Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий

– Я хочу сказать, что она – ведь мы же видели – она ведь была жива…

– Вне всякого сомнения, – согласился командарм.

– Как же случилось, что она умерла?

Командарм не ответил. Вновь посмотрел на Арехина. Но откликнулся Капелица.

– Запах горького миндаля. Она отравилась.

– Отравилась? – Финнеган не поверил.

– Цианид. Синильная кислота или цианистый калий.

– Но откуда? – Финнеган посмотрел на бутылку с ликером и побледнел. – Мы все сейчас… мы умрем?

– Нет, вряд ли. Если сразу не умерли, значит, будем жить, – сказал Капелица.

– Но мы пили ликер, – возразил Розенвальд. – Как… Как она…

– А почему именно ликер? – быстро спросил командарм, – откуда такая уверенность, что отрава в ликере?

– Так запах же, горьким миндалем пахнет именно ликер!

Командарм взял квадратную бутылку, понюхал, наполнил доверху рюмку, опять понюхал.

– Значит, за моим столом наливают отравленное вино? – и он сначала пригубил, а потом и допил до конца. – Если с одной рюмки не отравился, то уж с двух‑то наверное должен, – и он сел.

Теперь все смотрели на командарма. Двойная доза – чего? Ликера или яда?

Умно. По крайней мере, перестали вслушиваться в себя, ожидая каждую минуту собственную смерть. Нет, смерть чужую ждать много спокойнее.

Арехин вернулся на место.

– Пожалуй, самое время вызвать лекпома.

– Вы считаете?

– Да. Он должен засвидетельствовать смерть товарища Джолли Рэд.

– Отравление Джолли Рэд, – поправил Розенвальд.

– Нет. Внезапную смерть от сердечного приступа.

3

– Крайне маловероятно, что сердечный приступ – кстати, что за приступ? – приключился сразу после того, как Рэд выпила ликер, – Капелица говорил тихо, да еще перестук колес добавлял свое, и потому за пределами купе вряд ли было слышно. И вряд ли кто слушал. Точнее – никто не слушал, это Арехин знал наверное. Но – пусть говорит тихо. Пусть приучается.

– Ложный след, Петр Леонидович. Вы же сами пили ликер, и я пил, и все остальные. И ничего. Даже голова не болит.

– Именно, Александр Александрович, ложный след. Отравление цианидом и ликер «Амаретто». Кто знал, что к столу подадут ликер с запахом миндаля? Отравил мисс Рэд цианидом, а потом показал, что в ликере цианида нет. Все, случайная скоропостижная смерть. А на самом деле цианид был. Только не в ликере.

– В конфетах?

– Ну да. Ведь конфету взяла только мисс Рэд.

– Остальные просто не успели.

– Следовательно, если бы кто‑то опередил мисс Рэд, то погибла бы не она. Или погибли бы двое, трое, да хоть все – окажись мы сладкоежками.

– Мужчины обыкновенно не спешат есть сладкое, если вообще его едят.

– Не факт. Я, например, сладкое люблю.

– Значит, было задумано отравление наугад. Этакая смертельная рулетка. Зачем?

– Просто так. Власть способна пьянить не хуже шампанского. Почувствовать себя вершителем судеб, Нероном революции.

– Слишком надуманно. Если вы имеете в виду Михаила Николаевича, то поверьте – для него смерть слишком обыденная штука, чтобы иметь с ней дело в минуты отдыха, – сказал Арехин.

– Вам виднее. Ведь это вас командарм, а, точнее, комфронта удостоил приватной беседы после того, как несчастную мисс Рэд унесли черт знает куда.

– Я не черт, но знаю: тело отнесли в соседний вагон. Утром, самое позднее днем мы прибудем в Екатеринбург, где ей устроят революционные похороны. А приватная беседа… Вы знаете, комфронта смерть Джолли Рэд тревожит не менее вашего. Даже более.

– Неужели?

– Именно. На нас эта смерть никак не отразится, согласитесь. А с комфронта могут и спросить.

– С комфронта? Кто?

– Всегда найдутся желающие спрашивать. Это отвечать никому не хочется, – разговор шел в полной темноте. Свечу в свечном фонаре загасили, ее и осталось дюйма полтора, снаружи не пробивалось ни лучика, вот и оставалось либо спать, либо говорить. Спать, понятно, было бы лучше, да не спалось Петру Леонидовичу. Можно понять. Не каждый день на твоих глазах умирают девушки. Хотя… Хорошо, сформулируем так: не каждый день на твоих глазах умирают девушки от неизвестной причины.

Капелица лежал, глядя в стену – хоть и темно, но Арехин видел и в темноте. А вот что видит Петр Леонидович, оставалось догадываться.

– Собственно, комфронта интересовался, действительно ли я считаю смерть Джолли Рэд делом естественным, не зависящим от злого умысла.

– И вы…

– Я ответил, что оснований думать иначе нет. Кстати, я осмотрел и коробку, и нетронутые конфеты, и обертку съеденной. Если коробку и вскрывали, то делали это весьма искусно.

– Не сомневаюсь.

– Мы попробовали четыре конфеты из верхнего и нижнего ряда. Никаких следов яда.

– Что значит – попробовали? Съели?

– Надкусили. Шучу. В эшелоне собака едет, славный кабыздох. Ему и дали.

– И не жалко было пса?

– Жалко. Но истина дороже. В свое оправдание скажу только, что был совершенно уверен – конфеты не отравлены. В общем, доставили собачке радость. Остальные скормим позже. Если красноармейцы не взбунтуются, мол, собаку сладостями пичкаем, а революционные бойцы в стороне стоят, слюнки глотают.

– Собака как индикатор соединений синильной кислоты, – пробормотал Капелица.

– Дешево, и всегда под рукой, – подхватил Арехин, – но допустим, что отравленной была все‑таки конфета. Одна конфета из целой коробки.

– Это еще требуется доказать. Вдруг завтра песик возьмет, и…

– Я же говорю – допустим, – не дал сбить себя с толку Арехин. – Вопрос: кому она предназначалась.

– Джолли Рэд.

– Шанс, что она выберет из всех конфет единственную отравленную, невелик. Так не убивают.

– А как обычно убивают? – поддел Капелица.

– Просто и надежно. Я спросил у Михаила Николаевича, много ли у него коробок с конфетами. Оказалось, эта была единственной.

– Сейчас не время конфет.

– Согласен. Но ведь он, командарм, мог и сам съесть конфеты. В одиночку. Потихоньку, одна за одной – все. Коробка только с виду велика, а конфет в ней ровным счетом шестнадцать, восемь в верхнем ряду и восемь в нижнем. Тогда то, что отравлена единственная конфета, обретает смысл.

– Какой?

– Ну как же: командарм рано или поздно ест отравленную конфету, умирает, но, поскольку все остальные конфеты никакого яда не содержат, нет оснований подозревать отравление. Просто – сердечный приступ. Перенапряжение, следствие ранений и контузий, мало ли причин.

– А у мисс Джолли Рэд были ранения или контузии?

– У мисс Джолли Рэд могло быть больное сердце от рождения. Что мы знаем о Джолли Рэд? Что мы вообще знаем о тех, с кем делили трапезу? Вот о чем я думаю сейчас, вот что хочу я знать.

– Можно ведь взять и спросить.

– А я и спрашивал. Михаил Николаевич говорит…

– Вы и комфронта спрашивали?

– Его в первую очередь. Михаил Николаевич говорит, что едет для того, чтобы на месте решить, какие части наиболее подготовлены для переброски на западный фронт.

– Куда?

– Серьезная война с Польшей неотвратима, и Михаил Николаевич будет командовать западным фронтом, это дело решенное. Вполне объяснимо, что он хочет взять проверенные, надежные части – и надежных командиров тоже.

– Хорошо, значит, с командармом, то есть комфронта, все ясно. Едет по военным делам, а заодно и проверяет, нет ли где измены, – согласился Капелица.

– Далее – мы. Я и вы.

– Вы и нас подозреваете? То есть меня?

– Сейчас не подозрения важны. Я хочу понять, почему мы все оказались за одним столом – и только. Итак, я, Арехин Александр Александрович, сотрудник аналитического отдела Коминтерна, был послан – вместе с привлеченным специалистом, то есть вами, Петр Леонидович, – проверить на месте, соответствует ли истине утверждение инженера Рагозинцева о создании им нового летательного аппарата, основанного на принципах отрицательного притяжения, – Арехин не стал говорить, что послали его в пику товарищу Троцкому, которого считали патроном Арехина. Пусть, мол, сходит за чудом, яки Иванушка‑дурачок, а мы посмеемся.