Алёна Харитонова - Жнецы Страданий
Слезы задрожали на глазах, и тут она вспомнила, что на щеках по-прежнему медленно подсыхают кровяные полосы. Пришлось запрокинуть голову и долго усердно моргать, прогоняя желание разрыдаться от боли, запоздалого испуга, обиды на саму себя и на жизнь, которая так предательски разлучила ее со всем дорогим и привычным.
Она заснула только под утро.
В последующие два дня не произошло ничего необычного, вот только вместо домашних лепешек и вяленого мяса питались теперь путники дичиной, которую добывал обережник. Увы, зайцы, растрясшие за зиму жирок, были костлявыми, а мясо их сухим и жилистым. Но привередничать не приходилось.
За все время странствия крефф перекинулся со своей подопечной едва ли парой слов.
Молчаливое путешествие оказалось нарушено на утро четвертого дня, когда голый лес сменился полями, раскинувшимися по обе стороны от широкой, плавно несущей свои воды реки.
Огибая невысокий холм, поросший вербами, странники выехали на наезженный тракт, к которому стягивались сразу несколько дорог. По одной из них тоже трусили две лошадки.
На удивление Лесаны, ее спутник натянул поводья, ожидая приближения незнакомцев.
Когда мужчины подъехали ближе, дочка гончара поняла, что оставшийся путь до Цитадели проделают не одни.
– Мира в пути, Клесх! – приветствовал креффа колдун, сидящий на гнедом коне.
Вот она и узнала имя своего молчаливого спутника.
– Мира в пути, Донатос, – эхом отозвался обережник.
Тот, к кому он обращался, кивнул и направил своего жеребца вперед по дороге. Взгляд пронзительных колючих глаз упал на Лесану, и девушка молчаливо охнула. Колдун! Тот самый, который приезжал в их деревню после пропажи Зорянки и обносил поселение заклинанием! По коже побежали мурашки. Мужчина почти не изменился, разве только черты лица стали еще жестче и резче, да складки в уголках тонких, плотно сжатых губ пролегли глубже, а в коротко стриженных волосах и щетине на подбородке просверкивала седина.
На вид ему можно было дать весен сорок. Он годился ей в отцы. Да и не только ей, но и своему спутнику. Девушка перевела взгляд на подопечного Донатоса.
Молодой парень, года на два ее старше, колыхался в седле. Он был грузный и рыхлый. «Кровь с молоком» про такого молвить – все равно что тощим обозвать. На переносице и пухлых щеках рассыпались яркие трогательные веснушки, а темные глаза смотрели с благожелательным любопытством. И веяло от него добром, уверенностью, теплом. С таким хорошо сидеть дома, в избяном тепле, и уплетать наперегонки пироги. Что ему делать в Цитадели среди таких, как Клесх и Донатос?
Юноша тем временем направил своего конька к кобылке Лесаны и поздоровался:
– Мира в пути.
– И тебе, – ответила девушка и смешалась, не зная, что еще сказать.
– Ты не выглядишь радостной, – справедливо заметил толстяк и добавил: – Меня Тамиром зовут.
– Меня Лесаной.
Они помолчали, глядя в спины своим спутникам, а потом девушка вновь повернулась к новому знакомцу и призналась едва слышно:
– Я не очень хотела ехать.
Парень с тоской оглянулся на уходящую вдаль дорогу. Дорогу, ведущую к его дому.
– И я, – так же негромко ответил он. – Когда крефф приезжал год назад, он собирался забрать сына лавочника с нашей улицы. Сказал: «Из него выйдет толк».
– Отчего же не забрал?
Тамир досадливо махнул рукой, сжимающей повод.
– Утонул тот. Прошлой весной.
Девушка вздохнула.
– Я в Старград собирался, – расстроенно продолжал юноша. – Меня родители благословили на труды в пекарню посадскую.
– А ко мне сваты должны были прийти, – грустно поделилась подруга по несчастью.
Оба замолчали, каждый печалясь о несбывшемся.
Долго ехали, безмолвствуя, слушая размеренный скрип сбруи да стук копыт, а потом Донатос и Клесх направили лошадей в сторону, по узкой, убегающей в голую рощицу дороге.
В сумерках путники въехали в небольшое село. Здесь был праздник. Жаль только, гости явились к самому его завершению – мужики уже уносили с улиц столы и лавки, женщины домывали посуду.
Путников встретили с почтением, бросив все дела. Креффов препроводили в избу старосты, а Лесану и Тамира определили на постой в соседний дом. К тому времени уже совсем смерклось, поэтому, как ни мечтали странники о бане, пришлось только поплескаться в ушате. Зато ужин им собрали поистине роскошный. Хозяйка хлопотала, собирая лучшие яства: наваристую похлебку, печеную рыбу, пироги.
– Да вы ешьте, ешьте, – приговаривала она. – Вот ведь радость у нас какая – дочку отдаем учиться! Уж сколько лет стоит село, никогда здесь креффы Осененных не находили. И надо же, моя Айлиша, слава Хранителям, теперь поедет в Цитадель! Людей лечить будет!
Та, о которой шла речь, сидела на другом конце стола, стыдливо потупив очи. Лесана перехватила восхищенный взгляд Тамира. Девушка и впрямь была хороша: темные волосы, забранные в две косы, вились мелкой волной, трогательно взведенные брови над огромными глазами делали лицо беззащитным и детским, а кожа у нее была чистая, нежная, с едва заметным пушком.
Будущая лекарка застеснялась материнской гордости и обхватила руками узкие плечи. От этого движения Тамир вдруг подался вперед, стягивая с себя вязаную безрукавку.
– Озябла?
Девушка залилась краской и замерла, позволяя набросить необъятную одежу поверх своей нарядной вышитой рубахи. То ли парень ей и вправду понравился, то ли не хватило смелости возразить, Лесана не поняла, но прониклась к застенчивой девушке симпатией.
Устраиваясь спать не на жесткой земле, а на устланной сенником скамье, дочка гончара впервые за последние дни вдруг подумала, что все еще, возможно, будет хорошо. Тоска по дому за время странствия настолько высушила ее душу, что сейчас в ней родилась другая потребность – радоваться хоть чему-нибудь. Потому что нельзя только страдать и сокрушаться. Не на казнь же ее везут, на обучение! Вон, село Айлиши как ликует, да и сама она рада выпавшей на ее долю удаче. Интересно, кто ее крефф? С этими мыслями измученная странница провалилась в сон.
Уезжали они наутро. Креффом Айлиши оказалась молодая женщина с таким же холодным выражением лица, что и у двух ее спутников. Но рядом с обезображенным Клесхом, рядом с застывшим, словно высеченным из камня Донатосом обережница смотрелась, как нежный ландыш между двух чертополохов. У нее была белая, подсвеченная изнутри нежным-нежным румянцем кожа, тонкие высокие брови и такие длинные ресницы, каких Лесана в жизни своей не видела. Казалось, моргай они быстрее и чаще – взлетит.
Однако когда красивые руки колдуньи отбросили капюшон накидки, дочка гончара едва сдержала удивленное восклицание: льняные волосы женщины оказались остриженными так же коротко, как у мужчин.
Но главное потрясение постигло будущих учеников Цитадели, когда стали рассаживаться по седлам. Крефф Айлиши оказалась одетой… в штаны. Обычные кожаные мужские штаны! Тамир густо покраснел, поскольку отчетливо увидел то место, где сходились ноги Осененной. Впрочем, она не заметила смущения юных спутников, спокойно разобрала поводья и тронула свою кобылу пятками, направляясь прочь из села.
Лесана с ужасом смотрела женщине в спину. Сама-то она, как полагается, была одета в девичью рубаху, широкую разнополку и вязаные чулки. Ей в голову отродясь бы не пришло напялить мужские порты и в этакой срамоте появиться на людях. Но обережница спокойно покидала место ночлега, словно не замечая, как провожающие их бабы и мужики стыдливо отводят взгляды.
Креффы ехали впереди, а за ними тянулись будущие ученики.
Жеребец Тамира шел стремя в стремя с Айлишиным, и юноша уже о чем-то негромко беседовал со спутницей. Лесана почувствовала себя брошенной. Нет, не потому, что уже забыла Мируту, просто ей стало одиноко оттого, что она была лишней рядом с этими двумя. К счастью, Айлиша, почувствовав ее уныние, придержала коня и поравнялась с новой знакомой. Она еще накануне заметила, что у Лесаны на щеках темнеют следы застарелых кровоподтеков.
– Хочешь, полечу? – предложила, зардевшись от собственной смелости.
– А ты можешь? – удивилась спутница.
Она-то сама ничего этакого не умела, да и не думала никогда, что спит в ней какой-то особенный дар.
– Чуть-чуть, – призналась девушка, краснея еще гуще, – но синяки уберу.
– А больно будет? – с детской робостью осведомилась Лесана.
– Нет, – замахала маленькими ладошками Айлиша. – Дай руку, не бойся.
Дочка гончара протянула ей ладонь, и от пальцев до скулы словно пробежали по крови пузырьки воздуха. Щекотно!
Но вот Лесана недоверчиво прикоснулась к щеке и восхитилась:
– Не болит! Совсем!
– Я знаю, – потупилась будущая лекарка. – Я так скотину лечила…
И тут, поняв, что сказала глупость, закраснелась пуще прежнего, а Тамир отчего-то посмотрел на Лесану с такой гордостью, словно сам избавил ее от синяков.
