Ксения Медведевич - Кладезь бездны
– «Не пытайся разминуться с повелением эмира верующих, о князь. Я составил твой гороскоп, и он не обещает ничего хорошего. Остерегайся пролития невинной крови – ты поскользнешься и упадешь, и звук твоего падения будет слышен среди джиннов и людей».
– Волшебно, – пробормотал нерегиль.
– А главное, – не выдержал Элбег, – предельно ясно! Что это за высокопарная чушь? С каких это пор мятежники у нас ходят в невинных овечках?!
– Мне кажется, я знаю, о чем речь, – зло прошипел Меамори.
– Вазир барида? – мурлыкнул джинн.
– И Тахир ибн аль-Хусайн, – процедил сумеречник. – Мне сообщают, что уже неделю они находятся в ставке халифа. Загребая жар чужими руками, вазир и парс поют халифу в уши про то, как опасен для престола Тарег-сама!
И, не сдержавшись, даже стукнул веером о ковер.
– Тахир убил мою сестру, – зло выговорил Элбег. – Повелитель, дозволь мне вырвать сердце этому предателю! Я заткну его грязный рот его же яйцами, и мой отец сможет спокойно умереть, зная, что Юмагас отомщена!
– В гибели твоей сестры виновна мать халифа, – отсутствующим голосом пробормотал Тарег. – Но ее более нет в живых.
Все растерянно переглянулись – кроме кота, который снова покивал, подтверждая: да, мол, чистая правда. Госпожа Мараджил покинула сей мир, против обыкновения, не успев никому особо навредить.
– Похоже, судьбе нравится водить меня по кругу, – задумчиво протянул нерегиль. – Вся моя жизнь – череда повторяющихся событий…
А потом оглядел притихшее собрание и громко сказал:
– Мы идем на столицу.
И уже тише, для самого себя, добавил:
– Посмотрим, удастся ли великой насмешнице удивить меня чем-нибудь еще.
* * *Мадинат-аль-Заура, дворец халифов,
четыре дня спустя
Пустые комнаты отзывались на звук шагов неприятным эхом: слуги успели растащить даже ковры. Абу-аль-Хайджа вспомнил, что предстало его глазам в зале Мехвар, и поежился. Сокровище из сокровищ, резную золоченую панель над троном, и ту ободрали чьи-то подлые вороватые руки. Потемневший от времени, пыльный алебастр голой стены вызывал отвращение, подобно вывернутым наружу внутренностям. С тронного тахта бегущие евнухи украли парчовую подушку.
Человек, которого жители столицы прозвали Принц-Дракон, жалко трясся и семенил следом. О некогда огромных размерах принца Ибрахима напоминали лишь многочисленные складки на шее: под простым, подходящим нищему беглецу, полотняным халатом уже не колыхались залежи жира. Легендарная иссиня-черная кожа посерела: халиф-на-час, как его прозвали злые столичные языки, дрожал от страха и пытался цепляться за ножны меча Абу-аль-Хайджи:
– О Абу Джафар, ты же не оставишь меня, ты не оставишь меня подобно этим презренным…
Бедуин остановился, развернулся и встряхнул скулящего зинджа за плечи:
– Нет, во имя Всевышнего! Я никогда не оставлю тебя!
– Куда же нам идти, куда же бежать… – застонал Ибрахим. – Они заложили все двери, заперли все ворота-аааа…
К сожалению, горе-халиф был прав: дворец забаррикадировали по приказу начальника полиции – ради безопасности принца Ибрахима. Разбегающиеся, растаскивающие утварь и ткани слуги выскальзывали из огромного лабиринта ас-Сурайа, предусмотрительно запирая те двери, что оставались еще открытыми, – на всякий случай, вдруг кто погонится, желая отнять золотую курильницу, перламутровый столик или ковер.
Абу-аль-Хайджа гнал от себя мысли, в которых рассудительность нашептывала: ты тут ни при чем, беги, как все. Зачем ты, ибн Хамдан, вообще пришел сюда? Какая тебе разница, кто сидит на тронном тахте в Золотом дворце? Да и сын твой прислуживает женщине халифа аль-Мамуна – на что тебе сдался этот зиндж-неудачник, халиф-на-час, горе-заговорщик?
Но он, Абу-аль-Хайджа, не сумел остаться в стороне. Прочитав истошное письмо Ибрахима («Вазиры, управляющие, Левая гвардия, евнухи – все покинули меня! Спаси меня, о зерцало храбрецов, во имя времен, когда на тебе еще не выступили следы благосостояния, а я дал тебе процветание! Укрой меня в шатрах племени таглиб, и я сумею оправдаться в глазах моего племянника, от которого меня отвратили люди бесчестные, не знающие милости…») – так вот, прочитав строки, обильно смоченные слезами, бедуин опоясался мечом и пошел во дворец.
Но он не ожидал, что попадет в западню, подобно сверчку в деревянной коробке. Новый Дворец оказался лабиринтом перекрытых коридоров и не отзывающихся на стук дверей, пустых комнат и заложенных кирпичами тупиков. Время от времени бедуин и Ибрахим слышали плеск реки: видимо, где-то рядом тек Тиджр.
Вдруг откуда-то послышались громкие крики и звон оружия. Принц сел на пол и разрыдался:
– Я не виноват, я ни в чем не виноват, подлые Амириды обманули меня, оооо…
Бедуин метнулся вперед по коридору – здесь крики слышались тише, видимо, дворец штурмовали не с этой стороны. За тонкой кирпичной стеной слышалось мерное влажное шлепанье и постукивание – колесо. Водяное колесо, поднимающее воду во дворец, било плицами по реке. Река! Надо выбираться на берег!
В соседней комнате послышались шорохи и хихиканье. Абу-аль-Хайджа рванул туда – с обнаженным мечом.
– Стоять, во имя Всевышнего!
От него порскнули, как тараканы. А прямо перед острием меча застыл жирный евнух. Вглядевшись в студенистое, брыластое лицо, Абу-аль-Хайджа вспомнил прозвище – Круглолицый. Точно, Фаик Круглолицый.
– Всевышний послал нам тебя, о Фаик! – жалостно заголосил подоспевший Ибрахим. – Скажи нам, во имя Всевышнего и его возлюбленного посланника, что это за крики и каково наше положение?
Евнух замялся. Абу-аль-Хайджа не отвел меча. Приглядевшись, он увидел у Фаика под рукой пузатый хрустальный кувшин – слуга явно опасался расколотить ценную добычу, оттого и мешкал.
– Убит начальник полиции, – тоненько просипел евнух. – Джунгары отрубили ему голову, а тело приколотили к деревянному щиту и спустили вниз по реке.
– Ах! Ах! – принялся задыхаться Ибрахим и, прихватив ладонью сердце, снова попытался осесть на пол.
– Мне нужен ключ от любых ворот, – жестко сказал бедуин.
И гаркнул на жмущегося к стене невольника – тот так и не успел свернуть яркий парсидский ковер:
– Ну-ка, давай сюда свою джуббу!
И потянул с плеч полосатый бишт – слишком заметный, бело-голубой. Нужно переодеться слугами и бежать через любые открытые двери!
Раб дрожащими руками протянул грубую шерстяную накидку. И сноровисто, заискивающе улыбаясь, прибрал валявшийся на полу роскошный бишт.
Где-то в соседних дворах загрохотало, заржали лошади. Грубые голоса орали:
– Взять их! Приказ Повелителя – мародеров на сук! Всех в петли!!!
В глазах Фаика метнулся кромешный ужас – и евнух решился. Он отшвырнул кувшин – тот разлетелся мельчайшим градом сверкающих осколков – выхватил меч и срывающимся, петушиным голосом заверещал:
– В ножи, братья! Схватим подлого изменника! Покончим с врагом нашего истинного господина аль-Мамуна!
На них тут же бросились. Абу-аль-Хайджа отбивался от неумелых тычков намотанной на руку джуббой. Потом пырнул кого-то в живот, человек захлебнулся в тоненьком визге, и нападавшие обратились в бегство.
– За ними, отродья шакалов наверняка знают выход! – крикнул бедуин.
Они побежали следом.
Выбежав на яркое солнце внутреннего двора, оба на мгновение ослепли.
Мгновения хватило, чтобы подлые рабы разбежались по саду. Лимонные деревья трепетали широкими кожистыми листьями, желтые плоды свешивались сквозь листву.
Удары по дереву и грохот падающей взломанной двери заставили Ибрахима вскрикнуть.
– Назад, в комнаты! – гаркнул Абу-аль-Хайджа.
Вовремя – цвиркнула и загудела вонзившаяся в створку стрела.
Захлопнув двери, бедуин приказал:
– Найди шнур, или палку, или что еще, о Ибрахим! Мы закроемся в этой комнате!
Кряхтя и шаркая туфлями, зиндж потрусил исполнять указание.
Из-за играющей солнечными зайчиками решетки донеслось:
– Эй ты, трусливый бедуинский говнюк! Твоя мать отдавалась за кусок лепешки, а отец трахал коз!
Побледнев, Абу-аль-Хайджа медленно отвел ладони от створок.
– Хамдан? – продолжили издевательски орать из сада. – Кто это? Еще один скотоложец? Эй, бедуин, твой предок был незаконнорожденным ублюдком грязного пастуха и черной необрезанной рабыни!
Из груди Абу-аль-Хайджи вырвался боевой клич:
– Клянусь Всевышним, честь моего прародителя не будет запятнана! Хамдан, я не буду убит среди стен! – заорал он и с грохотом выбежал наружу.
Но увидел не Фаика со сворой невольников, а трёх человек в кожаных панцирях и круглых шлемах с синей обвязкой – как у каидов Абны. Откуда здесь Абна, успел подивиться бедуин. В следующий миг в грудь, под сосок, ударила стрела. Вторая пробила горло. Третья ударила в бедро, и ноги Абу-аль-Хайджи подломились. Хрипя, он выдрал стрелу и сломал ее.
