Ксения Медведевич - Кладезь бездны
– Что ты здесь делал? – пробормотал аураннец.
Губы мальчика шевельнулись.
– Что? – переспросил Намайо – нужно всегда выслушивать умирающих.
Видимо, мальчик получил камнем в грудь, и вдавившиеся ребра разорвали ему легкие. Кафтан уже начал заплывать красным.
Мальчик снова пошевелил губами, Намайо наклонился к самому его рту и расслышал:
– Али…
И потом:
– Два дирхема… за новости…
Потом его глаза остекленели окончательно.
Ладошка разжалась – в ней действительно блестела монетка.
Намайо медленно обернулся к храму. Вместо портала и арки входа лежала курящаяся дымком груда камней. Над ней чернела пустота – своды устояли. Ну да, там же у них всегда колонны, целый лес колонн…
Нерешительно подняв ладонь, аураннец все же закрыл мальчику глаза. А потом взял монетку из мокрой лодошки и положил на продавленную грудь.
– В этом все вы, люди… – пробормотал сумеречник. – Умираете за грош. И за грош продаете наши жизни…
Сзади зацокали копыта. Послышались возгласы ужаса и изумления – люди. В ярко-синем, с павлиньими перышками на шлемах – парсы.
– Эй, ты! Эй, эй! Где Тарик? Эмир верующих требует его к себе немедленно!
Намайо покачал головой. И улыбнулся:
– Князь не сможет прийти к нему.
– Что?!
– Тарег-сама выполнил свой долг до конца.
– Что?! Где он? Где нерегиль?
– А вам до него больше не добраться…
– Что?!
– Тарег-сама мертв, человечек. Он – мертв…
Парсы еще долго гомонили, гомонили, орали. Потом поехали прочь.
Намайо посмотрел на свое плечо. Стрела пробила кольчугу, прямо под ключицей. Кусок обломанного древка торчал из разошедшихся стальных колец, кровь тепло текла под рубашкой. Мальчик смотрел в небо. Сил идти куда-либо не оставалось. От потери крови кружилась голова.
Твой князь мертв, Намайо. Пора и тебе отдохнуть.
Сумеречник улыбнулся и улегся рядом с мертвым гулямчонком на теплый, не успевший за день остыть мрамор. Закрыл глаза и потерял сознание.
7
Ночной странник
Хотя аль-Мамуну обо всем рассказали, он оказался не готов к тому, что увидел. Пыль почти осела, открывая развороченное, бесстыдно торчащее нутром здание масджид. Впрочем, наверняка уже давно не масджид… Арка портала превратилась в груду поблескивающих изразцами камней и щебня. Ступени исчезли, да и самого входа больше не было – только темная пустота над уродливой кучей разбитого камня, показавшаяся аль-Мамуну неровной, беззубой пастью. По камням кто-то карабкался: видно, хотел пролезть и посмотреть, что внутри.
Площадь целиком затянуло вечерней тенью: солнце уже село, правда, над темными крышами домов еще золотилось небо. Тела и камни, тела и камни, лошадиные трупы, мертвые люди. Пошатывающиеся то ли от горя, то ли от усталости фигуры бродили между лежавшими.
– О горе мне, горе! Али! Свет моих глаз, Али!..
Склоняясь над кем-то, причитал парс – в знак скорби он снял шлем и чалму и распустил длинные кудри воина. Аль-Мамун попытался подъехать ближе, хотя кобыла дичилась мертвецов и оступалась на каменной крошке. Хорасанец причитал над телом гулямчонка.
– Бедняга, – пробормотал за спиной халифа Тахир. – Еще вчера они обменивались стихами…
Парс принялся снимать с плеч свой синий кафтан – прикрыть и обернуть тело.
– Помогите ему унести Али прочь из этого места, – тихо приказал ибн аль-Хусайн.
Аль-Мамун поморщился: оплакивать гибель возлюбленного – удел благородных, несомненно. Однако, возможно, не стоило этого делать прилюдно. Зачем срывать покровы тайны? В конце концов, мальчик жил не в доме этого парса, а в его, Абдаллаховом, доме. И если молодых людей связывало чувство, то отчего юноша не обратился с просьбой продать гуляма?..
Тем временем хорасанцы Тахира подошли к несчастному и помогли ему поднять тело возлюбленного на руки. Для этого им пришлось отпихнуть подальше другого мертвеца, сумеречника – похоже, что аураннца. Парсы брезгливо подвинули труп ногами, чтобы не мараться о мертвого кафира.
Впрочем, к делу. А оно требовало немедленного разъяснения. Где нерегиль? Что за чушь ему несли? Где Тарик? Не хотелось бы задерживаться в городе после заката, люди начали разбредаться, так где его, аль-Мамуна, главнокомандующий?!
Нерегиль обладал удивительной способностью теряться без следа именно тогда, когда требовался своему господину больше всего…
Приподнявшись в стременах, Абдаллах оглядел площадь. И наконец увидел тех, кто должен был дать ему ответ, – аураннцев во главе с наглым котярой Меамори. Вот уж кого по окончании похода нужно будет отправить в ссылку на южную границу! А то и в тюрьму… Не в шамахинские же рудники его пихать обратно… Хотя…
Кстати, у завала на входе тоже что-то происходило. Гигантская куча камня пришла в движение: с шорохом и нарастающим гулом из нее принялись вываливаться булыжники, мелкая крошка и пыль. Черные струи дыма объяснили аль-Мамуну все – мариды. Убирают камень, готовят проход внутрь.
Сумеречники стояли как раз справа от завала, большой толпой. И эта толпа, вдруг понял аль-Мамун, все прибывала. Из устья соседней улицы выскользнула группка гибких, не по-человечески текучих теней.
Дав шенкелей заморившейся за день кобыле, халиф двинулся ко входу в оскверненное здание.
На длинный язык каменной осыпи покатились еще обломки: проход все расширялся.
Аль-Мамун подъехал к толпе сумеречников. Те настороженно чего-то ждали, словно коты с напряженно поднятыми хвостами. В черном зеве снова закурился дымок. А следом показался почтеннейший Амр ибн аль-Сад в издалека видном полосатом тюрбане. Предводитель джиннов распрямился во весь свой немалый рост – и печально покачал головой.
Толпа сумеречников отозвалась горестным стоном. И разом осела в земных поклонах.
Абдаллах не знал, сердиться ему или удивляться, – он перестал понимать, что происходит. На него, халифа аш-Шарийа, никто не обращал никакого внимания.
На каменной осыпи прохода в масджид возникла худощавая фигура в странно глядящемся среди кольчуг и панцирей дервишеском одеянии. Джунайд. Шейх тоже покачал головой: нет, мол. Кошачья стая сумеречников завздыхала и закивала опущенными головами.
Халиф вскинул руку и крикнул:
– О Кассим аль-Джунайд! Что здесь происходит? Каковы обстоятельства, в которых мы оказались?
Абдаллах кричал и с каждым произнесенным словом все острее ощущал неуместность крика. Этих слов. Всего себя на этой площади.
Сумеречники один за другим поворачивали головы и смотрели назад, куда-то за спину аль-Мамуна. Джунайд даже глазом не повел в сторону халифа, а сразу пошел туда, куда все смотрели.
Медленно, чувствуя, что ничего хорошего не увидит, Абдаллах развернулся в седле.
Через заваленную обломками мертвого прибоя площадь двигалась странная процессия.
Сначала халиф разглядел только белое – женщину в белом широком платье с белыми рукавами до пола. Ее вели под локти другие женщины, тоже в белом. Сумеречницы, аураннки – все до одной в белом. Безо всяких украшений в длинных волосах.
У женщины, которую вели под локти, было совершенно неподвижное, ничего не выражающее лицо. Джунайд, как оказалось, направлялся именно к ней. В трех шагах поклонился – на аураннский манер. Сумеречница в лебедином платье склонила голову в ответ.
– Кто это? – поинтересовался аль-Мамун – скорее у воздуха, чем у кого-то определенного.
Евнухи и гвардейцы маячили в отдалении – как у него получилось оторваться от свиты?
– Это княгиня Майеса, – отозвались откуда-то снизу.
Быстро глянув под стремя, халиф увидел там черного кота. Кот поднял морду и посмотрел на халифа. Аль-Мамун помотал головой и сморгнул. Кто же ему ответил?
– Я тебе ответил, – явственно проговорил кот: усы и пасть прошевелились в такт речи.
– А… ты…
– Джинн, – снова шевельнул усами кот. – Мое имя среди силат – Имруулькайс. Люди называют меня Утайба ибн Науфаль.
– Ты…
– Выглядел как черный конь и черный всадник в битве под Фейсалой.
– Но…
– Вдали от Мухсина могу принимать только этот облик.
– А…
– Такое заклятие.
Женщина в белом опустилась на расстеленную для нее циновку. Джунайд еще раз поклонился и пошел обратно к провалу входа.
– Так…
– Княгиня Майеса. Супруга князя Тарега.
– Кто?!..
– И мать его ребенка, кстати.
– Как?!..
– Точнее, теперь – вдова князя Тарега.
– Что?!
– Угробила себя наша кокосина, – вздохнул джинн. – Сказала – угробит, и угробила. Жаль. Хотел я прибить того айютайского монашка и зря не прибил. Жаль, жаль…
И, вздохнув еще, поплелся среди камней – вслед за Джунайдом.
– Стой!..
– Иди за мной, – спокойно повернул к нему усатую морду кот. – Джунайд расскажет, что тебе нужно делать.
– Стой!..
Кот скрылся в темноте провала. Аль-Мамун, все еще хватая ртом воздух, огляделся.
