Павел Корнев - Осквернитель
И вот – теперь объявился здесь. К чему бы это?
Не уверен, впрочем, что хочу это знать…
Я убрал клинок в трость, но прислонил ее так, чтобы легко дотянуться, после разжег свечи, уселся за стол и нахмурился:
– Ну?
– У меня проблема, мастер Шило, – прямо заявил Вадер. – У меня проблема, и я пришел к вам за помощью.
– Излагай, – разрешил я без особой, впрочем, охоты.
Карл приложил к губам носовой платок, откашлялся и спросил:
– Полагаю, вам незнакомо имя – Луиза Гольц?
– Ваша возлюбленная? – предположил я.
– Ее дочь.
– Ее, но не ваша?
– Не моя, – подтвердил Карл Вадер. – Я по-прежнему испытываю к Эльзе нежные чувства, но они носят исключительно платонический характер.
– Ближе к делу, пожалуйста, – потребовал я.
– Ее похитили.
– Кого?
– Луизу.
Я тяжело вздохнул, предчувствуя приближение серьезных проблем, и спросил:
– Каким образом это касается меня?
– После похищения ее переправили в Акраю.
– Что ж, – пожал я плечами, – сообщи подробности, и мои люди поспрашивают насчет нее на улицах.
– Этого недостаточно! – неожиданно резко оборвал меня Карл Вадер. – Найди ее! Поставь на уши весь город, но найди!
– Вот как? – нахмурился я. – Карл, тебе не кажется, что о помощи просят несколько в иных выражениях?
– Поверь, Себастьян, найти Луизу в твоих собственных интересах. И предупреждаю…
– Предупреждаешь? Меня? – Я оскалился и поднял руки, демонстрируя перепачканные в засохшей крови манжеты. – Я только что зарезал человека, с которым вел дела добрый десяток лет. Зарезал, изуродовал лицо так, что мать родная не узнает, и оставил гнить в помойной канаве, а ты предупреждаешь меня? Уверен?
Внутри все просто клокотало от злости, но сейчас вовсе не бесы были тому причиной. Просто одно к одному подобралось, еще и персональный счет после стольких-то лет размочил! И теперь какой-то провинциал будет мне угрожать?
Зря!
– Густав Сирлин, – произнес вдруг Карл, которого моя отповедь если и не напугала, то уж точно не оставила равнодушным. – Ее отец Густав Сирлин, – повторил он, немного поколебался и добавил: – Полагаю, ему вряд ли придется по вкусу ваше бездействие.
– Бесов праздник! – выругался я, достал из буфета бутылку и дрожащей рукой наполнил стакан.
Густав Сирлин! Чернокнижник и дезертир; человек, приютивший в своей душе саму Тьму; мой старый знакомый и нынешний деловой партнер. Если он сочтет – а он непременно сочтет! – похищение дочери личным оскорблением, последствия будут просто катастрофическими. В том числе и для меня…
Бесы! Густав должен заниматься выполнением своей части сделки, а не мчаться карать похитителей девчонки, которую и в глаза-то никогда не видел!
Вадер достал из-за пазухи пухлый конверт и осторожно положил его на стол.
– Здесь вся информация, – сообщил он. – Мы с матерью Луизы остановились в «Бодучей корове», это…
– Я знаю, где это.
Карл кивнул и, прихрамывая, вышел в прихожую.
– Провожать не надо, – заявил он, открывая входную дверь.
Да я и не собирался. Вместо этого откинул с окна плотную штору и бездумно уставился в начинавшую сереть темень ночи. Пил бренди и гладил обхвативший левое запястье серебряный браслет.
Все плохо, все очень плохо.
Но бывало и хуже. А значит – прорвусь.
Ничего другого все равно не оставалось.
Если только сдохнуть, но этот пункт в моих планах на ближайшие полвека точно не значился…
Часть четвертая
Зеркальный лабиринт
Месяц Святой Юлианы Затворницы
Год 989-й от Великого Собора
1
Беда не приходит одна.
Банальность? Банальность.
Да только так обычно оно и случается. Стоит лишь дать слабину, и одно неминуемо цепляется за другое, другое за третье – и оглянуться не успеешь, как погребет под собой настоящий обвал мелких неприятностей, серьезных проблем и глобальных потрясений.
Черная полоса.
И попробуй тогда доберись до белой! Будто в водоворот затягивает и на самое дно тянет. Чтоб уж наверняка не выплыл.
Простите, Святые, за грех уныния, просто сил уже никаких не осталось!
Сначала покровительства тайной службы лишился, потом доверие ордена Изгоняющих потерял, а теперь и с деловыми партнерами трения начались!
Ну а как им не начаться, если Шарль Фаре позволил зарезать себя какой-то малолетней шлюхе? Большинство договоренностей на этого развратника завязано было!
Леопольд так и не объявился, Луиза Гольц тоже как в воду канула. Отец Вильям волком при каждой встрече смотрит, а Карл Вадер и вовсе весь город с ног на голову перевернуть требует, будто я нарочно саботирую расследование и не понимаю, сколь важно отыскать дочь Густава Сирлина, прежде чем тот решит заняться ее поисками самолично!
Одно к одному, одно к одному!
Новый бес в душе, убийство Попрошайки, браслет этот клятый!
И предчувствия все больше недобрые. Никогда особой сентиментальностью не отличался, но последние дни нет-нет да и всплывут в памяти былые подельники.
Ухмыляется Леон, хмурится Ричард Йорк, собачатся Гуго и Валентин, по обыкновению своему уткнулся в книгу Марк Бонифаций Тарнье.
Все они давно мертвы, разве что экзорцист сгинул без вести, но так и кажется, что подойдет сейчас кто-нибудь из них со спины, да и спросит: «А не зажился ли ты на белом свете, дружище? Мы-то давно уже там…»
И что тогда отвечать, а?
Я с ненавистью глянул на серебряный браслет, охвативший левое запястье, проглотил уже готовое сорваться с губ ругательство и поднялся с колен.
Пора было ехать на кладбище.
– Себастьян, – придержал меня за руку священник, – в последнее время на вас просто лица нет.
– Дел навалилось, отче, – ответил я, – только и всего. Пройдет.
– Все когда-нибудь проходит. Но, если захотите поговорить об этом, всегда можете на меня рассчитывать.
– Разумеется.
– И вы не заказали заупокойную молитву по господину Фаре…
– Он был дрянным человеком, отче, – прямо заявил я, ощутив приступ дикой злобы на своего беспутного подручного. – Плохо жил и плохо умер. Он всех подвел.
– Но бессмертие души…
Я придвинулся к священнику и тихонько произнес:
– Не думаю, что заупокойная молитва спасет его душу от падения в Бездну, даже если ее разом прочитать во всех молельных домах Акраи. Он был очень дурным человеком, святой отец. – Сказал и отправился на выход, спиной ощущая неодобрительный взгляд собеседника.
Да и пусть его. В своей правоте я нисколько не сомневался.
О мертвых либо ничего, либо хорошее? Отлично! Тогда помолчим.
Прохладный полумрак молельного дома сменился зноем летнего полдня; зависшее в полудне солнце опалило кожу совсем уж неласковым жаром, и легкая полотняная рубаха моментально промокла от пота.
Лето! Раскаленные мостовые в центре, вонь тухлой рыбы и нечистот на окраинах. А ведь совсем рядом, просто рукой подать, – открытое море.
Свежесть, прохладный ветерок, свобода.
Уйти в море? Уйдешь тут, пожалуй… Если только прямиком на дно.
Я уже привычно пробежался кончиками пальцев по серебряным щиткам браслета и раздраженно махнул рукой дожидавшимся меня охранникам, которые сидели на корточках у стены соседнего здания, прячась в его узкой тени от палящих лучей недобро скалившегося с безоблачного неба солнца.
Браслет, все этот клятый браслет. Окольцевали, будто зверя какого…
– Куда сейчас, мастер? – спросил Ори, распахивая дверцу подогнанной кареты.
– На кладбище же велели… – напомнил ему сидевший на козлах Гастон, обмахивая раскрасневшееся лицо соломенной шляпой. – Похороны на час пополудни назначены, как раз доберемся…
– Да, езжай сразу на кладбище, – подтвердил я и забрался внутрь. Вытащил из дорожного ящика плоскую бутылочку с полынной настойкой, выдернул пробку, глотнул.
Горько, будто лекарство принял.
Лекарство и есть.
Я поскреб ногтем потемневший в паре мест серебряный щит браслета и вдруг ощутил нестерпимое желание плюнуть на все и завалиться в Берте.
Но – нельзя. Да и не дело похороны Фаре пропускать.
Слишком много нужных людей на кладбище соберется, чтобы это мероприятие игнорировать.
Когда карета затряслась на загородной дороге, я повязал шейный платок и нехотя снял с вешалки черный сюртук.
Упрею на солнце, но куда деваться? Нельзя правила приличия нарушать.
Бесов праздник, как же Фаре сдох не вовремя! Хотя бы декаду еще небо покоптил…
Карета остановилась, Ори распахнул дверцу и оповестил меня:
– Приехали.
– Вижу, что приехали, – буркнул я, взял себя в руки и вздохнул: – Ладно, ждите здесь.
