Григорий Симанович - Аполлоша
Даже не требовалось быть экспертом Маляном, чтобы оценить совершенство пропорций и деталей статуэтки, мощь ее мифологической символики, абсолютную гармонию с теми представлениями о великом и прекрасном, с тем миром, в которым творил вдохновенный мастер пока еще неведомого века. Но обязательно надо было быть «предпринимателем», психологом Маляном, чтобы правильно оценить ситуацию: «Скорее всего, лох. Принес – предположительно! – Вещь».
Любой зритель, обладай он хотя бы минимальным вкусом и эстетическим чувством, не мог не оценить красоту статуэтка. Выпускник ереванского художественного техникума Роберт Малян просек все и сразу. Психолог, человековед Малян просек еще и Игната.
Он не должен был терять ни минуты на любование статуэткой, а главное – не терять самообладания.
Ему в руки свалился клиент. С неба свалился прямо с античным богом под мышкой. Его нельзя упускать ни за что.
Это может быть фальшивка. Это мог сотворить классный литейщик пять лет назад в одесском подвале на Малой Арнаутской, или в маленькой мастерской под Парижем, или в квартале ремесленников какого-нибудь греческого острова Пафос, прячась от взглядов и гомона неисчислимых туристов. Но Роберт Малян десятым чувством определил, что нет, не фальшак, не дешевка, не конвейерный божок для туристов-зевак. Тут что-то… старое, старенькое, даже старинное.
– Вы позволите? – Задав вопрос в интонации риторической, Малян достал из ящика стола белые матерчатые перчатки, надел их с видом хирурга перед сложнейшей операцией, оттуда же извлек лупу и стал изучать скульптуру, аккуратно поворачивая ее по оси, наклоняя туда-сюда, ведя лупу медленно, сантиметр за сантиметром.
Откуда было догадаться Игнату, тотчас проникнувшемуся уважением и доверием к специалисту, что за этим экспертным изучением не стояло ничего, ровно ничего, кроме желания произвести впечатление на него, дурака.
Роберт Гургенович, обладая кое-какими познаниями в сфере живописи и графики девятнадцатого-двадцатого веков, а также разбираясь чуть-чуть в фарфоре двух-трех знаменитых русских заводов того же периода, ровным счетом ничего, ну ни бельмеса не понимал в скульптуре, тем более в изделиях из бронзы и уж тем более в античных или выполненных под антику.
Малян ваньку валял. И тянул время. Он должен был точно, безошибочно разыграть партию. Не впервой, но схема всегда требует поправок применительно к типу лоха. Полный – не полный, алкаш – не алкаш, уровень образования, темперамент, местный – приезжий, оставит под расписку – не оставит, спер – нашел на чердаке, упрям – податлив, поведется на неформальную сделку – заартачится и т. д. Обо всем этом нельзя было спрашивать напрямую. Особенно поначалу: это нарушение, риск, отход от методики, прямой путь к потере клиента. Малян исподтишка бросал быстрые взгляды на Игната, прикидывая единственно верную интонацию.
А вот и первая промашка. Непростительная. Он забыл, что клиент просил чаю. Тихо вошла Наташа, поставила поднос на маленький столик в углу кабинета. Она увидела статуэтку.
«Идиот! Как же ты мог! А извиниться, выскочить на секунду, отсрочить чаепитие!.. Ну и что, что любовница? Сегодня да, а завтра нет. Болван!»
Наконец он завершил осмотр. Убрал лупу. Стал медленно снимать перчатки, взгляд слегка рассеянный, задумчивый. Лицо выдавало напряженную работу памяти, вскрывающей пласты знаний о предмете.
– Ну, что я могу сказать? Поверхностный предварительный осмотр, к сожалению, не дает поводов сильно вас порадовать, уважаемый Иван Петрович. Не стану утомлять профессиональными терминами и нюансами, но ваша вещь выполнена отнюдь не во времена Софокла и Еврипида, мягко говоря. Полагаю, лет ей сто от силы, тип литья и некоторые визуальные характеристики поверхности металла достаточно внятно об этом свидетельствуют. Я вижу изъяны и несовершенства линий, грубоватые отклонения от некоторых хрестоматийных пластических канонов, свидетельствующие о дурной импровизации скульптора – ремесленника.
Роберт Гургенович говорил еще минут пять, неторопливо, степенно, как бы взвешивая каждую свою оценку. Это была одна из лучших импровизаций очаровательного дилетанта и проходимца.
По мере приближения печального для Игната приговора он все больше мрачнел и мысленно опускал изначально вожделенную цену до семисот, пятисот, а потом и трехсот тысяч. И с горечью понимал, что, как говаривал кто-то из героев «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова, «это не спасет отца русской демократии».
– Сколько? – уныло спросил Игнат, когда эксперт наконец замолк, тяжело выдохнув.
– А вот на этот вопрос, уважаемый, я вам сейчас ответа дать не могу, не имею права, – с видом ответственного чиновника произнес Малян. – Я обязан посоветоваться с коллегой, который является куда более глубоким знатоком бронзовой скульптуры с античных времен до нашего века. Вещь надо ему показать. Но… – Тут Малян заговорщицки понизил голос до шепота, – …не здесь и не сейчас. Я могу быть с вами откровенен, Иван Петрович? Могу надеяться, что разговор между нами?
– Какие вопросы? – оживился Игнат, скумекав, к чему клонит этот чернявый. И, тоже почти убрав звук, заверил: – Могила!
– Все очень просто, – пояснил Малян. – Если это дешевка, качественная подделка, ремесленная работа, но выполненная в новые времена, выставлять ее на продажу глупо. Допустим, получите вы, в зависимости от оценки салона, за вычетом комиссионных, от трехсот штук до шестисот. В лучшем случае. А то и вовсе не возьмем – не уйдет. У нас контингент ушлый, знающий, разборчивый. Если же окажется, что вещь действительно старая, а то и античная, в чем я решительно сомневаюсь, салон тем более не примет. Не имеем права. Музейная ценность, видите ли. Надо обращаться в аукционные дома, получать музейную экспертную оценку, да лучше не одну. А чем это грозит лично вам, надеюсь, сами догадываетесь!
– Чем? – не на шутку разволновавшись, тревожным шепотом спросил Игнат.
– Вы что, забыли, какие времена за окном? – При этом оба инстинктивно взглянули в сторону штор, оставляющих широкий просвет, через который пробивалось не по-осеннему щедрое солнце… – Грабежи, убийства, разбойные нападения, аферы. Господи, Иван Петрович, вы как будто газет не читаете, телевизор не смотрите!
– Почему же? – обиженно отреагировал Игнат, действительно не слишком жаловавший СМИ. – Наслышан, читал, знаю.
– И потом… Допустим, вещь музейная. Где взяли?
– Семейная реликвия. Переходила из поколения в поколение. Прадед – археолог откуда-то привез.
– Во-о-от, дорогой вы мой, тут основная проблема и всплывет. А вдруг известный музей где-нибудь во Флоренции сто пятьдесят лет числит ее пропавшим экспонатом? А вдруг потомки частного коллекционера в каком-нибудь Лондоне на документах докажут, что это им принадлежало в одна тысяча восемьсот лохматом году? Или, скажем, правительство Турции обратится в международный суд с претензией, что этот бронзовый шедевр был вывезен нелегально с их территории, некогда называвшейся… Ну и так далее… И тогда – ни денег, ни покоя, ни удовольствия от владения вещью. В любом случае мой вам совет: поелику возможно – полная конфиденциальность, – продолжил Малян. – Простите, много ли народу знает о вашей статуэтке, если не секрет?
