович. — Меня и в земной, понимаешь, жизни волновало все, что связано с историей Руси Великой. И вовсе не по Ленину действовал товарищ Сталин во внешней политике, скорее вопреки. Товарищ Сталин другой, понимаешь, брал опыт за идеал, опыт знаменитых собирателей Земли Русской. И князь Святослав — любимый подвижник древности для товарища Сталина.
— А через год после разгрома Хазарского каганата, нашего смертельного врага, которого подстрекали ломехузы, — заметил Станислав Гагарин, — Святослав побеждает вятичей и накладывает на них посильную дань.
— «А ве лето шесть тысяч семьдесят пятое пошел Святослав на Дунай, понимаешь, болгар принялся воевать, — почему-то вздохнув, напомнил вождь. Наверное, Иосиф Виссарионович поимел в виду как нынешние неблагодарные болгары, забыв и Шипке и Плевне, грозятся разрушить памятник легендарному русскому ратнику Алеше. — И бившемъся обоим, одоле Святослав болгаромъ, и взя городъ восемьдесят по Дунаеви, и седя княжа ту в Переяславци, емля дань на грьцех…»
— Дань возложить на греков, — задумчиво произнес председатель «Отечества». — Не об этом ли вы вспомнили, когда поручали Вячеславу Михайловичу потребовать от Гитлера права для России построить в Дарданеллах сухопутные, морские и воздушные военные базы?
— А что?! — вовсе не смутился вождь. — Товарищ Сталин глубоко убежден: Греции, как оплоту православия, давно надлежит пребывать в лоне Российской Державы. А вы, понимаешь, стали бы возражать?
— Ни в коей мере, — категорически согласился Станислав Гагарин. — Что плохого в том, что славяне хотят создать эдакую Великую Панславию, или как там получше назвать такое естественное по общности духа государство.
— А покудова прыткие внуки и племянники врагов, понимаешь, народа разваливают то, что собрал товарищ Сталин, — с искренней горечью произнес вождь. — Готовы отдать все — и Бессарабию, и Прибалтику, и Закавказье, и Сахалин с Курилами…
Они и Москву бы продали оптом, да вот никто покупать не хочет, боятся западные, понимаешь, толстосумы безнравственности демократических торгашей.
Писатель молча вздохнул.
Теперь же, загнанный аки заяц или серый лесной разбойник, бездомный, бесприютный, оглушаемый порою приступами беспросветного отчаяния, Станислав Гагарин тщетно пытался подобраться к Власихе. Но по всем дорогам, которые вели к ней и окружали ее причудливыми переплетениями, он натыкался на патрули странных людей, вооруженных автоматами и облаченных в голубые комбинезоны, с желтыми беретами на головах.
Писатель намеревался, и не раз, подойти к поселку, в котором он жил, и где надеялся найти разгадку случившемуся, встретиться с Верой и вместе с нею обречь надежду, пересидеть на худой конец, он собирался подобраться к Власихе, бывшему по расхожей легенде имению отца Александра Ивановича Герцена, звавшего Русь, увы, к топору, со стороны деревни Солослово, другими словами, с тыла, заросшего густым лесом. Но и здесь, когда он, миновав строения бывшего пионерского лагеря, неприятно чадившего вонючим смрадом недавнего пожара, принялся подниматься от речушки по крутому берегу, Станислава Гагарина обстреляли из трех автоматов сразу.
Кто стрелял — разобрать ему не удалось, но очнулся писатель лишь в кустах между деревней Лапино и дачным поселком дипломатов Николино Поле, в котором давным-давно бывал с дочерью Еленой у Сергея Колова, вернее, у его отца, бывшего консула в Карловых Варах.
К городку этому Станислав Гагарин приблизиться даже не рискнул.
Похоже, в нем обосновалось, было расквартировано подразделение все тех же голубых. С наблюдательного пункта, который писатель оборудовал на более высоком месте, ближе к обезлюдевшему Лапино, он видел, как один за одним сновали там бронетранспортеры, боевые машины десанта, однажды подошла к Николину Полю и группа из трех танков.
Но грозные машины простояли у въезда в городок четыре часа, и затем прогрохотали в сторону деревни Перхушково, которая стояла по обе стороны Можайского шоссе.
Некоторое время бывший — бывший? — председатель «Отечества» обретался у деревни Лапино. Его привязанность объяснялась тем, что в оставленных жителями домах можно было найти кое-что из съестного.
Станислав Гагарин осторожно, таясь и постоянно озираясь, не переставая размышлять о судьбе исчезнувших лапинцев, обходил жилища, в них удавалось кое-чем поживиться, и неведомо как пришедшие в сознание строки, срывались с шевелящихся в шепоте губ:
— «Есть горькая супесь, глухой чернозем. Смиренная глина и щебень с песком, Окунья земля, травяная медынь, и пегая охра, жилица пустынь. Меж тучных, глухих и скудельных земель есть Матерь-земля, бытия колыбель, есть пестун Судьба, вертоградарь же — Бог, и в сумерках жизни к ней нету дорог».
Дорог не было.
Прежняя жизнь казалась беспредельно далеким, фантастическим сном.
