Мотель Отчаяния (СИ) - Красавин Иван

— Есть немного.

Она подошла чуть ближе и расставила руки.

— Это приглашение обняться? — осторожно спросил я.

Маскова коротко кивнула.

И тогда я окончательно сломался, подошёл и крепко, со всей силы сжал её в жарких объятиях. Мы стояли так минут пять, прижимаясь друг к другу молча.

— Это нормально, что я не хочу тебя выпускать вообще никогда? — прошептал я.

— Нормально, — Маскова расплылась в улыбке и слегка обмякла в моих объятиях.

Тяжело дышу ей в ухо, чувствуя, как её руки нежно скользят по моей спине и голове. Закрыв глаза, я постарался вообще не думать о происходящем, надеясь, что мне это просто снится. А она трётся об меня головой, и я трусь об её мягкую щёку в ответ.

— Что-то не так? — спросила она тихонько.

— Всё так, всё прекрасно, — ответил я, не отлипая от неё.

Я слегка отодвинулся, заглянул ей в глаза, положил руку на переливающиеся лица и провёл рукой по призрачным контурам, аккуратно изучая пальцами столь прекрасные, хоть и смутно знакомые формы. Большим пальцем провёл по тому месту, где обычно должны быть губы и почувствовал, как она легонько хватает его и целует. С трудом сдерживая дрожь, я медленно наклонился к ней, пока наконец наши тёплые губы не соприкоснулись. Маскова замерла, глядя мне в глаза и опаляя дыханием нижнюю часть лица. Не отводя взгляда, провожу легонько кончиком языка по её губам, а она тут же ловит его и слегка улыбается. Мне остаётся лишь прикрыть глаза, просунуть язык дальше, сомкнув губы в поцелуе. И тогда она — о чудо! — осторожно отвечает мне, позволяя нашим языкам соединиться, сплестись вместе. Она обвивает меня руками за шею, а я растворяюсь в потоке удовольствия, крепко обхватив её за талию и лишь иногда делая короткие паузы, чтобы добрать воздуха для ещё более страстной серии мокрых поцелуев. Я не знал, кого именно целую, но тогда мне было всё равно — мягкий шёлк платья под рукой, скольжение губ и языков, тёплое, прерывистое дыхание. В такие моменты тебе не хочется думать вообще. Хочется лишь наслаждаться вопреки всему.

Но в момент, когда я уже наседаю на неё, Маскова немного отстраняется, облизывает губы и смотрит на меня.

— Я так понимаю, что с меня пока что хватит? — спросил я, улыбаясь и всё ещё слегка удерживая её за талию.

В ответ она погладила меня по щеке и ласково добавила:

— Вы милый.

После этих слов я как-то обмяк и провалился в её объятия, свесив обречённо руки. А она зарылась пальцами в мои волосы, принялась чесать и что-то шептать на ухо. И было так хорошо, было так чудесно стоять вот так с ней, обниматься в комнате, погружённой в кровавое марево заката.

Крепко сжав свою гостью в объятиях, я прошептал:

— Миру пришёл конец. Горят небеса. Люди умирают. А я просто хочу быть с тобой.

Маскова подняла голову, взглянула на меня тысячным взором и спросила:

— Могу ли я остаться с тобой, Дамиан? Пожалуйста? Я хочу остаться здесь, провести с тобой ночь, поскольку верю тебе и очень, очень боюсь. Там, снаружи, орудует убийца. И я хочу помочь тебе найти его.

Я глухо рассмеялся и погладил её по голове:

— Всё это так нелепо. Так глупо и так странно. Снаружи бушует Апокалипсис, а мы здесь предаёмся любви или что это вообще такое. Мы ведь даже толком не знакомы, понимаешь? Но всё равно мы оказались в этой точке вместе и теперь обнимаемся от безысходности. Разве это нормально? Мы должны переживать о своей жизни, строить план побега, молиться всем богам, чтобы смерть пощадила нас. Мы смотрим на то, как сошедший с ума мир постепенно, день за днём приближается к своей гибели, и остаёмся равнодушны, потому что сейчас есть только ты и я. На фоне догорает наш прошлый мир, а мы не придаём этому значения, нас это как будто вообще не волнует. Любовь ли это во время чумы или просто безумие, самоубийство? Такое вопиющее хулиганство — целоваться, пока люди вокруг умирают. И ведь больше всего меня ужасает факт того, что это лишь короткое мгновение счастья, что оно обязательно и совсем скоро закончится, тоже сгорит в пламени.

Маскова обхватила моё лицо обеими руками и, поглаживая большими пальцами, сказала:

— Всё так, нам плевать на Апокалипсис. Мы о нём не мечтали, мы его не звали. Пускай горит себе где-то там, вдалеке. Живи в моменте, живи тем, что ты испытываешь прямо сейчас, находясь рядом со мной. Вот что по-настоящему важно. Остальное не имеет смысла. Правда в том, что я люблю тебя, а ты любишь меня. Это странно, согласна, мы ничего друг о друге не знаем. Но в такие времена только и остаётся, что ухватиться за любимого человека и не отпускать его, верить в лучшее, надеяться на то, что у вас есть шанс. Это самое главное. Время любить, время танцевать в забвении. Лучшее время, чтобы жить — это время умирать.

Тем вечером мы залезли в постель вместе. В одежде, само собой. Просто лежали, обнявшись, и разговаривали, вспоминая свою прошлую жизнь. В какой-то момент Маскова спросила, как именно я планирую найти убийцу. Я пожал плечами и закурил.

— Давай сходим к Мрачни и попросим его погадать на картах, — улыбнулась она, прижимаясь ко мне. — Мне кажется, он достаточно умён, чтобы помочь нам. Ну, если только ты не станешь ревновать меня к этому чудаку.

Упоминание Мрачни подействовало мне на нервы.

— Не стану я с ним разговаривать, — буркнул я, заполняя лёгкие сигаретным дымом.

— Почему? Всё равно ты не знаешь, что делать.

— Потому что он мой соперник.

— Соперник?

— Да. Я его терпеть не могу. Меня бесит в нём абсолютно всё. И особенно то, что ты предлагаешь его ум в качестве альтернативы моему. Мне не нужна помощь дурацких карт, я сам справлюсь. Даже если сейчас я не способен раскрыть дело, то я стану лучше, достигну идеала, чтобы у тебя не осталось никаких сомнений. И уж точно я не желаю, чтобы ты сравнивала меня с ним, потому что я выше этого.

Маскова нахмурилась:

— Чего ты взъелся? Тебе так важно, чтобы тебя считали лучшим? Ради чего? Это ведь глупо, ты всё равно никогда не сможешь достичь идеала.

— Но я хотя бы попытаюсь. Ценой жизни, но попытаюсь. Идеальные обстоятельства, чтобы думать об этом. Я всегда мечтал об этом, всегда стремился к возвышению над другими за счёт развития собственных качеств. Ушёл ли я далеко? Да не особо, просто написал несколько книг, которые распродались сумасшедшим тиражом. Но это не сделало меня лучше. Я вообще не считаю свою карьеру писателя чем-то достойным упоминания. Всё это глупости. А помимо них у меня ничего нет. И это меня бесит, заставляет ненавидеть себя, поскольку каждый раз, когда ты говоришь о других мужчинах, когда подмечаешь их качества, мне будет становится тошно от самого себя. Это особая форма ревности, напоминающая досаду, нежелание признавать, что есть нечто такое, чего ты не знаешь или не умеешь. И что это нечто есть у тех, кого ты упоминаешь. Упрямство, которое отравляет мне жизнь и заставляет бегать в колесе за собственным хвостом. Потому что я постоянно хочу быть лучше, хочу знать больше, хочу быть хорошим человеком… Но все желания для меня — как марафон, бесконечное соперничество со всем миром. Я просто не в состоянии смириться с мыслью, что я могу быть в чём-то лучшим, а в чём-то худшим. Даже если это что-то мне вообще не нужно, не могу я это вот так оставить. Оно будет висеть внутри меня сломанной деталью единого механизма. Я хочу пытаться, потому что больше мне ничего не остаётся в этой жизни. Кроме тебя. Тебя, которую я так неожиданно нашёл и оттого так сильно боюсь потерять. Боюсь быть слабым рядом с тобой, боюсь показаться не таким… хорошим, как ты того заслуживаешь. Всё это давит на меня и заставляет нервничать каждый раз, когда ты упоминаешь Мрачни или кого-то подобного. В такие моменты мне кажется, что ты сравниваешь меня с ним, будто бы проводишь аукцион или выбираешь самое лучшее предложение на рынке. И тогда я хочу быть лучшим предложением, лучшим во всём, поскольку не знаю, как ещё я могу удержать тебя рядом с собой. Ведь если тебе не захочется сравнивать, выбирать и искать альтернативу, то я выиграю в этом нелепом соревновании. Справедливо ли поступать так с тобой? Нет, конечно, но я ничего не могу пока с этим поделать.