Максим Дегтярев - Ок-но
— Не означает ли повышенная активность ДАГАРа то… — Алистер сделал многозначительную паузу, — …что они что-то или кого-то нашли?
— Не приведи господь! — тихо воскликнул Рассвел.
— Профессор, — обратился я к нему, — какая, по-вашему, может быть связь между космологическими исследованиями и проблемой поиска сапиенсов?
— В такой формулировке, связей может быть сколько угодно. Но вы, вероятно, имели в виду исследования лаборатории Нибелминуса и ИХ связь с поиском сапиенсов. Честно говоря, не имею ни малейшего понятия, чем Нибелинмус способен помочь Галактической Разведке. Лаборатория занимается локальными гравитационными аномалиями, проще говоря, локальными пространственно-временными катастрофами. Эта область теоретической физики — даже, скорее, математики. Нет, ума не приложу…
Вопреки этому, он задумался.
Алистер оглядел стол и сказал, что по его мнению на столе чего-то не хватает.
— Забыл на кухне, — небрежно бросил Рассвел, раздосадованный тем, что его мысли были кем-то прерваны, и снова углубился в размышления.
Адвокат сходил на кухню и принес поднос с сэндвичами.
— Джулия рассказывала, что из себя представляет этот Мартин? — спросил я у Алистера.
— Совсем коротко. Работает у них два года, закончил Кембридж, молод — около тридцати, Нибелинмус его недолюбливает, но вместе с тем уважает. Думаю, профессору стоит поговорить с Нибелинмусом насчет Мартина, — и Алистер покосился на Рассвела. — Профессор, вы помните такого студента, фамилия его Мартин. Дин Мартин.
— И давно он закончил?
— Лет шесть назад. Вы в то время еще преподавали.
— Имя знакомое, — пробормотал Рассвел. — Да, кажется был такой студент. Но у меня он не учился. Почему вы спросили о нем?
— Мы пришли в выводу, что кассету с записью взял он.
— Вот как… И каким образом вы пришли к такому выводу?
Алистер изложил наши аргументы, затем продолжил:
— Либо Нибелинмус лично связан с ДАГАРом, либо подозревает, что кто-то из сотрудников передает информацию разведке. Джулия просто подвернулась под горячую руку.
— В любом случае, не надо говорить Нибелинмусу о Мартине, — сказал я. — Сначала последим за ним — за Мартином, я имею в виду. Слежку я беру на себя.
— Получится ли? — засомневался адвокат. — Ты плохо знаешь страну, говоришь с акцентом…
— Сойду за туриста.
— Хм, путешествующего автостопом, — оглядев мой наряд, усмехнулся Алистер.
— Для слежки это в самый раз! Но сначала мне нужно поговорить с мисс Чэпмэн, хорошо бы она захватила снимки…
— Ага, снимки, план института, схему канализации… Знаю, чем все это закончится. — Алистер, очевидно, намекал на тот неприятный случай, произошедший во время нашего совместного расследования. Ну откуда, спрашивается, мне было знать, что на Гесионе-А канализационные люки в два раза уже стандартных. А плечи у меня, сами знаете…
— Хорошо, пускай сама покажет мне Мартина. Издалека.
— Издалека? Не ты ли мне говорил, что для тебя все земляне на одно лицо?
— Не я.
— Тогда подумаю, — кивнул Алистер.
— Федр, вы живете в Фаон-Полисе? — неожиданно подал голос Рассвел.
(Вообще-то меня зовут Фёдором, но, как правило, люди берут на себя труд произносить верно лишь первый звук "ф", комкая все остальное кому как вздумается. Поэтому я везде буду использовать среднестатистический вариант «Федр» — тем более что меня он вполне устраивает.)
— Да, там живет четыре пятых нашего пятидесятимиллионного населения.
— И Алексеев, он тоже живет в Фаон-Полисе.
Я должен был обрадоваться этому или огорчиться? Никакого Алексеева я не знал.
— А кто он?
— Астронавт-спасатель.
— Кажется, меня он не спасал…
— Нет-нет, — замотал головой Рассвел, — я не имел в виду, что вы должны быть знакомы… Имя всплыло из памяти, когда Гордон сказал, что вы с Фаона. Теперь я понимаю, почему я вспомнил именно его, хотя мы встречались лишь единожды — здесь, в этом доме. Это было в мае прошлого года, он ненадолго прилетал на Землю. И после нашего разговора, я вот так же точно сидел перед камином и размышлял…
Он замолчал.
— О спецслужбах? — предположил я.
— Вы мне не рассказывали, — заметил Алистер.
— Нет, о спецслужбах мне ничего не известно. В Секторе Улисса на одной из станций произошла катастрофа. Из пятерых членов экипажа я лично знал только Стахова, — он, как и я, изучал гравитационные аномалии. И еще там был биолог Милн, о котором я никогда не слышал до мая прошлого года. Алексеев участвовал в расследовании причин катастрофы. Он сказал, что Милн перед самой смертью послал странное сообщение, где говорилось, что я в чем-то оказался прав. И тогда, год назад, я сидел в этом кресле и размышлял, которая из моих гипотез имеет отношение к той катастрофе.
— А те, как их, пространственно-временные катастрофы… — начал было я.
— Терминологическое совпадение, — отрезал Рассвел. — В математике катастрофами называют не те катастрофы, что происходят в жизни.
— А что произошло в жизни?
— В жизни произошла смерть… Простите, я хочу сказать, что все члены экипажа погибли.
— Отчего они погибли?
— Один умер от заражения. Один был убит. Об остальных доподлинно ничего не известно: станция полностью сгорела.
Алистер присвистнул, поэтому Рассвел не расслышал то нецензурное словцо, которое вырвалось у меня против воли.
— Что тебя так удивило? — спросил Алистер.
— Убийство. Профессор, вы не ошибаетесь? Там действительно произошло убийство?
Рассвел опустил локоть на подлокотник и сжал большим и средним пальцами виски.
— Насколько я понял Алексеева, факт убийства следует считать доказанным. Даже известно, что убийство произошло в тот момент, когда Милн составлял сообщение, адресованное мне. Милну удалось его послать неоконченным. Знать бы, в чем, как считал Милн, я оказался прав.
— А потом вы с Алексеевым не переписывались? — спросил Алистер.
— Я писал ему, выдвинул кое-какие предположения, но он не ответил. Первое, что приходит в голову — ему запретили обсуждать итоги расследования с кем бы то ни было. Или — персонально со мной.
— Что за предположения вы выдвинули?
Профессор замялся:
— Их было несколько. Несколько гипотез, которые я в свое время защищал, и которые не были восприняты всерьез моими, с позволения сказать, коллегами. Милн сообщил так мало, что я не придумал, на которой из них остановиться. Выбрал десять наиболее перспективных и послал Алексееву.
— Ему было нелегко выбирать, — заметил адвокат. — Он же не ученый.
Рассвел возмутился:
— Полагаешь, от ученых больше толку? Как по твоему, почему новые идеи ученые принимают в штыки, пока их автор жив, но стоит автору умереть, идеи тут же находят сторонников?
