Анна Мистунина - Искупление
Кар наклонился поцеловать ее. Выпрямился – на губах остался вкус крови, и Кар принял его, чтобы нести до конца своих дней, – взглянул на жреца. Тот был напуган до полусмерти, но ни стыда, ни ужаса перед содеянным не испытывал. Он был жрецом и его работой было убивать колдунов. Он выполнил свою работу хорошо.
– Ты можешь быть спокоен, император утвердит помилование, – Кар не сразу овладел своим голосом. Жрец закивал, но он уже продолжал: – Я – нет. Если еще раз попадешься мне на глаза, я сделаю с тобой то же, что сегодня мы сделали с ней.
Он достаточно хорошо знал Верховного жреца, а Верховный жрец так же знал его. Молодой парень, растерянно прячущий за спину окровавленные руки, был избран не благодаря своим особым заслугам – лишь потому, что храм ничего не потерял бы в случае его смерти. Но Кару сейчас недосуг было заниматься сведением счетов. Сильная Кати просила его позаботиться о выживших магах. Кар собирался выполнить ее волю.
Он спустился с холма, минуя собравшихся вокруг императора рыцарей и простых солдат, он шел, пробираясь между трупов – людей, коней, звероподобных, грифонов. Вороны уже начали над ними свое прощальное пиршество. Сильно пахло гарью, кровью и отчаянием. Там, за спиной, росла толпа вокруг императора и звучали все громче радостные возгласы. Этих людей уже дурманил другой запах – аромат победы, оплаченной тысячами жизней, но окончательной. Аромат, которого Кару почувствовать было не дано.
Оун лежал в полусотне шагов от других магов, сгоняемых жрецами в кучу, будто скот. Он был еще жив, но оставалось немного. Рядом вытянулся мертвый грифон. В золотистом боку его застряло глубоко всаженное копье. Когда Кар остановился рядом, маг открыл глаза.
– Дикареныш, – прохрипел он. Со словами изо рта вышла окрашенная алым пена.
Кар опустился на колени.
– Учитель…
– Ты все-таки победил.
– Да, Учитель.
– Я умираю… Легкое пробито.
– Да.
С каждым словом из раны на груди мага выплескивалась пенистая порция крови.
– Ты еще можешь меня спасти.
– Да, – ответил Кар. Сила была с ним. – Тебе придется отказаться от борьбы. Больше никакой крови, Учитель. Ты признаешь власть императора…
Оун хрипло рассмеялся, пуская пену, но тут же его лицо свела судорога боли.
– Власть… дикаря. И вскоре умереть от старости? Нет, дикареныш. Если это все, что ты можешь предложить, дай мне быструю смерть.
– Прошу тебя, Оун!
– Ты глуп, если просишь об этом. Тебе известно, кем я всегда был.
Кар и не думал, что еще способен плакать.
– Кати была права, – вырвалось у него. – Я только и гожусь, что приносить в жертву всех, кого люблю. Прости меня, Учитель!
– Нечего прощать, – голос Оуна слабел. – Мы сами тебя… таким сделали. Ты похож… на отца, дикареныш. Но ты не он. Слушай меня. В Долине… мои исследования… твой дед был прав.
– О чем ты?
– Сила… не всегда была только в крови. Врата… ключ… – и, с яростным усилием: – Найди мои бумаги, дикареныш, если твои друзья не пустили их на растопку!
– Я понял, Учитель. Я все сделаю.
– Тогда… заканчивай с этим.
– Прости, – снова сказал Кар.
Положил ладонь на грудь мага и быстрым усилием остановил его сердце. Оун умер с той же насмешливой гримасой, за которую Кар ненавидел его когда-то.
– Прощай, – прошептал Кар, закрывая ему глаза.
Пошел дальше, вытирая руки полой плаща и не глядя больше на раненых и умирающих.
Жрецы, с оружием в руках охранявшие пленных, расступились перед ним. Кар остановился, вглядываясь в лица – знакомые и незнакомые, настороженные, враждебные. Черты многих носили отпечаток смешанной крови, кое-кто больше походил на дикаря, чем на мага. Кати сказала правду насчет полукровок. Где-то здесь, живой или мертвый, должен был быть и Моурет.
Израненные, замученные, озлобленные. Несколько сотен, и добрая половина обречена, ибо живет только за счет крови. Кар попробовал их сосчитать, но тут же бросил. Жрецы сводили их отовсюду и, казалось, не слишком-то представляли, что делать дальше. За восемь лет Нашествия им еще ни разу не приходилось брать пленных.
– Ну? И что ты будешь делать? – спросил, выбиваясь вперед, молодой маг. Кровавая царапина над глазами и мокнущая рана под ключицей ничуть не мешали выражению брезгливого презрения, застывшему на его лице. – Мы ведь теперь твоя забота, не так ли?
– Здравствуй, Ирэн, – сказал Кар своему давнему врагу. – Рад, что ты жив.
Тот скривился:
– Ну конечно, рад. Не больше, чем я, что не пустил тебя в тот раз на кровь. А теперь ты Сильнейший, и значит, теперь это твоя забота нас спасать. Поторопись, будь добр. Не хочу, знаешь ли, чтобы эти твои дикари сожрали нас живьем!
Пока ошеломленный Кар хватал ртом воздух и дивился собственной глупости, вперед пробился еще один маг. Надменное лицо его коверкал застарелый шрам, тянущийся от губ до середины правой щеки.
– А ты, похоже, и не заметил, что стал Сильнейшим, – невесело усмехнулся этот маг.
Кар только покачал головой. Нет, конечно, не заметил. Разве до того ему было?
– Я действительно… Вот почему вы сдались, Лэйн? Потому что я – Сильнейший?
– А ты что подумал?
– Ты можешь оспорить это, Лэйн, если хочешь. Вызвать меня…
– Нет уж. Если даже я и выиграю, что мне делать потом? Идти просить милости у дикарского императора? Занимайся этим сам, Сильнейший Амон, сын Амона.
– Мое имя Карий.
– Сильнейший Карий. Странновато звучит. В любом случае, мы проиграли. Не в моих силах спасти этих людей. Ты – можешь, если постараешься. Я не так мелочен, чтобы лишать их надежды только потому, что не хочу признавать власть полукровки. Ты Сильнейший по праву. Как верно сказал этот юноша, твое дело теперь – нас спасать. Наше же – повиноваться. Таков обычай, а обычаи…
– Единственное, что делает нас остатком Империи, а не жалкой кучкой одичавших побежденных, я помню, – взахлеб прошептал Кар. Сердце билось где-то у горла, сильно и болезненно. Обернувшись к жрецам, Кар сказал: – Уберите мечи. И оставьте нас.
Те колебались.
– Это мой приказ.
– Мы не можем, ваше высочество, – возразил воин с нашивками командира роты и значком вольного жреца на плече. – Это же колдуны!
– А я, по-твоему, кто? – но, заметив совершенно загнанный взгляд солдата, Кар сказал: – Хорошо, только дайте мне спокойно поговорить. Вы можете наблюдать со стороны.
Пока звучали команды и добровольные стражи удалялись на почтительное расстояние – не так, впрочем, далеко, чтобы не успеть вернуться в случае нужды, Кар спросил:
– Норн?
– Мертв, – ответил Лэйн. – Я – весь твой Совет. Кати…
– Кати, Лэйн, она…
– Я знаю, – нахмурился маг. – Она предупредила меня, что собирается сделать, правда, я не поверил. Самопожертвование не входило в ее привычки. Но как бы там ни было, это ее добрая воля. Никто не оспорит твою победу, Сильнейший.
– И ты признаешь мою власть? Лэйн, я, может быть, и Сильнейший, но прежде всего я недоучка. Если ты…
– У меня будет немного времени, чтобы исправить этот недостаток. Потом… ведь крови нам больше не видать?
– Никогда.
– Ты понимаешь, что это значит? Если нас всех не убьют сегодня, через несколько лет мы начнем вымирать. И что будет с магией? Если, по примеру Кати, мы будем завещать свою кровь другим, дикарям до этого не должно быть дела…
– Нет, даже не думай, – перебил Кар. – Я не позволю. Все начнется снова, понимаешь? Жажда крови, тайные убийства. Потом кто-нибудь примется за детей. Нет. Навсегда – нет. То, что я сделал сегодня… я этого не хотел, и это не повторится.
– Я понял, Сильнейший. Тебе решать. Главное сейчас – что будет с народом.
– Пока не знаю. Император обещал сохранить жизнь всем, кто сдастся. Надеюсь, он не переменит решения. Прошу, пока будьте осторожны, не раздражайте жрецов, и, пожалуйста, никакой магии. Я вернусь, как только смогу с ним переговорить.
– Сильнейший, – позвал Лэйн, когда Кар собрался уже идти. – Если император не сдержит слова?
Кар остановился. Взгляды магов прожигали его насквозь. В них была память, и та же память терзала его самого. Тысячи, сотни тысяч убитых в один день. Целая Империя Владеющих Силой. Исчезнет ли теперь ее остаток – остаток, к чьей гибели он, принц дикарей, сам приложил руку?
– Если император не сдержит слова, мы будем драться за свою жизнь, – сказал Кар. – Клянусь, им непросто будет нас перебить. Ждите, я вернусь.
Часть IV. Посмертие
Императорская палатка была вновь раскинута на вершине холма. В нее перенесли тело Сильной Кати. Наутро его, погруженное в соль, повезут в столицу для торжественных похорон – так распорядился император. Сам он неотлучно оставался рядом и посетителей принимал там же, отделенный лишь тонкой занавесью от окруженного свечами тела своей возлюбленной. В этот день, когда войско праздновало победу и оплакивало павших, когда жизни сотен раненых висели на волоске и от лекарских палаток с ветром долетали стоны и ругательства, подчеркнутая скорбь императора порождала удивленные, а порой и гневные разговоры. Звучали они, впрочем, негромко. Магическая битва, отгремевшая у всех на глазах, и роль, что сыграла в ней Сильная Кати, оставались непонятными большинству. Тем больше находилось места домыслам и предположениям. Кару не просто уступали дорогу – от него шарахались с ужасом.
