Гагик Саркисян - Лошадь смеется
— Да. Замысел уже существовал… И обстоятельства этой ночи его только ускорили.
— Как это часто стало встречаться в моей практике, когда очень тесно соседствует случайное и продуманное. И нередко одно от другого почти невозможно отличить… Ведь Карина не профессиональная преступница. Но ей помог случай. В заявлении она пишет, что понятия не имела, что ее муж аллергик.
— Заявление Кариной — ложь. Она все отлично знала.
Богиня всех богинь — Истина в траурном платье. Ваграм отложил эту репродукцию.
— Почему ты ее отложил? — удивился Олег. — Истина — тоже женщина.
— Нет-нет. Это самая последняя работа художника. В ней — предчувствие угрожающих событий. Еще на выставке эта картина помогла мне преодолеть сомнения… Говоря языком математики, у каждого множества есть нижняя грань, которая обязательно является его предельной точкой и ему уже не принадлежит. Следовательно, «Истина», резко отличаясь по философскому замыслу и художественному исполнению от всех остальных картин, является той самой предельной точкой, то есть последней картиной автора… Усек?
— Усек!.. Тогда что же ты отвлекаешься?
— Извини. — Ваграм по-детски смутился.
— Деньги. Опять деньги. Опять богатство. Страх потерять богатство. Боялась, что он разведется с ней.
— Олег, все значительно сложнее. Как раз бросающаяся в глаза банальность истории и путает все карты. Карина понимала, что дело не обойдется без подозрений и обвинений. Люди завистливы. Так ведь бывает, и когда человек вовсе не виноват. А вот ты не задавал себе вопроса, почему Карин почувствовал себя плохо?
— Она сама была удивлена.
— Нет. Она не была удивлена. Если бы она даже не добавила аллергена и Карин умер бы от одной ампулы врача, все равно она — убийца.
— Но сам-то Карин видел, что ему собираются делать укол. Не мог же он забыть, что он аллергик.
— Да, не мог. Но нет, не видел.
— Как это он мог не видеть и не чувствовать, что врач делает ему укол анальгина?
— Он находился в глубочайшем трансе, Олег. И для этого у него были слишком веские причины.
— Ваграм, есть статья, что у Карина наступил творческий кризис. Он не знал, как писать дальше. В ней прямой намек на самоубийство. Сейчас найду…
— Не надо искать, — Ваграм выдержал паузу, — у Карина был мощный стресс. Он был переполнен такой болью, что не мог почувствовать, когда его кто-то кольнул в мягкое местечко. Он никого не видел и ничего не слышал вокруг. Вот чем воспользовалась Карина. Секрет в этом.
— Дела-а-а…
— Как у тебя завтра складывается день?
— Кошмарно. Тебе лучше не знать. А у тебя?
— Кафедра… Эффект бессмысленного пространства…
— Это еще что такое? — спросил Олег.
— Ну, представь себе, — сказал Ваграм, — человечество лишилось или Бальзака, или Шекспира, или Толстого…
— Не было бы «Человеческой комедии», «Войны и мира», «Гамлета»?.. Чушь какая-то.
— Какая-то чушь? Хм… Каждый большой художник — это законченная гармоническая форма в непрерывном гармоническом анализе мира. Казалось бы, ее уничтожить нельзя. Но, тем не менее, ее уничтожают. И тогда возникает эффект бессмысленного пространства. Мы же не знаем о существовании очень многих прекрасных художников, ни об их произведениях, ни о том, что они были. И для нас это далеко не безболезненный процесс — обворованные в искусстве столетия и эпохи. Я это говорю не потому, что потеря каринской живописи была бы для человечества невосполнимой. И все-таки где-то был бы ощутимый разрыв в цепочке этого анализа…
— Ваграм, послушай, я тебе прочту одно интервью Кариной, где она страдальчески заявляет, что пожертвовала своей актерской судьбой ради мужа…
— Не буду слушать. Двадцать один год, всего двадцать один год. Ну, и птичка! Вот наследственность — тут никакая генная инженерия не справится. Она выстрадала эти картины. Она их выстрадала! «О, времена! О, нравы!» Лучше посмотрим, как была совершена кража портрета Ники…
КРАЖА ПОРТРЕТА НИКИ
Карина пришла в квартиру Ники, представившись страховым агентом. Дверь ей отворила мать Ники.
— Вы ко мне?
— Да. Я страховой агент.
— Мне нечего страховать.
— Все так говорят. Вот я ничего и не зарабатываю…
— Да вы пройдите. Можете сами убедиться.
— Вы простите меня… Ну, наверное, у меня такая профессия. Я должна думать, что всегда есть что-нибудь застраховать.
— Я вас понимаю. Вы ведь живете на проценты от страховки?
— Да. Вот в соседнем доме я книжки застраховала.
— Но у меня их очень мало, — ответила мать Ники.
— А вот эту картину вы не хотите застраховать? — Карина увидела на стене портрет Ники.
— Нет, — сказала мать, — это моя девочка.
— Прелестный портрет.
— Для меня он живой…
— А, может, у вас есть другие какие-нибудь картины…
— Не-ет… Других картин у меня нет. Нечего мне страховать.
— Да-а! Можно, я поближе подойду? Я немного близорука.
— Конечно, подойдите.
— Спасибо. — Карина подошла поближе к портрету Ники. Она поняла, что портрет легко снимается. Было очевидно, что мать вечерами снимает его поцеловать и пожелать спокойной ночи. — Невозможно оторваться… Какая красивая!
— Она больше печальная…
— Но всем, кто смотрит, как она должна нравиться…
— Некому нравиться… Только одна я смотрю на него.
— Это я понимаю…
— Нет у нас родственников. Нас на свете было двое. И больше никого… Никого… Мои родители и два брата погибли в войну.
— А как же муж?
— Я не была замужем. Работала. Училась. Наверное, мой муж прошел мимо меня…
— Господи, как все одинаково.
— Ничего не поделаешь. Время было неровное.
— А у дочери тоже никого не осталось?
— А кто? Дети? Ей самой только двадцать лет было…
— Ну, а подруги, друзья? Они хоть к вам заходят? Не оставляют же они вас одну.
— Никто ко мне не заходит.
— Да, когда горе, человек никому не нужен.
— До этой весны мы всегда были вдвоем. Только в эту весну она стала взрослой. И впервые уехала одна в Прибалтику…
— Я тоже одна. Был любимый, а потом не стало.
— Если мужчина любит, он не уйдет.
— А у вашей дочери был любимый? Тоже не заходит?
— Я не хочу об этом говорить. Дай бог, если это было так. Если это была любовь. Значит, хоть немного счастья, но у нее было. Я желаю счастья тому человеку, кого она любила.
— А разве она вас с ним не познакомила?
— Я сама не хотела знакомиться. Мало ли, вдруг не понравлюсь. В молодости я получила такой урок, — ответила мать. — Я видела его на похоронах. Он очень плакал. Никогда не думала, что мужчина может так убиваться. Но я его ни о чем не спросила. Я боялась ему помешать. И уехала с кладбища одна, а он остался. Поминок я не устраивала. Какие поминки, если она живая. Вы не верите, что она живая?
