Николай Шпанов - Война «невидимок»
На веранде услышали ее крик. Все бросились в комнату, но остолбенели на пороге: почти лишившаяся чувств Валя застыла в объятиях профессора Бураго.
Это был он – огромный, массивный, с пушистой бородой, в которой утонуло Валино лицо. Только борода была теперь совсем седая, и седыми стали волосы вокруг лысины… Никаких сомнений, это он, живой, настоящий Бураго!
– Экая фантасмагория, а? Я… я… я! – гремел его могучий бас. – Не бойтесь – живой, живой! Не с того света. – Он целовал Валю в щеки, в глаза. Не выпуская ее из объятий, крепко пожал всем руки и, продолжая гладить волосы дочери, весело сказал: – Сами видите, – рук не хватает. А то бы всех обнял! Кабы знали, милые вы мои, как я рад! Как рад! Все, все тут. И даже с приростом. Фантасмагория!..
Он так заразительно смеялся, что Валя подняла лицо и тоже засмеялась, хоть губы ее еще дрожали, а по щекам катились слезы.
Она с любовью отстранила от себя голову отца, вглядываясь в его лицо. Тот и не тот. Какие морщины! Почему покачивается голова? Едва заметно, но непрестанно. Как будто он все время что-то отрицает, от чего-то отказывается. И как нехорошо пробегает этот живчик по щеке – от губы к глазу, от губы к глазу.
Валя смеялась вместе с отцом, а ей неудержимо хотелось плакать. Слезы катились из глаз, а ей хотелось смеяться.
Увлекая за собою дочь, – Бураго вышел на веранду. Гости молча, все еще ошеломленные встречей, следовали за ним.
– Вижу, вижу, – говорил Бураго. – Хотите поверить, что чудес не бывает – и не можете?
Непривычно притихший Житков неотрывно глядел на Бураго.
– Ничего не понимаю… ничего… Этими вот руками я зашивал парусину… – Он вытянул руки, посмотрел на них и недоуменно покачал головой.
Чудес на свете не бывает
– Понятно ваше удивление, государи мои. Вижу. Но… чудес на свете уже не бывает… Однако, – сказал Бураго, – прежде, чем я объясню вам все, давайте постоим минуту молча – почтим память того, кто не побоялся рискнуть жизнью ради нашего дела и мужественно отдал ее, сыграв свою роль до конца. – Старик вытянул руки по швам. Следуя его примеру, как по команде, замерли все, хотя не имели представления, о ком говорит Бураго.
А он, опустив голову, молчал. Потом грустно и негромко сказал:
– Мы почтили память того, чье тело вы отдали волнам – моего двойника. Когда я соглашался на эту подмену, никто из нас и думать не мог, что она приведет к такому концу. Конечно, военный моряк должен быть всегда готов ко всему, но, видит бог, если бы я знал… Впрочем… Впрочем, не будем об этом. Иногда я жалею, что голова у меня набита тем, что принято называть знаниями, ценными мыслями… – Он оглядел слушателей. – Впрочем, не станем сейчас об этом толковать. Я хочу только сказать, что если бы мне не было прямо приказано любой ценой… – да, любой ценой! – оберечь то, что зрело у меня в голове, я, конечно, был бы там, с вами, с вашими товарищами, защищающими самые передовые из передовых линий в войне с фашизмом… Да, я был бы там. Но… приказ – есть приказ. А мы с вами солдаты. К тому же еще моряки. И вот я вынужден был… – Он на миг запнулся, подыскивая слово, и с нескрываемым отвращением произнес: – Да, я был вынужден спрятаться в тылу.
Руки старика тяжело опустились на стол, и Валя с грустью заметила, какими узловатыми стали эти пальцы, как они дрожат – когда-то ловкие, точные пальцы физика-экспериментатора.
Явно пересиливая себя, чтобы отогнать овладевшие им думы, Бураго совсем другим тоном, который хотел выдать за спокойный и бодрый, проговорил:
– Однако ведь вас интересуют не переживания состарившегося профессора, а подробности дела… С чего же начать? Передайте-ка мне, Павел Александрович, ту коробку с табаком и трубку, – вон оттуда, из пепельницы.
Житков машинально следил за тем, как старательно Бураго заправлял в трубку завитки золотистых табачных волокон. Старик выпустил несколько густых клубов дыма, откинулся на спинку парусинового кресла и задумчиво проговорил:
– С чего же начать?.. Может быть, с того, что моя работа, сулившая интересные результаты, давно уже была предметом слишком пристального внимания фашистской разведки?.. Там не знали точно, в чем она заключается, но, по-видимому, отдавали себе отчет в ее значении для флота и для войны вообще.
– Речь идет о невидимости? – спросил Житков.
Бураго разогнал висевший перед его лицом клуб дыма и, подумав, сказал:
– Да… сначала…
– Папа! – Валя подалась всем телом к отцу и лицо ее отразило смятение. – «Сначала»?! Разве мы с тобой…
Не дав ей договорить, Бураго посадил дочь на диван и, сев рядом, обнял за плечи.
– Видишь ли, детка, – ласково сказал он, – тут будет кое-что новое и для тебя… – Он смутился, как будто был в чем-то виноват перед дочерью. – Ты не все знаешь…
– Я знаю все! – с уверенностью воскликнула она и твердо повторила: – Все, что относится к твоим работам.
Он покачал головой.
– Нет, детка, давай уж лучше я расскажу, как все было на самом деле.
Но она опять перебила:
– Ты хочешь сказать, что в действительности было совсем…
– Я бы сказал: «не совсем» так, как тебе казалось, – мягко поправил Бураго.
– Послушай, Валя, – с несвойственным ему раздражением проговорил Найденов.
– Можешь ты не перебивать?
Она откинулась на подушки, ничего не сказав в ответ мужу, только обиженно выпятила нижнюю губу. Бураго с улыбкой посмотрел на нее и снова обнял за плечи.
– Рассказывать или еще поспорим? – шутливо спросил он.
Она молчала. За нее ответили, едва ли не в один голос, оба друга:
– Мы ждем, Александр Иванович!
– Итак, сначала речь шла именно о невидимости. Противник проявлял настойчивость в желании овладеть ее секретом. По-видимому, так же, как мы сами, он верил, будто вот-вот дело удастся завершить… Ведь ни для кого из вас, друзья мои, не ново: у природы (разумея ее в границах того, что мы называем наукой) нет тайн, которые долго оставались бы тайнами, если кто-то где-то уж подошел к ним. Сделана первая посылка. Первый шаг. Где-то продвинулись еще на шаг. Основные положения раскрыты и… днем раньше, днем позже – тайна будет вырвана у природы всяким, кто стал на верный путь. Сегодня мы – завтра они. А если сегодня они, то завтра непременно – мы.
– Выходит, что не стоит и бороться за сохранение каких бы то ни было научных секретов?! – с обычным своим темпераментом воскликнул Житков.
– Ежели не ставить перед собою задачу быть впереди. – И с усмешкой заметил, как бы в скобках: – Я имею в виду то, что у нас принято именовать «приоритетом». Весьма условное понятие, когда речь идет об использовании научного богатства целого мира, однако в военном деле именно так и бывает: выигрывает тот, кто раньше сконструирует хорошую пушку. Да, им, видимо, чертовски хотелось получить этот наш секрет: невидимость привлекала их не меньше нашего, это понятно.
