Юрий Кемист - Три выбора
И после этого разговора через пару месяцев действительно съездил, страшного ничего не нашел, а вот красот – сверх всякой меры. Да и зачастил после первой своей поездки туда – ездил по два-три раза в год, сначала один, а потом и «братана своего», как он иногда, в минуты редкой расслабленности, величал Илью Стефановича, стал прихватывать.
Потом какие-то гости оттуда к нему зачастили с бумагами явно не химического содержания, потом и мы все к этой Черномории обратились по его распоряжению – а не купят ли «черноморцы» у нас этот ММА замечательный? Ведь бензин-то на их горных дорогах ох как нужен хороший! А стоит европейский «экологически чистый» бензин даже не лоллард за литр – цены-то из-за великоханьских амбиций растут, как на дрожжах…
Может, наша добавка поможет их молодой государственности и развивающейся экономике уменьшить свою зависимость от разных «Бей-Пей» и «Меллов» и сгодится для столь понравившихся им ябонских «Пойот» рязанский люксойловский «первачок» с нашей чудо-добавкой?
Эти игрушки современной цивилизации черноморцы, после прекращения заваренной ими самими «европейской бузы», стали получать от мирового спонсора – организации «Семь с половиной» (так после нашумевшего эротического триллера стали называть «Джей севен энд Руша»).
Дело это, разумеется, у нас «не выгорело» – мелковаты мы все-таки для международных игр даже такого, «третьего сорта» – но сама Черномория как-то примелькалась в сознании, стала обычным элементом рабочих разговоров.
И вот тут я случайно узнаю (и у меня уши-то шерстью еще не заросли окончательно, да и поговаривать в нашем маленьком коллективе «меж собой» стали и громче и чаще и более откровенно), что в Черномории у шефа уже и виллочка маленькая появилась (он как-то сам при мне обсуждал по телефону с кем-то организацию пригляда за ней в периоды длительного своего отсутствия), и Илья какую-то «сараюшку на отшибе», но недалеко от шефа, приобрел…
Вот так-то! Семья – семьей, а дачи – порознь! И стал «озлоблен ум» у меня… Вон Татьяна что-то такое себе строит под Ковром (так уж получилось, мать у нее из-под Ковра родом), Бурый где-то на канале «Моква-Волгла» сруб из-под Костромели обустраивает, я в своем Домопапове грядку копаю (раз в пять лет, но копаю), а Василий Васильевич – добро бы один (шеф все-таки!) – так нет, на пару с одним из якобы «наших», Ильей Стефановичем, на «виллочку» свою черноморскую пригляд из кабинета осуществляет. Даже и в рабочее время. Для себя-то, единственного, чего не пожалеешь!..
А что, и впрямь нехудо «в случае чего» стать «на время» простым черноморцем и оттуда, с берега теплого моря, поливая чудесные розы, посматривать на заваривающуюся здесь мутную кашу. Ведь после «показательного процесса» над просидевшим пока только три дня в кутузке выпускником и младшим сокурсником шефа по «керосимке» Владимиром Гусиевичем яснее ясного стало, чего именно следует ждать от нашего государственного случая…
Мысли эти не прибавили мне ни оптимизма, ни самоуважения. Так смотреть на мир может какой-нибудь холоп из «людской», завидующий барскому довольству и забывающий о барской же о себе заботе. А забота-то, в моем конкретном случае, ведь даже не «барская», а «царская» – при том уровне жизни, который установился в стране после столь мною приветствовавшихся событий 1991 года. Да я и сам в эти события лепточку вложил вечерами 19–21 августа, стоя в толпе народа и таская вместе со своим старшим сыном какие-то железяки для баррикад. Как теперь мне понятно, после всех этих событий работа у Василия Васильевича оказалась для меня лично невероятной удачей.
Свой первый визит к нему я помню до мелочей – произвел он тогда на меня сильное впечатление, особенно после двух моих предшествующих начальников, отношения с которыми у меня не сложились.
Я был с ним рискованно откровенен, сказав одну фразу, которую, как теперь я полагаю, говорить не следовало бы. Просто нужно было воспользоваться «Законом Чука и Гека» – если бы он спросил… Но я сказал ему сам: «Мне кажется, что мы сработаемся, если Вы решите меня взять. Но я по натуре „кошка, которая гуляет сама по себе“ и работаю до тех пор, пока согласен с тем, что мною командуют по праву первого среди равных». Зная его теперь достаточно хорошо, я не могу понять, почему тогда он всё-таки меня взял? При всем своем самомнении я отдаю себе отчет, что нигде, кроме как у Василия Васильевича, за все мои «таланты» и «прилежание», я таких денег не имел бы. Да и такой свободы, по большому счету, тоже не получил бы. Но, видимо, такова уж природа человека, ему действительно хорошо во всем только там, где его реально нет. А там, где он есть, у окружающих всегда «не так» струятся лицевые капилляры и человеку кажется, что на него и смотрят «как-то косо», и из котла зачерпывают «пожиже, чем остальным»…
Но размышления о черноморских владениях шефа и Ильи объясняют, пожалуй, то, что я сегодня так спокойно и сознательно солгал Василию Васильевичу. Ведь если он счел возможным солгать мне тогда об истинных целях своей первой поездки в Черноморию, то и я имел моральное право ответить ему тем же!
Правда, в отличие от моей сегодняшней неуклюжести, солгал он мастерски тонко, поскольку эта его ложь была «на грани правды» – о поэте Высоком он ведь действительно думал, но стояла эта мысль при его размышлениях о Черномории на десятом месте, мне же он представил ее как главную.
И моя сегодняшняя неправда – если уж по Гамбургскому счету! – все же гораздо более мелкого масштаба по сравнению с его неискренностью.
Так вот и цепляется одно за другое, «кто с мечом к нам придет…» Впрочем, это уже новый виток самобичевания и самооправдания. Довольно об этом.
Снизу, из лестничного пролета, который выводил на площадку где я, по мнению всех проходивших мимо, в отличие от обыкновенных курильщиков, «отравлявших атмосферу», услаждал обоняние изысканным запахом своего ароматного «черри», послышались знакомые голоса. (Запах моего табака не нравится только двум людям – Мейтесу, с которым в командировках нам приходится делить на двоих один гостиничный номер, и Нателле, которая обречена нюхать этот запах каждый день).
По ступеням поднимались Елена Никоновна и Бурый, тащивший солидный кейс. Елена Никоновна выглядела сосредоточенной (за кейсом в руках Бурого нужен был и ее пригляд), но довольной – в банке, видимо, все действительно было хорошо, и явная тяжесть кейса это зримо подчеркивала.
Елена Никоновна демонстративно втянула носом воздух, пропитанный ароматом «амброзии», капиллярная сетка на ее лице, начавшая уже бледнеть в тепле, нагреваясь после уличного мороза, отразила удовлетворение от ощущаемого носом запаха, и она с улыбкой, чуть задыхаясь от подъема, сказала:
