Гагик Саркисян - Лошадь смеется
— Это невозможно, Ваграм, она уже сшибла ее… Машина сшибла Нику… Жила она еще несколько минут. Очевидно, для того, чтобы сказать Карину, который подбежал только теперь:
— Вот так-то, любимый… Я знала, что все кончится очень скоро… Но ты меня похоронишь?.. Я уже говорю с тобой издалека. Никогда еще не испытывала такого чувства… Слышишь?.. Совсем не больно… Наверное, с болью из этого мира не уходят… Любимый!.. Мне так хорошо было быть женщиной… Скажи маме… Привет, любимый!
— Кофе! — сказал Ваграм, — давай сварим по чашечке крепкого кофе…
— У тебя есть сигареты?
— Да. Посмотри, где-то тут… Убийство Карина было лишь продолжением трагической смерти Ники…
— Подожди. Давай сначала выпьем кофе.
— Ты помнишь, что произошло?
— Я тебе сказал, оставь меня в покое. Ради бога!
— Я сам хотел затормозить машину… Хотел, но не мог. Он несся с такой скоростью. И она… Она все знала… Она сама побежала навстречу своей смерти с букетом цветов. Никто не мог остановить ее. Никто… Ты считаешь, что я виноват? Ну, скажи, что же ты молчишь? Ты считаешь, что я виноват?.. Это же не я сидел за рулем! Что ты на меня так смотришь, как будто я был в машине…
— Какая нелепая смерть…
— Романтика! Это все романтика! Нечего делать в нашем веке романтике… Мы ее давно перечеркнули за ненадобностью. Шофер бы никогда не задавил ее, если бы хоть чуть-чуть жил в ее измерении…
— К сожалению, это не принимается во внимание…
— Да. Я знаю. Но я постоянно испытываю чувство вины за других. Каторжное состояние… Невыносимо…
— Тебе с сахаром?
— Я положу сам.
— Может, мне поехать домой?
— Ты сам устал. Сколько лет прошло, как мы не спали с тобой целыми неделями?
— А, старик! Мы с тобой уже давно не студенты.
— Да. В декабре — тридцать пять!.. Тридцать пять лет… А ты — в ноябре, да?
— Да. Ты забыл? Я на целый месяц старше тебя. Но если ты считаешь…
— Да. Я считаю, что тебе уходить не надо.
— Тогда май… Карин умер восемнадцатого мая… А смерть Ники… Ты говоришь, на три, четыре дня раньше…
— Это ты будешь устанавливать точные даты… Неопровержимым должен быть сам принцип построения доказательства… И тогда оно естественно обрастает жизненными подробностями и бытовыми деталями… А к точности дня или часа гармоническое доказательство безразлично:
Но точно ль мы вернемся через час?
Не более. Для нас дела изъяты
Из времени. Мы вечность уместить
Способны в час, и час продолжить в вечность.
Мы измеряем жизнь свою не так,
Как смертные. Но это — наша тайна.
Иди за мной…
Кажется, междугородная. Сними трубку…
— Алё?
— Добрый вечер, Олег Юрьевич. Вы мне сказали позвонить в любое время суток…
— Здравствуйте, Галина Петровна! Что-нибудь узнали?
— Все узнала. Все. Год назад Карина еле спасли в Лиепае. У него болел коренной зуб. Пока он ожидал очереди, ему дали таблетку анальгина, и с ним случился приступ. Я нашла врача, она отлично помнит этот случай. Карин был с женой. Она даже запомнила прическу жены «Мирей Матье».
— Вылетайте первым же рейсом и привезите врача… Спасибо…
— Молодец, Олег, я все слышал. Молодец. Я знал, что ты ведешь свою юридическую игру, но держишь ее в тайне от меня.
— Подтвердилось то, что до сих пор было моей мучительной догадкой. Он был совершенно здоров. Медицинская карточка — чистая. И я просил проверить все стоматологические клиники, платные и бесплатные, в Москве, в Сочи, в Лиепае, — везде, где они были вдвоем. Но, видит небо, я делал все, чтобы опровергнуть самого себя… Старина, я отнял у тебя столько времени, но у меня не было никаких фактов. Никаких. И я, как в прошлый раз, вспомнил, что твоя гармоническая математика в них не нуждается.
— Не нуждается?.. Ну, нет, это не совсем точно. Точнее — у них иной характер… Юная мадам Карина плавает в нашем времени, как рыба. Она знает, какими фактическими отходами загрязнены водоемы. И поэтому ведет себя, как при естественном ходе событий, а он между тем кардинально отличается от насильственного…
— Еще один вопрос…
— Если бы один…
— Зачем Кариной понадобилось это насилие? Зачем понадобилось убивать мужа, если соперница Ника была уже мертва?..
— Да. Конечно. Мало ли что бывает в жизни художника. Увлечения, размолвки, а потом все возвращается на круги своя. И заблудший, раскаявшийся муж вместе с картинами остается при ней. Да?
— Да. Зачем?
— На всякий случай. Вдруг Вадим Карин влюбится в новую Нику.
— Ваграм, перестань валять дурака.
— Почему же перестать?.. Ты думаешь. Ты думаешь…
— Что я думаю? Договаривай.
— Я не знаю, что ты думаешь. Откуда я знаю.
— Что ты хочешь сказать?
— Я?.. Это ты хочешь сказать. Ты! Но этого недостаточно. Она откажется. Первым укол анальгина сделал врач?.. Врач!
— Ну, нет. Ты же слышал. Она отлично помнила, что ее муж — аллергик.
— Но она скажет, что она забыла, перепутала, растерялась, испугалась. Хорошо, наконец, она тебе скажет, что если она сама знала, что ее муж — аллергик, то не мог же он об этом не знать. А это уже, как ты сам считал совсем недавно, смахивает на самоубийство. И она за это схватится, но не как за соломинку, а как за бревно. Скажет, что не хотела сначала признаваться, не хотела, чтобы ее мужа считали самоубийцей. Не хотела шума. И так далее. К тому же теперь доказать, от какой дозы аллергена скончался Карин, невозможно.
— Ваграм, ты же говоришь прописи, и комару ясно, что она начнет вертеться.
— Прописи? Потому что мне плевать на твою Карину, плевать. Ты знаешь, что она сделала?
— Я ничего не понимаю, что с тобой творится? Ты носишься по квартире, как твой тигр.
— Я хочу тебе сказать, что если существует какой-нибудь гармонический кодекс мироздания, то принцип избирательности играет в нем чертовски загадочную роль. Эта загадка буквально выглядывает из всех щелей мироздания.
— О чем ты говоришь?
— Вот репродукция — софа и люстра валяются в лесу…
— Ты мне не ответил на мой вопрос. Зачем Кариной было убивать своего мужа, если Ника была уже мертва?
— А почему люстра и софа оказались в лесу?
— Я помню, что в малиновом гарнитуре Кариных не хватало софы, а о том, как она оказалась в лесу, мы поговорим завтра…
— Нет. Сейчас.
— Я не узнаю тебя. Я тебя чем-нибудь обидел?
— Прости Олег. Но то, что произошло, — немыслимо. С этим не так легко согласиться…
— Со мной это тоже случается.
— Выслушай меня, Олег, если бы было только отравление, доказать ее вину было бы очень и очень трудно. Но есть обстоятельства… обстоятельства, которые не оставляют ей ни одного шанса для защиты. И опровергают ее любое алиби.
