Стивен Эриксон - Память льда. Том 2
Корлат стояла со своими сородичами, окружившими долговязую фигуру Анастера, Первого Сына Мёртвого Семени, — там, где юноша упал после того, как побывал в когтях Аномандра Рейка.
Скворец видел слёзы в глазах своей возлюбленной, и их вид вызвал в нём щемящую тоску. Он заставил себя отвести взгляд. Хоть он и нуждался в ней сейчас, и, похоже, сама она также нуждалась в нём, чтобы разделить всё то, что она, очевидно, поняла, — не сейчас. Скворец решил брать пример с Аномандра Рейка, для которого полный самоконтроль служил одновременно щитом и, если того требовали обстоятельства, оружием.
К ним скакали всадники — с малазанских позиций и от войск Бруда. У того, что здесь свершится, будут свидетели — и то, что я этот факт теперь проклинаю, уже говорит о глубине моего падения. Разве прежде я боялся свидетелей тому, что сделал или сказал? О, Королева грёз, прости меня. Я провалился в оживший кошмар, и чудовище, что гонится за мной, — я сам.
Остановив коня перед собравшимися тисте анди, Скворец смог впервые близко рассмотреть Анастера.
Обезоруженный, покрытый синяками и измазанный кровью, он отвернулся, выглядел жалким, слабым и маленьким.
Но так всегда происходит с поверженными вождями. Королей или полководцев — поражение иссушает всех…
А потом он увидел лицо юноши. Что-то выбило один глаз, оставив лишь наполненную кровавым месивом глазницу. Взгляд уцелевшего глаза дрогнул, нашёл Скворца. Напряжённый, но чудовищно безжизненный, взор холодный и небрежный, любопытный, но глубоко — в самой своей основе — безразличный.
— Ты убил мою мать, — сказал Анастер мелодичным голосом, гордо подняв голову и продолжая разглядывать малазанца.
— Мне очень жаль, Первый Сын, — голос Скворца прозвучал хрипло.
— А мне нет. Она была безумна. Сама себе темница, узилище собственных внутренних демонов. И следует признать, она была в этом проклятии не одинока.
— Да, уже не одинока, — проворчал Скворец.
— Будто чума, верно? Всё время распространяется, ширится. Пожирает жизни. Она вас в конце концов и погубит. Всех вас. Сами станете тем, что уничтожаете.
Тон ответа Аномандра Рейка был до потрясения грубым:
— О да, вряд ли мы услышали бы более точные слова из уст людоеда. Как думаешь, Анастер, что нам следует с тобой сделать? Только честно.
Молодой человек вперил взгляд своего единственного глаза в тисте анди. Каким бы ни было его самообладание, внезапно оно ощутимо дрогнуло от этого контакта; нетвёрдой рукой Анастер прикрыл окровавленную глазницу, и его бледное лицо стало ещё бледнее.
— Убейте меня, — прошептал он.
Рейк нахмурился:
— Корлат?
— Да, он потерял самообладание. У его страха есть лицо. Которого я прежде не видела…
Анастер напустился на неё:
— Заткнись! Ты ничего не видела!
— В тебе угнездилась тьма, — ответила спокойным тоном Корлат. — Ядовитая, но сродни Куральд Галейну. Тьма души. Когда ты дрожишь, мы видим то, что скрывается у тебя внутри.
— Лжёшь! — прошипел он.
— Лицо солдата, — сказал Аномандр Рейк. Он медленно повернулся к западу. — Из большого города. Из Капастана. — Он повернулся обратно к Анастеру. — Он всё ещё здесь, правда? Похоже, смертный, у тебя появился роковой противник — некто, посуливший тебе что-то иное, чем смерть, что-то более ужасное. Интересно.
— Ты не понимаешь! Это Итковиан! Кованый щит! Он хочет мою душу! Пожалуйста, убейте меня!
От строя союзников подъехали Дуджек и Каладан Бруд, а с ними — Каллор и Артантос. Все они сидели на лошадях и настороженно, встревоженно молчали.
— Быть может, мы так и поступим, — ответил Владыка Лунного Семени спустя мгновение. — Со временем. Сейчас же мы возьмём тебя с собой в Капастан…
— Нет! Пожалуйста! Убейте меня немедленно!
— Я не вижу оправдательной силы в твоём безумии, Первый Сын, — сказал Аномандр Рейк. — Не вижу причины для милосердия. Пока что. Возможно, при встрече с этим… Итковианом?.. столь напугавшим тебя, мы пересмотрим своё решение и даруем тебе скорый конец. Поскольку ты наш пленник, это наше право. Быть может, роковая кара тебя и минует. — Он повернулся к Бруду и остальным: — Приемлемо?
— Да, — прорычал Дуджек, глядя на Скворца.
— Согласен, — сказал Бруд.
Анастер сделал отчаянную попытку отнять кинжал у ближайшего солдата тисте анди, которая была пресечена без видимых усилий. Затем юноша, рыдая, рухнул на колени, его тощее тело затряслось в конвульсиях.
— Лучше увести его прочь, — сказал Аномандр Рейк, глядя на изломанную фигуру. — Это не притворство.
Это было более вполне очевидно всем присутствующим.
Скворец тронул свою лошадь с места, чтобы подъехать к Дуджеку.
Старик кивнул, приветствуя его, затем пробормотал:
— Это было до Худа неудачно.
— Точно.
— Со стороны выглядело настолько…
— Выглядело плохо, Первый Кулак, поскольку и было плохо.
— Я понимаю, Скворец. Я понимаю твоё… милосердие. Меч Рейка… но, проклятье, ты что, не мог подождать?
Объяснения и оправдания рвались с языка, но единственным словом, которое произнёс Скворец, было:
— Нет.
— Казнь требует определённой процедуры…
— В таком случае разжалуйте меня, сэр.
Дуджек поморщился и отвёл взгляд, громко вздохнув.
— Я не к тому клоню, Скворец. Я прекрасно знаю смысл этих процедур — реальное их предназначение. Разделение ответственности за жестокие, но необходимые…
— Снижает личную цену. Конечно, — ответил Скворец приглушенным голосом. — Несомненно, Аномандр Рейк мог легко включить эти несколько душ в свой легендарный перечень жертв. Но я взял их вместо него. Я снизил для него личную цену. Признаю, ничтожное усилие, которое он просил меня не делать. Но теперь — сделано. Вопрос закрыт.
— Худа с два он закрыт! — прохрипел Джуджек — Я твой друг…
— Нет.
Мы не рискуем скрестить клинки, так что это ты не сможешь со мной разделить.
— Нет, — повторил он.
Не в этот раз.
Он почти услышал, как скрипнули зубы Джуджека.
Корлат присоединилась к ним.
— Странный юноша — тот, кого именуют Анастером.
Оба малазанца обернулись при её словах.
— Это удивляет тебя? — спросил Джуджек.
Тисте анди пожала плечами.
— Нечто большее скрывалось во тьме в его души, Первый Кулак. Большее, чем просто лицо солдата. Он уже не мог терпеть, не мог дальше вести свою армию. Не мог видеть голод, потери и отчаяние. Вот почему он решил послать их всех на смерть, на абсолютное уничтожение. И видел в этом акт милосердия. Избавление от страданий. Что до себя самого, он совершил преступления, которые могли быть искуплены лишь смертью. Казнью, исполненной руками тех его жертв, которым удалось выжить. Но не просто смерти — он ищет чего-то большего. Он ищет проклятия, что падёт на него после казни. Вечного проклятия. Я не способна понять глубину такого отвращения к самому себе.
Я — способен, потому что чувствую, будто сам топчусь на самом краю этого обрыва. Один неверный шаг… Скворец посмотрел в сторону, на малазанские легионы, собранные на далёком гребне. Доспехи и оружие так ослепительно блестели на солнце, что слезились глаза.
Дуджек отъехал прочь, присоединившись к Артантосу, Бруду и Каллору.
Оставил Скворца наедине с Корлат.
Тисте анди протянула руку и коснулась его ладони в латной перчатке.
Скворец избегал её взгляда, продолжал разглядывать неподвижные ряды своих солдат.
— Любимый, — прошептала она. — Эти женщины не были беззащитны. Сила, которой они обладали, шла из самого Пути Хаоса. Первая атака моего Повелителя была нацелена на их уничтожение, но лишь оглушила их на мгновение. Они восстановились, понимаешь? И своей пробуждённой силой могли бы учинить чудовищное истребление. Безумие и гибель для твоей армии. И этот день стал бы днём поражения.
Скворец поморщился.
— Я не ною по поводу необходимого, — буркнул он.
— А похоже… что ноешь.
— У войны — своя необходимость, Корлат, и я всегда это понимал. Всегда знал цену. Но сегодня, глядя на сделанное моими руками, я понял ещё кое-что. Война — это не естественное состояние. Введённое извне, и притом до Худа нездоровое. Следуя его правилам, мы добровольно губим свою человечность. Не говоря уже о справедливых побуждениях и достойных целях. Мы отбираем жизни. Мы — Худовы слуги, все до единого.
— Женщины Мёртвого Семени убивали сотнями, если не тысячами…
— И я приказывал такое делать, Корлат. Так в чём же разница между нами?
— Ты не боишься вопросов, возникающих после подобных деяний, — сказала она. — Тех, что добровольно задаешь сам себе. Быть может, ты видишь в этом разрушительное жестокосердие, но я вижу храбрость — необычайную храбрость. Менее смелый человек уступил бы выполнение этой неблаговидной задачи моему Повелителю.
