Владимир Прягин - Дурман-звезда
На плоскогорье Ясень не раз задумывался о том, чтобы опять завести себе зверюгу с клыками и шипами на морде. То есть взять обычного жеребенка и прогнать через трансформацию. Одного – для себя, потом другого – для Тайи. Он был почти уверен, что справится, но так и не дошли руки. Впрочем, оно и к лучшему. Все равно перерожденных не спустишь с Ледяного Стола – они плохо переносят сонное зелье. А если даже и спустишь, такие кони слишком заметны и сразу привлекают внимание. Значит, для дальней поездки не подойдут. И дома тоже нельзя оставить – без хозяев они сразу впадают в буйство. Короче, в нынешней ситуации толку от них бы не было – только лишние хлопоты.
Такие мысли крутились у Ясеня в голове, пока отряд пылил по дороге. Лошади шагали размеренно, разговаривать было лень. Во второй половине дня обогнали куцый обоз, везущий мешки с зерном. Потом разминулись с угольщиком на скрипучей телеге и с двумя верховыми в легких доспехах. Больше никто не встретился до самого вечера.
Для ночлега нашли подходящее место возле ручья. Солнце, сверкнув на прощание малиновым глазом, нырнуло за край земли. Забулькало варево над костром, пряный дымок потянулся к небу.
Одинокого путника, который шел пешком по дороге, первым заметил Хлад. И сразу напрягся, когда незнакомец свернул в их сторону. Остальные тоже насторожились, потянулись к оружию. Но незваный гость не смутился. Выставил ладони, показывая, что не имеет дурных намерений, и крикнул весело:
– А что, господа, не примете ли в компанию? Бродячий музыкант безобиден, а добрая песня – лучшая приправа к вечерней трапезе. Мой нюх подсказывает, что я прибыл в самый подходящий момент. Душа желает общения, а пальцы истосковались по струнам. Поверьте, благородные господа и вы, прекрасная леди, никто не будет разочарован.
– Шагал бы ты, музыкант, – насупился Хлад.
– Погоди, – Ясень придержал Хлада за плечо и показал глазами на Тайю. Девчонка сняла платок, распустила волосы. Теперь не составляло труда признать в ней аристократку. А уж этот пройдоха с лютней точно запомнит ее лицо. Прогонишь его теперь, так он из вредности растреплет кому-нибудь из Древнейших. Нет, пусть остается здесь, хотя бы на эту ночь, а дальше посмотрим.
Хлад понял правильно. Махнул музыканту – ладно уж, садись, пес с тобой. Тот не заставил себя упрашивать и развалился перед костром. Он был худой как щепка, с хитрой физиономией. Костюм обтрепался, но сохранил претензию на изысканность. А по одной из струн на лютне пробежала фиолетовая искра. Это, конечно, не королевский оркестр, где все струны из живого металла, но все-таки.
Да, надо признать, парень знал свое дело. Он исполнил «Бег серебряных волн» так, что все услышали шум прибоя, спел про короля и алхимика, виртуозно меняя голос, а потом вдруг подмигнул, молодецки ухнул и сбацал куплеты про благородную Волчицу и пастуха – неприличные до крайности, но веселые:
Она смекает – дело швах.
Как наглеца уймешь,
когда, как кошка в лопухах,
сама под ним орешь?
Ясень опасался, что этот шедевр не очень-то обрадует Тайю-аристократку, но та хохотала чуть ли не громче всех. А через минуту уже украдкой вытирала глаза, слушая «Балладу о пурпурном коне».
Ночной цветок расцвел над их головами. Люди у костра замирали, поднимая глаза, и музыкант моментально уловил настроение. Теперь он уже не пел, а просто рассказывал, перебирая струны. Раз в десять лет, нашептывал бард, в столицу приходит странник, крадущий чужие души. Дурман-цветок скрывает его личину. Если странник окажется во дворце, душа короля перейдет к нему. Тогда на земле воцарится тьма. И солнце, предчувствуя это и жалея людей, начинает плакать. Скиталец-вор сгорает в этих слезах, но всякий раз появляется кто-то ему на смену…
Каждый, кто сидел у костра, слышал за свою жизнь, наверно, сотню таких историй, но тут у рассказчика был особый талант. Казалось, ветер приносит слова из мрака, а тени вокруг оживают, сгущаясь вокруг огня. Страшная сказка давно закончилась, а люди все не решались прервать молчание. Наконец, кто-то пробормотал:
– Да чтоб тебя… С твоими песнями хрен заснешь…
– Ну что вы, благородные господа, – певец улыбнулся, – это просто легенда. А чтобы ваш сон был спокоен и безмятежен, я, если позволите, сыграю вам колыбельную.
Он заиграл – тихо, едва прикасаясь к струнам. Это было похоже на далекий звук колокольчика. А может, просто журчал ручей, шептал о чем-то уютно и безмятежно, и веки сами собой слипались.
Ясень проснулся и несколько секунд лежал на спине, ощущая рядом теплое дыхание девчонки. Ночной цветок все так же сиял на небе, стояла мягкая тишина. Но что-то было неправильно.
Он осторожно скосил глаза. В двух шагах на корточках сидел бард и смотрел на спящую Тайю. И хотя во взгляде была не похоть, а словно бы сожаление, смешанное с тоской, Ясеня это не успокоило.
Он осторожно нашарил рукоятку меча. Приподнял, не вынимая из ножен. Задумавшийся певец ничего не заметил. Ясень оперся на локоть, резко перегнулся через девчонку и ткнул музыканта ножнами в шею. Тот коротко охнул и опрокинулся на траву. Ясень быстро шагнул к нему и сдавил горло левой рукой. Огляделся вокруг – никто не проснулся. Даже боец, которого Хлад оставил дежурить ночью, посапывал, скорчившись и уронив на грудь голову. Колыбельная и впрямь удалась на славу.
– Пойдем побеседуем.
Ясень рывком поднял барда на ноги и потащил к кустам, которые темнели в двадцати шагах от костра. Там для верности врезал коленом в живот. Певец согнулся и упал на колени. Ясень потянул из ножен клинок.
– Ну говори. Что ты хотел с ней сделать?
– Я? – Бард поднял глаза и усмехнулся ему в лицо. – Я ничего не хотел сделать. Просто смотрел.
– Любишь разглядывать чужих женщин?
– Мне жаль ее. Она не знает, кто с ней. Или не хочет верить.
– Ага, – сказал Ясень. – Ну наконец-то. Прямо чем-то родным повеяло. А то, веришь ли, мне уже два года такого не говорили. Даже отвык немного. Давай излагай, менестрель. Внимательно слушаю.
– Тут нечего обсуждать. Разве что, дам совет. Если она тебе и вправду небезразлична, оставь ее. Отпусти. Рядом с тобой – погибель.
– Мне не нравятся такие слова.
– Мне тоже. Но это правда.
Где-то совсем близко закричала сова. Ясень рефлекторно повернул голову, и в то же мгновение бард рванулся к нему, выбрасывая руку вперед. Ясень едва успел схватить его за запястье. Крутанул – и противник выронил нож, который прежде прятал за голенищем. Музыкант застонал от боли. Ясень выкрутил руку еще сильнее, развернул барда спиной к себе и снова заставил встать на колени. Поднес клинок к его шее.
– Ты оскорбил меня. Пытался проткнуть ножом. И как теперь с тобой поступить?
– Поступай как знаешь. Я тебя не боюсь. И время твое уже на исходе.
– Вот как? Почему же?
– Потому что скоро заплачет солнце.
– Считай, что я услышал тебя.
Лезвие рассекло музыканту горло, кровь пролилась ему на одежду. Ясень отпустил мертвеца, и тот повалился лицом вперед. По земле растекалась темная лужа.
– Что ж, поздравляю.
Ясень вздрогнул и обернулся. Позади него стояла обнаженная девушка. В первый момент он подумал, что это Тайя, но сразу понял свою ошибку. Дева-судьба приблизилась, легко ступая по густой прохладной траве. Ее нагота, облитая серебряным светом, была безупречна, но не пробуждала эмоций. Словно ожившая статуя из белого мрамора.
– Тебя давно не было, – сказал он.
– Забавно, – она вгляделась в него. – Ты уже не начинаешь с вопросов. Или они у тебя иссякли?
– Нет. Просто я понял, что они не имеют смысла.
– Почему же?
– Ты и так скажешь то, что хотела. И, скорей всего, не то, что мне нужно.
– И все же попробуй.
– С чем ты меня поздравила?
– С достижением, – в ее голосе мелькнула усмешка. – Раньше ты резал только тех, кто держит в руках оружие. И они при этом смотрели тебе в глаза. А теперь – вот так.
– У этого был нож…
– …который ты уже отобрал.
– И что мне было делать, по-твоему? Пожурить и отпустить его с миром?
– Не знаю, – она пожала плечами. – Я не судья. Мне просто нравилось, как он пел. Будет неправильно, если он достанется падальщикам. Ты согласен?
Она присела рядом с убитым бардом. Положила ему на спину ладонь, придавила легонько. И мертвое тело начало погружаться, словно под ним была не твердая земля, а болото. Сквозь кожу и ткань прорастали гибкие стебли, раскрывались тускло-фиолетовые бутоны. Спустя минуту от человека не осталось следов, а на месте, где он исчез, мерцала россыпь бледных огней. Дева-судьба повела рукой, будто пригладила цветочный ковер. Фиалки тянулись к ее ладони.
– Ты за этим сюда пришла?
– У меня ощущение, что ты мне совсем не рад, – сказала она, вставая. – Мне, наверно, уже пора. А ты иди к своей девочке. Досыпай.
