Андрей Буторин - Сильнее боли
Не успела Галя убрать телефон, как вернулся Тарас.
– Нам повезло, – сказал он. – Автобус ходит три раза в неделю: во вторник, четверг и субботу. Сегодня же суббота?
– Ну да, – кивнула Галя. – А скоро он будет?
– Вроде как через полчаса. Но тут уж – как получится. Путь не близкий, да и дорога – одно название. Хорошо, дождей давно не было, а то и застрять где-нибудь в грязюке можно.
– А что, дорога не асфальтированная?
– Местами, – усмехнулся Тарас. – Незначительными.
– А далеко вообще ехать?
– Километров тридцать.
– Ну, это близко, за полчаса доберемся.
– Ты так уверена? – хмыкнул Тарас. – А я вот – не очень. Но все равно – не пешком идти.
– Да уж, – поделила Галя тридцать на пять, примерную скорость пешехода. – А то бы к вечеру лишь добрались.
– Если бы волки не съели.
– Волки? – побледнела Галя. – Тут есть волки?
– А как им не быть? Кругом леса – о-го-го какие. И волки есть, и медведи, и кабаны. Но не бойся, волки обычно лишь зимой на людей нападают, когда голодные, да и то в исключительных случаях.
– Не хочу быть этим исключением, – передернула плечами Галя.
– Не будешь, не бойся, – приобнял ее Тарас, и ей вдруг стало так спокойно и надежно, что она неожиданно положила голову ему на плечо.
* * *А дорога и впрямь оказалась очень «российской», из тех самых, что одна из двух бед. Автобус мотало немилосердно. Галя стала опасаться, что ее желудок не выдержит такого испытания. Хорошо, что в поезде она почти ничего не ела – лишь налегала на кофе, да и дорога вдруг выровнялась, словно устыдившись своего непочтения к гостье.
Но теперь Галю стало клонить в сон. Да так, что справиться с потяжелевшими веками она не смогла, как ни пыталась. «А чего я, собственно, рыпаюсь?» – уже в полудреме подумала Галя и пристроила голову на плече Тараса.
26
Ему было так приятно ощущать на плече тяжесть Галиной головы, чувствовать кожей шеи прикосновение ее волос, что в животе стало щекотно от сладкой волны, прокатившейся от макушки до самых пяток.
Он готов был сидеть так сколько угодно и пожалел даже, что ехать осталось совсем немного. Вспомнив, что ждет его через каких-нибудь полчаса, Тарас помрачнел. Думать об этом не хотелось, но все-таки нужно что-то решать, приготовить хоть какой-нибудь план действий.
Ну хорошо, вот они выйдут – и что? Сразу направятся к колдуну? «Здравствуйте, дядя Матвей, а вот и мы. Берите нас тепленькими, делайте, что хотите. Но вообще-то мы вас сами убить собираемся. Вы не против?» Тьфу, какие глупости! Ну а как же поступить? Эх, была бы жива бабушка Лида!.. Стоп. Что там говорила Галя насчет отца? Якобы мама сказала, что после бабушкиной смерти отец поселился в ее доме? Но теперь погиб и сам отец. Стало быть, дом принадлежит ему, Тарасу? То есть он имеет полное моральное – пусть пока и не юридическое – право этот дом временно занять. Это уже легче. Можно будет и передохнуть, и собраться с мыслями, и нужное решение принять.
Но тут Тараса кольнуло: а что если отец жил там не один? Ведь за шестнадцать-то лет он мог обзавестись новой семьей. Да и наверняка уж обзавелся. И что тогда делать, если на пороге бабушкиного дома его встретит посторонняя женщина, а то и новоявленные братья-сестры?
«А что такого? – тут же и ответил он себе. – Вот именно, братья-сестры. Не чужой же я им человек. Надо познакомиться. Вот и повод как раз». Даже если не будет там никаких отцовских детей, а только жена, Тарас был почти уверен, что она не прогонит его, все равно пустит. Может, даже рада будет. Вот только о смерти отца он ничего говорить не станет. Хотя бы потому, что… он ведь не видел его мертвым.
Тарас подумал об этом и почувствовал, как надежда теплой струей стала наполнять сердце. Нет-нет, пытался убедить он себя, после такого взрыва не мог уцелеть никто! И все же, все же, все же… Ведь он не видел отца мертвым.
Решив проблему с первоначальными действиями, дальше Тарас ничего планировать не стал. Очень уж не хотелось сейчас думать о том, что будет дальше. Что случится, тому и быть, принял он философское решение.
* * *А потом произошло странное. Галя, тихо посапывавшая на его плече, замычала вдруг, напряглась, подняла голову. Лицо ее при этом страшно побледнело, на лбу выступили капли пота, но глаза оставались закрытыми. Голова стала мотаться, подергиваться, будто пытаясь освободиться от тела. Затем Галя осела в кресле, словно из нее выпустили воздух, продолжая нечленораздельно мычать и мотать головой.
Тарасу стало страшно. Он потряс девушку за плечо:
– Галя! Галя, проснись! Что с тобой?
Немногочисленные пассажиры заоглядывались. Маленькая сухонькая старушка в черной плюшевой жилетке, сидевшая через проход от них, перекрестилась и замахала руками:
– Не тронь! Не тронь ее. Падучая у ей, к дохтуру надо.
Еще кто-то посоветовал:
– Сунь ей че-нить в зубы, не то язык откусит.
Но Тарас видел и чувствовал, что с Галей творится что-то совсем другое. Ее тело будто парализовало, двигалась одна лишь голова. И вовсе не собиралась она ничего откусывать, лицо не искажали судороги. Губы шевелились, словно Галя пыталась что-то сказать, но ничего, кроме прежнего мычания, из них не вылетало. Лицо оставалось бледным, хоть и не казалось уже таким пугающе мертвым, как вначале.
Тарас промокнул рукавом ветровки пот с Галиного лба и громко спросил:
– Есть в Ильинке врач?
– Фельшар, – обрадованно закивала словоохотливая старуха. – Наташка Юрецкая. Хоро-о-ошая девка! Тока с падучей-то к дохтуру надо. В город.
– Да не падучая у ней, бабушка, – мотнул головой Тарас. – Переутомление просто. Две ночи не спала.
– Что ж ты так бабу-то замучил? – захихикала вдруг старушка. – Две ночи спать не давал!
Теперь все заоглядывались на пожилую шутницу. Женщина помоложе, сидевшая впереди нее, обернулась и укоризненно покачала головой:
– Все тебе неймется, Макаровна! Восьмой десяток доживаешь, а все одно на уме. Человеку плохо, а ты…
– А ты меня, Зойка, не учи! – взъерепенилась бабка. – За Колькой своим приглядывай лучше. Вот у кого на уме-то одно.
– А ты видела, да? Может, ты и его привечала? – Лицо упомянутой Зойки покраснело, глаза превратились в злобные щелочки. – Кабы не твои годы, я бы тебя сейчас так поучила, карга старая!
– Это кто карга?! – подскочила с сиденья старуха. – Это я-то карга? Это я твово кобеля привечала? Нужен он мне, лошак толстозадый! А сама-то чего все в контору бегаешь? Туды-сюды, туды-сюды – тока юбка и вьется! С Митрохиным шашни крутишь? Средь бела дня, ни стыда, ни совести!..
Тут Зойка загорлопанила в ответ, используя такие выражения, что Тарас готов был выпрыгнуть из автобуса на ходу. А когда к спектаклю присоединились остальные пассажиры, он невольно потянулся к форточке. Но тут автобус затормозил столь резко, что Тарас врезался лбом в спинку переднего кресла, а вздорная старуха Макаровна, стоявшая уже в проходе рядом с Зойкиным сиденьем, вообще покатилась кубарем к передней двери.
– А ну, молчать! – высунулся из-за перегородки водитель. – Ща высажу, будете орать!.. – Он бешено вращал глазами и топорщил куцые усики, что вкупе с изрядной плешью и маленьким, узким личиком выглядело очень комично.
В салоне тем не менее установилась относительная тишина. Только постанывала, поднимаясь с пола, Макариха.
– Ой, уби-и-ил иро-о-од! – завыла было она, замахиваясь на шофера, но тот так цыкнул на нее, завращав глазами, будто жерновами небольшой мельницы, что старуха тут же заткнулась и засеменила к своему месту, держась за ушибленную поясницу.
Тарас, воспользовавшись моментом, крикнул водителю:
– Скажите, пожалуйста, Ильинка скоро?
– Скоро, – буркнул тот. – Вон твоя Ильинка, видать уже.
– Откройте тогда двери, будьте добры, – попросил Тарас. – Дальше мы сами дойдем.
– Да куды ты-ы! – запричитала снова Макариха, быстро забыв про свои синяки-шишки. – К дохтуру ее везти надо!
Но Тарас цыкнул вдруг на старуху точно так, как водитель до этого, и вдобавок попробовал так же повращать глазами. Получилось, видимо, неплохо, потому что бабка сразу заткнулась и повернулась к окну.
Он подхватил обмякшую Галю и поспешил к выходу. А когда подошел к распахнутой двери, водитель вдруг заговорщицки подмигнул ему и поманил согнутым пальцем. Тарас неуклюже склонился к кабине, и шофер, привстав с сиденья, задышал на него табачным перегаром:
– Слышь, паря, ты бабу свою Катьке покажи. Вон он, дом-то ее, с краю как раз.
– Катьке?.. – рассеянно переспросил Тарас, чувствуя, как сердце ухнуло в пятки.
– Катьке, – осклабился водитель, показывая редкие желтые зубы. И зашептал снова, чуть не касаясь Тарасова уха губами: – Ведьмачка она, Катька-то. Поможет.
А Тарас уже распекал себя самыми последними словами. Как же он забыл, что дом колдуна – самый первый при въезде в Ильинку? Как же он теперь пойдет под его окнами, да еще с такой приметной ношей?
