Роберт Сойер - Обрести бессмертие
Не мог, потому что у него не было уверенности, что она действительно будет одна.
Проклятие. Черт бы побрал все это.
— Мы еще раз обсудим это с тобой попозже, — повторил Питер.
Саркар улыбнулся:
— Ты мне уже это говорил.
Питер понял, что если он не переключит свои мысли на что-то другое, ужин будет безнадежно испорчен.
— Как работает этот новый сканер мозга, который изготовила для тебя моя компания?
— Прекрасно. Он, похоже, здорово упростит наши исследования нейронных сетей. Чудесный прибор.
— Рад это слышать, — сказал Питер. — Я сейчас работаю над его усовершенствованием, хочу добиться более высокого разрешения.
— Его нынешнего разрешения более чем достаточно для той работы, которой я сейчас занят, — заметил Саркар. — Зачем тебе понадобилось еще большее?
— Ты помнишь те времена, когда я работал над практикумом в Торонтском университете? Я, кажется, рассказывал тебе о доноре органов, который проснулся на операционном столе?
— О да. — Саркар поежился. — Знаешь ли, моя религия с недоверием относится к трансплантации. Мы, мусульмане, считаем, что тело должно быть целиком возвращено земле. Подобные истории еще больше меня в этом убеждают.
— Ну а меня до сих пор преследуют кошмары. Но, кажется, я в конце концов сумею обуздать этого демона.
— Да?
— Сканер, который мы разработали для твоих исследований, всего лишь прототип. На самом деле мне хотелось создать… ну, назовем это, к примеру, суперэнцефалографом, — прибор, который мог бы зарегистрировать сколь угодно малую электрическую активность мозга.
— А-а, — протянул Саркар, удивленно подняв брови, — чтобы точно установить, что человек действительно мертв?
— Совершенно верно.
Снова появился официант, принеся на сей раз их главные блюда. Питер получил стопку ломтиков монреальского копченого мяса с ржаным хлебом, к которому прилагался крутящийся подносик с разными сортами горчицы, а также блюдо с латкес — сыротертыми картофельными оладьями. Все это Саркар называл «набор Питера для сердечного приступа». Сам он взял рыбные тефтели.
— Ты угадал, — продолжал Питер. — Вот уже много лет я бьюсь над решением этой задачи, но только сейчас произошел ощутимый сдвиг. Мне никак не удавалось разрешить проблемы с соотношением «сигнал-шум», но, просматривая в сети информацию о новых достижениях, я наткнулся на некоторые алгоритмы, разработанные для радиоастрономии, и они позволили наконец с этим справиться. Сейчас у меня есть работающий прототип суперэнцефалографа.
Саркар положил вилку.
— И ты можешь увидеть этот последний нейронный вздох, так сказать?
— Вот именно. Ты же знаешь, как работает обычный энцефалограф: каждый из миллиардов нейронов мозга постоянно получает возбуждающие сигналы от обоих синапсов, тормозящие сигналы или сочетание тех и других, верно? В результате мембранный потенциал каждого нейрона все время изменяется. Энцефалограф измеряет этот потенциал.
Саркар кивнул.
— Но у обычного энцефалографа диаметр воспринимающих электродов намного больше размеров отдельных нейронов. Поэтому вместо того, чтобы измерять мембранный потенциал отдельных нейронов, они измеряют усредненный потенциал всех нейронов, находящихся вблизи электродов.
— Верно, — сказал Саркар.
— Вот это и создает трудности. Даже если сотня нейронов, не говоря уже об одном, отреагирует на синаптические возбуждающие импульсы, то потенциал окажется на несколько порядков ниже, чем может зарегистрировать энцефалограф, то есть он показывает прямую линию, в то время как активность мозга — а значит, и жизнь — все еще может продолжаться.
— Крутая задачка, — незамедлительно отреагировал Саркар. «Крутая» было его излюбленное словечко. У него оно имело огромное многообразие оттенков и могло означать все что угодно: от корректно поставленной до тонкой, интересной или сложной. — Так ты, говоришь, нашел решение?
— Да, — начал объяснять Питер. — Вместо небольшого числа электродов, применяемых в обычном энцефалографе, в моем суперэнцефалографе используется свыше миллиарда нанотехнологических датчиков. Каждый датчик такой же крошечный, как отдельный нейрон. Эти датчики покрывают череп сплошным слоем, как резиновая шапочка для купания. В отличие от обычного энцефалографа, воспринимающего суммарный сигнал всех нейронов данного участка коры, эти датчики обладают остронаправленной диаграммой чувствительности, подобно гиперболической антенне, и воспринимать мембранный потенциал от нейронов, непосредственно под ними. — Питер предостерегающе поднял руку. — Разумеется, прямая линия, проведенная через мозг в некоторой точке, пересечет тысячи нейронов, но, сравнивая сигналы от всех датчиков, я могу выделить электрическую активность всех вместе и каждого из этих в отдельности по всему мозгу.
Саркар съел еще одну рыбную тефтелю.
— Теперь я понимаю, почему у тебя возникли трудности с соотношением «сигнал-шум».
— Вот именно. Но теперь все нормально. С помощью этого нового оборудования я смогу зарегистрировать сколь угодно низкую электрическую активность мозга, даже если импульсы будет посылать лишь один нейрон.
На Саркара это, похоже, произвело впечатление.
— Ты уже испытывал его?
Питер вздохнул:
— На животных — да. На нескольких крупных собаках. Я пока не смог сделать сканирующее оборудование настолько миниатюрным, чтобы оно было применимо к крысам или кроликам.
— Так этот суперэнцефалограф действительно показывает точный, резкий момент истинной смерти — окончательное затухание электрической активности мозга?
Питер снова вздохнул:
— Я не знаю. У меня уже есть гигабайты записей мозговых волн лабрадоров-ретриверов, но я никак не могу добиться разрешения усыпить хотя бы одного из них. — Он намазал на ломтик мяса еще горчицы. — Единственный способ по-настоящему проверить этот прибор — это испытать его на умирающем человеке.
ГЛАВА 6
Питер постучал, затем тихо вошел в одноместную палату в отделении для хронически больных. Хрупкая старушка лет девяноста сидела в постели, опираясь на приподнятое под углом сорок пять градусов изголовье кровати. Рядом с ней на шестах висели два мешочка-капельницы с внутривенными прозрачными растворами. Справа от кровати на поворотной консоли был укреплен маленький телевизор.
