Василий Горъ - Игрушка Двуликого
Само собой, я тут же попытался ускориться, но в этот момент Арвен вдруг замер как вкопанный и принюхался:
– Дымом пахнет, ваш-мл-сть! И жженой костью…
Я втянул в себя воздух и ничего не почувствовал. Вернее, почувствовал свой собственный «аромат» – вонь сукровицы и гноя, смрад от местами обуглившихся нагрудника и наручей и вонь пота.
– Ты уверен?
Вместо ответа парень сорвал со спины лук, вытащил из-за пазухи кожаный мешочек и торопливо его развязал.
Я тут же сдвинул пояс так, чтобы чекан оказался под рукой, поправил перевязь с метательными ножами, поудобнее перехватил посох, затем дождался, пока Шалый набросит на рога тетиву, и повелительно мотнул головой – мол, веди.
Повел. Но не по тропе, а вдоль склона. Добрался до узенькой расщелины, скользнул внутрь, ящерицей взлетел вверх и, на миг замерев у края, жестом предложил подниматься к нему.
Я взобрался следом, встал враспор между двумя подходящими камнями, осторожно выглянул наружу и онемел: в центре небольшой полянки, видимой как на ладони, отчетливо выделялось здоровенное выжженное пятно. А в его центре высился прогоревший остов погребального костра…
– Если… Унгар… меня… похитит… я… уйду… из жизни… – простучало сердце. Потом на миг сжалось от дикой боли и застучало снова: – Так, как Аютэ… Так, как Аютэ… Так, как Аютэ…
– Куда вы, ваша милость?! – чуть слышно донеслось из-за спины.
Я изо всех сил сжал зубы, чтобы не заорать от страха, и, все ускоряясь, понесся вниз по склону, до рези в глазах вглядываясь во все увеличивающийся черный круг.
Нырнул в низину, перескочил через узенькую нитку ручейка, взлетел на небольшой пригорок и почувствовал, что сердце начало биться с перебоями: на опушке леса между ветвями двух кряжистых дубов чернела хейсарская бурка. А под ней высилась огромная груда лапника, накрытая аж двумя походными одеялами!
Перед внутренним взором тут же замелькали картинки из недавнего прошлого – дорога в Шаргайл, ночевка в лесу и шалаши, сделанные хейсарами. Я тут же остановился, зажмурился, истово взмолился всем Богам сразу, моля их не отворачиваться от моей жены, и… услышал зловещее карканье[206] за спиной!
– Я прошел Путь и возвращался в храм! – выдохнул я, разворачиваясь на месте.
Ворон склонил голову набок, недобро посмотрел на меня правым глазом и переступил с ноги на ногу.
– Я ехал в храм! – чуть громче повторил я, чтобы заглушить возникшие в памяти слова короля: «…по дороге к границе нам придется заехать в Фьерн, Тьюварр и Ирригард…» И уточнил, чтобы было понятнее: – С женой, которая должна была разделить мое Темное Посмертие!
Ворон посмотрел на меня левым глазом, расправил крылья и взвился в воздух.
– Мы ехали в храм!!! – срывая горло, заорал я. – В храм, слышишь?!
Вестник не слышал. Вернее, не хотел слышать – метнулся на Полночь и исчез за кронами деревьев.
– Мы ехали в храм… – в последний раз выдохнул я, сгорбил плечи, повернул голову к шалашу и наткнулся взглядом на араллух Мэй, валяющийся рядом со смятыми одеялами…
Перед глазами потемнело, а в левом подреберье кольнуло так, как будто в него вогнали раскаленный штырь.
– Только не это!!! – хрипло выдохнул я, с трудом переставляя подгибающиеся ноги, добрался до араллуха, наклонился… и рухнул на колени: рядом с его рукавом в луже крови лежал кусок человеческого языка…
Глава 30
Король Неддар Третий Латирдан
Восьмой день второй десятины третьего травника
…Поравнявшись со Свечой, приметным камнем, за которым начинались земли, принадлежащие хейсарам, Неддар вскинул правую руку над головой и дважды сжал пальцы в кулак. Видимо, слишком резко – леди Амалия, за последние сутки не сказавшая и пары слов, дернулась, как от удара, и вжала голову в плечи.
– Мы въехали в Шаргайл… – подъехав к ней поближе, глухо сказал король. – Вон на той скале, которая напоминает надвратную башню Северных ворот Аверона, сидят дозорные. А знак, который я подал, означает, что нам нужно сопровождение…
Девушка безучастно кивнула и, опустив взгляд, снова ушла в свои мысли.
Поняв, что ее не расшевелить, Латирдан пожал плечами, пришпорил коня и поехал навстречу семерым всадникам, вылетевшим из Облачного Ущелья…
…Увидев состояние ара’д’ори Неддара, Барго Безусый, единственный лам’наш’ги Ракташей, трижды щелкнул языком – и его воины, выполняя приказ, мгновенно разделились: четверо образовали ближнее кольцо, прикрыв Латирдана своими телами, еще двое пронеслись мимо, чтобы при необходимости отсечь возможных преследователей, а сам десятник, подъехав к королю, врезал правым кулаком по своему нагруднику:
– Твое Слово, адвар!
– Мне и леди Амалии – свежих коней. Возницам дать по желтку и отправить восвояси. Телегу с голосами[207] отправить в сарти увея. Вторую, с телом Гарташа Плети, – к Бараньему Лбу…
– У-уэй! – негромко выдохнул Барго, соскочил на землю и подвел своего скарца королю.
Спешившись, Неддар подошел к коню баронессы, подал ей руку и вдруг понял, что девушка еле держится в седле.
– Леди? Может, вы все-таки переберетесь в телегу? До Шаргайла еще далеко…
Услышав его голос, Амалия захлопала ресницами, нахмурилась и отрицательно замотала головой:
– Нет, сир, я еду с вами…
Неддар вгляделся в изможденное лицо баронессы, задержал взгляд на черных кругах под ее глазами и дорожках от слез на щеках и в который раз за последние три дня почувствовал, что сгорает от ненависти.
«Уничтожу!!!» – мысленно прошипел он, рывком задрал правый рукав, выхватил из ножен наш’ги и нехотя вернул его обратно, увидев на предплечье аж четыре свежих надреза.
Само собой, его порыв не остался незамеченным – Безусый, успевший забраться в седло коня Латирдана, изменился в лице. Но, слава Снежному Барсу, смог удержаться от вопросов…
…Несмотря на поздний час, Шаргайл не спал: на оу’ро и стенах всех сарти до единого горели факелы, а перед Бараньим Лбом собралась огромная – человек в двести – толпа воинов, состоящая из ори’шеров и ро’ори.
Оглядев первые ряды встречающих и не увидев среди них ни одного аннара, Неддар удовлетворенно оскалился – получив сообщение Безусого, увей, не медля ни мгновения, собрал Большой Совет.
– Почему они не расходятся в стороны, сир? – подъехав к Неддару вплотную, испуганным шепотом спросила баронесса.
– Я увел с собой сорок человек, а вернулся один… – остановив коня в десятке локтей перед сплошной стеной из лам’наш’ги, хмуро ответил король. Затем рванул вверх левый рукав араллуха и продемонстрировал толпе иссеченное предплечье.
– У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!! – слитно рявкнули горцы, а затем раздались в стороны, пропуская Неддара в город.
Король подал коня вперед, проехал между двух пышущих яростью «стен», миновал стоящих последними ро’ори из рода Царран и жестом подозвал к себе одного из сопровождающих:
– Леди Амалию – в сарти Аттарков. Потом можешь возвращаться на пост…
Воин коротко кивнул, взглядом попросил баронессу следовать за ним и свернул в ближайший переулок.
Проводив взглядом обоих всадников, Неддар стиснул поводья и с огромным трудом заставил себя расслабиться: он, адвар, не мог позволить себе передвигаться по Шаргайлу галопом. Как бы ему этого ни хотелось…
…До сарти увея добрались минут за пятнадцать. Спешившись у распахнутых настежь ворот, Неддар бросил поводья подбежавшему мальчишке и, поудобнее передвинув меч, неторопливо пошел к высокой двери, старательно не замечая встревоженных взглядов обитателей дома-крепости, собравшихся во дворе.
Добрался. Вошел. Занес ногу над первой ступенькой лестницы, вспомнил, о чем думал, поднимаясь к Бездушному вместе с Тарвазом, и заскрипел зубами: тогда, в прошлом, он искренне считал, что побег Унгара с Жергова плоскогорья – всего лишь бунт мальчишки, взбешенного приказом отца.
«Вот тебе и бунт…» – угрюмо подумал Неддар, вгляделся в полумрак и, сообразив, что стоит на месте уже минуты две, зашагал вверх по ступеням…
…В Зале Совета стояла мертвая тишина: увей и аннары стояли рядом со своими креслами и угрюмо молчали.
Скользнув взглядом по их лицам, Неддар склонил голову перед статуей Снежного Барса, прошел к креслу адвара, сел на застеленное шкурой сиденье и уронил руки на подлокотники. Затем набрал в грудь воздуха и заставил себя поздороваться.
Старейшины ответили. Учтиво, но тоже лишь отдавая дань а’дару. Потом уселись на свои места и превратились в статуи.
– Я, Неддар Латирдан по прозвищу Вейнарский Лев, адвар хейсаров, объявляю вейле’хаар…[208]
– Кому, адвар? – справившись с удивлением, спросил увей.
– Ордену Вседержителя… – отчеканил король. Затем встал, второй раз за вечер обнажил левое предплечье и оскалился: – Я поклялся кровью рода, что ни один хейсар не будет знать покоя, пока по Горготу ходит хотя бы один слуга Бога-Отца!
