Дэн Симмонс - Флэшбэк
С тех пор Ник подозревал: Сато знал, что он увидит Дару на этой записи, и потому привел его туда — чтобы Ник увидел Дару, стоящую рядом с домом Кэйго в тот вечер. Но оставалось непонятно, зачем его жене понадобилось приезжать туда и почему Сато хотел показать ему это.
Теперь он знал ответы на оба вопроса и готов был разрыдаться от этого.
Во время их прошлой встречи Хироси Накамура все время стоял. Теперь миллиардер сидел за столом красного дерева перед окнами, выходящими на север. По сторонам стола стояли четверо ниндзя в черном с оружием в руках. Двое, несшие Леонарда, осторожно положили его на кожаный диван за спиной Ника — у стены, под книжными полками. Вэла оттеснили к дивану и посадили рядом с дедом.
Сато отошел в сторону и кивнул. Один из его людей закрыл двойные двери библиотеки. Считая тех четверых, что стояли у стола, в помещении теперь находились десять вооруженных ниндзя, но просторная библиотека совсем не казалась переполненной. Никто не предложил Нику стула, и он стоял на персидском ковре, чуть прищурившись, чтобы видеть лицо Накамуры на фоне лучей вечернего солнца, пробивавшихся через деревянные ставни за спиной магната. Тот выглядел совершенно спокойным, как и при первой встрече.
— Мистер Боттом, — сказал он, — я надеялся, что мы встретимся при более благоприятных обстоятельствах. Но этого не случилось.
— Отпустите моего сына и тестя, Накамура, — сказал Ник, словно персонаж одной из тысяч плохих телевизионных драм. Но неважно: надо было продолжать. — Они посторонние. Они тут ни при чем. Отпустите их — и тогда мы с вами поговорим.
— Мы с вами поговорим в любом случае, — отрезал Накамура. — Ваш сын должен знать, кто вы такой.
Немногочисленные лампы потускнели, и из замысловатого резного бюро на южной стороне комнаты поднялся плоский телеэкран. Как только он закончил подниматься, по нему побежали кадры — картинка без звука.
Ник видел себя с высоты около двадцати футов над землей: камера смотрела почти прямо вниз. Цвета казались странными, но потом он понял, что объектив миниатюрного беспилотника таким образом компенсировал низкую освещенность.
Ник увидел себя — как он обыскивает карманы трех лежащих на земле людей. Двое из них явно мертвы, а третий, самый молодой, умоляет о пощаде.
Звук внезапно появился, и все в библиотеке услышали стоны и мольбы парня: «Пожалуйста… мистер… вы обещали… обещали… мне так больно… вы обещали…»
Ник смотрел, вместе со своим сыном и остальными, — только глаза Леонарда были закрыты, — как человек в центре кадра приставляет пистолет почти вплотную к лицу испуганного, умоляющего о пощаде парня и стреляет.
Экран почернел, затем втянулся в бюро.
— Мы знаем, что вчера вы встречались с советником Омурой в резиденции этого джентльмена над Лос-Анджелесом, мистер Боттом, — сказал Хироси Накамура. — Записи вашего разговора у нас нет, но мы можем представить себе, как он проходил.
— Отпусти народ мой, Накамура.
Миллиардер, казалось, не слышал его.
— Поскольку все сказанное вам Омурой — почти наверняка либо искажение фактов, либо полная неправда, то я объясню, каковы истинные ставки в той игре, в которую вы ввязались.
— Мне насрать, что у вас там за ставки… — начал было Ник.
— МОЛЧАТЬ! — взревел Сато.
Все в библиотеке, кроме Накамуры и Леонарда, казалось, вздрогнули при взрыве этого голоса. Ник и не предполагал, что человеческий голос без усилителя может достигать таких убийственных децибелов. Он представил себе, как ниндзя в черном, на крышах и на улице, подпрыгивают на месте.
— Совершенно верно, — сказал Накамура. — Если вы оборвете меня еще раз, вам и двум остальным заткнут рты. А поскольку ваш тесть чувствует себя неважно, ему это вряд ли пойдет на пользу.
Ник стоял, покачиваясь от злости.
— Более двадцати лет назад я с моими коллегами, японскими бизнесменами, слушал в Каире речь вашего молодого президента, призванную польстить исламскому миру — мусульмане тогда еще не объединились во Всемирный Халифат. Он воздавал им хвалу за некие воображаемые достижения, явно искажая исторические факты. Этот президент запустил процесс полного пересмотра истории и современных реалий, рассчитывая с помощью лести расположить радикальных исламистов к себе лично и к вашей стране. Такого рода внешняя политика, если она применяется к силам фашистского толка, называется политикой умиротворения.
Ник молчал.
— Тот президент и ваша страна вскоре стали проводить эту пародию на внешнюю политику, занимаясь совсем уже неприкрытым и бесполезным умиротворением. Решено было перейти к социал-демократическому устройству, меж тем как в Европе оно уже начинало рушиться под грузом долгов и бременем социальных программ. Одновременно происходили одностороннее разоружение, уход Америки с мировой арены, предательство старых союзников, быстрая и целенаправленная сдача ее позиций как сверхдержавы и полный отказ от международных обязательств, к которым страна долгое время относилась со всей серьезностью.
Ник через плечо бросил взгляд на Вэла: рот приоткрыт, лицо белее бумаги. Вэлу было нехорошо. Ник понимал, что его сын едва сдерживается, чтобы у всех на глазах не облевать неприлично дорогой персидский ковер.
— Мистер Боттом, — резко сказал Накамура, — вы меня слушаете?
Ник снова посмотрел на одержимого манией величия миллиардера. Тот подался вперед, сложил руки на сверкающей столешнице и продолжил свой спич:
— Экономический кризис, который привел к гибели Европейского союза и коллапсу Китая, а также насильственная и бесполезная смерть граждан Израиля, которых бросила ваша страна, мистер Боттом, — шести миллионов евреев и миллиона неевреев, — все это были лишь этапы упадка Америки. Упадка, который поначалу подготавливался целенаправленно, а потом просто стал неизбежным.
Последовала долгая пауза, и Ник заговорил, понимая, что рискует получить кляп в рот:
— К чему эта лекция по истории, мистер Накамура? Особенно с учетом того, что вы наняли меня для расследования смерти вашего сына.
Накамура закрыл глаза, словно беря себя в руки, чтобы не взорваться. Потом он натянуто улыбнулся.
— Как я сказал, мистер Боттом, таковы ставки в игре, в которую вы ввязались. Мы, японские промышленники, уже четверть века назад знали, что нашей стране придется заполнять пустоту, которая образуется из-за добровольного упадка Америки. Мы не горели желанием брать на себя эту обязанность… Воспоминания о Дайтоа Сэнсо, Великой восточноазиатской войне, или, по-вашему, Второй мировой… были слишком мучительны. И еще раз, мистер Боттом: мы вовсе не стремились признавать себя сидо миндзоку, «первым народом в мире», хотя и понимали, что нам придется играть эту роль. Та первая война, что началась в Китае почти сто лет назад, вспыхнула вследствие нашей гордыни — нашего милитаризма в сочетании с надеждами на империю, самочинными искажениями собственной религии и самурайским кодексом бусидо. Но эта грядущая война, мистер Боттом, война куда более всеобъемлющая и страшная для врага, чем Дайтоа Сэнсо, не станет, подобно ей, курай танима — «темным провалом». Это будет глобальная война за освобождение.
