Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь
– Я буду, – безучастно согласилась гоганни, глядя на стоящую у парадного входа хозяйку. Нареченная Ирэной прятала яд своего сердца подо льдом разума. Ее взгляд был спокоен, а слова учтивы.
– Мы с супругом рады приветствовать лучшего артиллериста Золотых земель. К сожалению, граф Гирке пока не выходит к столу, но он будет очень рад, если вы разделите его уединение.
– Разумеется, я засвидетельствую свое уважение графу Гирке. – Гость коротко поклонился. Он был немолод, но владел своим телом в совершенстве. – Нам есть что обсудить. Дриксы не позволяют забывать о том, что идет война и нам еще долго возвращать то, что мы потеряли.
– Хотелось бы верить, что к зиме в Марагоне не останется ни одного дрикса, – голос хозяйки был серебрист и холоден, как ее озеро, – но, боюсь, это невозможно.
– Регент Талига герцог Алва считает слово «невозможно» глупым и трусливым.
– Мне говорили, что он не любит некоторых слов. Я передам моему супругу, что вы его навестите, и буду ждать вас в столовом покое. Надеюсь, вы любите лунную форель?
– Курт любит рыбу, – подтвердила Юлиана, и нареченная Ирэной улыбнулась. Если б гоганни не слышала исполненных злобы слов и не стыла от ветра чужой ненависти, она решила бы, что графиня Гирке любуется чужим счастьем и оплакивает свое. Но Мэллит знала правду, и ей стало страшно.
– Бедная девочка, – вздохнула Юлиана, провожая глазами ту, что уходила. – Лишиться почти всех родных и чуть не потерять мужа… Это ужасно! Ей уже двадцать восемь, и она все еще бездетна! Что ни говори, а браки между родственниками нужно запретить. Курт, ты ведь знаешь, как я отношусь к тому, что устроила моя сестра? Но она сразу же родила Ротгера, а потом еще шестерых. Конечно, они не умеют себя вести, но они есть, и они здоровы.
– Юлиана, любовь моя… – Курт покачал головой и улыбнулся. Его улыбка и улыбка нареченной Ирэной рознились как черешневый цвет и снег. – Тебе пора прилечь.
– Мне? – переспросила шепотом роскошная. – Или нам?
Рука об руку они вошли в свои покои, и Мэллит отстала, не желая, подобно воробью, собирать крошки чужой нежности. В окна лился аромат цветов, и девушке захотелось их увидеть. Если б гоганни знала, что встретит хозяйку, она обошла бы сад, как обходят болото, но было поздно.
– Я хотела увидеть цветы, что распускаются к вечеру, – сказала Мэллит, ведь тишина порождает бурю.
– Среди растений есть и такие. – Голос графини был ровен и любезен. – Например, ночная фиалка и ложный лилейник. Идемте, я отведу вас к ним.
– Спасибо… сударыня.
– Я горжусь своими цветами и охотно их вам покажу.
Мэллит пошла, ведь пока первородная Ирэна была с ней, она не бросала тень на чужую радость. Девушка не знала, что отвечать, если ей напомнят встречу в лабиринте и спросят о первородном Валентине, но хозяйка говорила лишь о цветах, которые не должны здесь расти, но растут. Их было много, и они не тосковали по родным местам.
– Скоро осень, – говорила хозяйка. – В прошлом году заморозок случился уже на восьмой день Летних Молний, и йернские шары так и не зацвели, но нынешнее лето к цветам добрее. Смотрите. Первыми распустились лиловые, но скоро будут и винно-красные, и золотистые, как ваши глаза.
Йернские шары в родном доме звали гарелли, они росли во дворе, даруя мечту о счастье, ведь нареченная Гарелли его обрела. Гоганни присела на корточки и подняла голову, глядя снизу вверх на лиловых гордецов. Эти цветы не пахли, но в воздухе витал горьковатый аромат, он шел от травы, посаженной вдоль дорожек, и это был запах дорог, Мэллит узнала его на пути и спросила, что это. Первородный Робер ответил: герба.
– Герба, – негромко, словно приветствуя, сказала девушка, – герба…
– Она растет везде к югу от Олларии, но больше всего ее в холмах Эпинэ. Когда-то меня туда тянуло. – Нареченная Ирэной размяла в пальцах травинку и поднесла к лицу. – Если бы осень была эрэа, она пахла бы увядающей гербой.
Это была третья женщина: не лед и не яд, а горечь. Мэллит не знала, сколько еще лиц у нареченной Ирэной и есть ли средь них истинное, но молчание жгло, как уголья, и резало, как осколки.
– Сударыня, – решилась расколоть тишину гоганни, – вы хотите увидеть дикую гербу и холмы?
– Зачем? У меня есть озеро, и оно достаточно глубоко, чтобы урожденная герцогиня Придд не искала иного. – Что-то блеснуло… Нож, но его лезвие не желало крови. Нареченная Ирэной сре́зала четыре цветка и окружила их травами. – У йернских шаров нет запаха, пусть они возьмут его у гербы. Вас не затруднит передать этот букет баронессе Вейзель? Мне хотелось бы сделать ей приятное.
3
Поворот на Нерюж сторожил одинокий придорожник, и такого чудища Робер еще не встречал. Травяной великан, отринув своих тоже в общем-то немалых собратьев, выдвинулся на заросший памятным по старой Барсине бурьяном лужок, где, будучи предоставлен сам себе, разросся до размеров, по меньшей мере, лещины.
– Он памятник себе воздвиг! – восхитился Валме. – Не желаете отдать дань величию натуры?
Ни малейшего желания любоваться придорожником у Эпинэ не было, но он успел понять: наследник Валмонов знает, что делает. Мевен, видимо, счел так же, поскольку и не подумал проследовать к раскинувшему чудовищный зонт кусту.
– Я напишу о нем графине Савиньяк, – решил виконт, – и даже нарисую. Это достойно, самое малое, притчи, хотя по сути мы зрим довольно-таки распространенную трагедию. В отсутствие деревьев их берется заменить трава, и у нее даже получается. До первых заморозков. У Колиньяров с Манриками тоже получалось… до измены Люра. Так вы говорите, его на это вынудили?
– Да, – подтвердил Робер, слегка сожалея о своей откровенности. Конечно, окажись Енниоль прав или хотя бы жив и в силе, скрывать связи с гоганами было бы преступлением, а так выходил оговор уже мертвых, которые, в сущности, хотели добра. Пусть не для всех, но для всех это невозможно…
– Если я правильно помню папенькины наставления, – Валме задумчиво взирал на начинающего подсыхать монстра, – совсем вывести сорняки нельзя, остается выпалывать, пока не разрослись, начиная с первого среди наглых… Если к вам заявятся люди Дорака, не открывайте ворота и отправьте курьера в Сэ, там знают, где искать Проэмперадора Юга и что делать с придорожником, чтобы не обжечься.
– Послушайте, – не выдержал Робер, – не заставляйте меня быть умней, чем я есть. Вы советуете мне послать Дорака к кошкам и позвать на помощь вашего отца?
– Примерно.
– Но почему? Вы, то есть Валмоны, Савиньяки и Дораки, всегда были союзниками. Когда не смог прийти Лионель, нам пообещали Дорака, а сейчас какая-то ерунда! Я пишу властям, вы нас выручаете, Дарзье арестовывает, и вы с ним ругаетесь… Только сейчас не до грызни между своими, сейчас вообще не до грызни.
– А знаете что, Эпинэ? – Марсель заворотил кобылу. – Вы мне нравитесь чем дальше, тем больше; есть в вас что-то бакранское… Надеюсь, вы понимаете, что этот комплимент я кому попало не отвешу.
– Я был гостем бириссцев, вы – бакранов, но и те и другие из Сагранны… Могу вернуть вам комплимент: в вашей дружбе есть что-то бирисское, но мне-то что сейчас прикажете делать?
– Жить. Погребать. Праздновать. Ждать. Для начала папеньку. Вот письмо, читайте.
На лаковом футляре пластались в беге борзые, напоминая о другой гайифской шкатулке, Диконе, Альдо и оставшемся в Олларии храме. Разоренном, но все равно живом. Позабудь об остывшем пепле, твое сердце да не ослепнет, не ищи в золе поцелуев, слышишь, что голубка воркует? Твоя радость еще воскреснет звоном струй, соловьиной песней, еле слышным шорохом веток над приветливым ложем лета…
– Эпинэ, что с вами? Папенька перепутал футляры, и вам досталось любовное послание?
– Простите, задумался. – Робер вытащил исписанный уже знакомым почерком лист.
– «Герцог Эпинэ, – обращение было прежним, – я рад приветствовать Вас во вверенной моему попечению провинции. Мне доставит несомненное удовольствие встретиться с Вами лично, хоть наша встреча и будет омрачена обсуждением известных событий. Я полностью разделяю мнение своего сына о том, что число тех, кто на месте Вас и Ваших сподвижников смог бы сделать больше, не превышает трех.
Понимая Ваше состояние и не видя необходимости в немедленной встрече, я настоятельно советую Вам сперва отдохнуть, а затем заняться текущими делами, к каковым в первую очередь относится устройство Ваших владений. В течение месяца я намерен посетить Старую Эпинэ, о чем Вы, разумеется, будете заблаговременно поставлены в известность.
Будучи Проэмперадором Юга, я принимаю на себя ответственность за судьбу Его Высочества Октавия и безопасность послов дружественных Талигу держав. При этом я не считаю возможным ограничивать господину Карои и господину Бурразу-ло-Ваухсару свободу передвижения, полагая своей обязанностью лишь должным образом их защищать. Желание господина Карои проводить в последний путь Его Высокопреосвященство Левия и отметить столь почитаемый в Алате праздник Осеннего Излома в Вашем обществе мне представляется совершенно естественным. Разумеется, я не имею и не могу иметь ничего против захоронения кардинала Левия, в трудный час оказавшего Талигу немало услуг, в домовой церкви герцогов Эпинэ.
