Тим Скоренко - Ода абсолютной жестокости
Выходит тот, кто подходил ко мне первым, невысокий и коренастый.
Держит меч умело, будто и не работал никогда у сохи.
– Учился драться?
– Да, немного. Виркас учил чуток.
– Он всех учил, – добавляет кто-то.
Ничего себе деревенька. Кузнец-мечник. Крестьяне с мечами. Что-то тут не так.
– Как зовут?
– Микта.
– Бей, – говорю я.
Он бьёт, не раздумывая. Сбоку, стремясь попасть по почкам. Я легко парирую удар и двумя пальцами тыкаю его в глаза. Удар останавливаю за полсантиметра.
Микта отшатывается.
– Так не дерутся! – возмущается он.
Я приближаю своё лицо к его.
– Дерутся как угодно, запомни, Микта. Как угодно.
Продолжаю громко.
– Если у вас есть возможность ударить соперника по дых – бейте. Если можно ткнуть его в глаз – ткните. Можете откусить ухо – кусайте. Запрещённых ударов нет и не может быть. Кодекса чести в бою – нет. Я не знаю, чему вас учил этот кузнец. Благородных сражений не бывает. Микта!
Он снова нападает. Точно так же, сбоку. Я проделываю тот же финт.
– Ты видел, что я сделал?
– Да.
– Почему ты повторил тот же удар?
Он мнётся.
– Когда ты бьёшь таким образом, твоя левая рука должна быть готова к отражению атаки. Она не задействована в ударе. Она – для обороны.
Я говорю что-то ещё, говорю медленно, продумывая слова. Говорю так, как мне говорили мои учителя. Как говорил Киронага. Как говорил Файлант. Мертвец и смертный.
Впрочем, я такой же.
Я обучаю их почти до вечера. Мы пропускаем даже обед. Только когда солнце начинает клониться к западу, а вокруг меня столпилась уже вся деревня, я завершаю урок.
* * *Я ужинаю в доме Марфы. Лиук посмотрел на неё хитрыми глазами, но разрешил накрыть для меня стол. Слово Лиука имеет вес в этой деревне, хоть он и не староста. По-моему, тут вовсе нет старосты.
Марфа сидит напротив и смотрит на меня.
– Она всё такая же? – спрашивает Марфа.
– Какая?
– Большая. Добрая.
Я улыбаюсь. Это правильно, наверное. Бельва должна быть именно такой.
– Да, такая.
Марфа опускает глаза.
– Он всё тебе прощает, правда, Риггер?
Я не отвечаю. Но по моему выражению лица понятно, что Марфа права. Бельва прощает мне всё.
– Мы жили в столице, в Фаоланкане, городским главой был тогда мессир Айрог. Но теперь он уже не правит… – в её голосе удовлетворение.
– Сместили?
– Лет пятьдесят назад. Говорят, первый помощник Касс залил его в раствор по горло. И налил в углубление воды так, что Айрог может пить, но не может захлебнуться. И у него есть постоянный выбор: умирать от жажды или от разрыва мочевого пузыря.
– Да, неприятно, – я думаю, вынес ли бы я такое испытание.
– Ладно, – она резко меняет тему. – Дело не в этом. Мы жили с Бельвой и Клифой. У нас был дом на улице Забытого Счастья. Она называлась иначе, эта улица. Но настоящего названия я не помню. Все её называли так. Тихая была улочка, незаметная. Мы жили в доме Клифы, он достался ей от какого-то любовника. Клифа была очень стройная. У неё фигура была, как на картинах, где изображают красавиц. Фавориток наместников и тому подобных.
Он делает паузу. Я жую мясо.
– Нам хорошо было, понимаешь, Риггер. Нам никто не был нужен. С нами здоровалась вся улица. Весь район. Весь город. К нам приходили женихи. Представляешь себе, Риггер? Люди, которые предлагали жить с ними долгие годы. Которые сулили богатство и власть. А мы жили себе и жили. А потом, в один прекрасный момент, Клифа понравилась Кассу. Первому помощнику наместника Айрога.
Марфе тяжело говорить.
– Касс не сулил богатств. Касс пришёл с отрядом и забрал Клифу силой. Я вцепилась в неё и не хотела отпускать. И Касс забрал меня тоже. А Бельва пошла сама. За отрядом.
Я прекращаю есть. Бельва никогда не рассказывала об этом.
– Нас дотащили до дома Касса. Там дом – как замок. Больше, чем у наместника, наверное. Клифу потащили в дом. А меня – на конюшню. И там меня насиловали. Знаешь, Риггер, каково это? Касс тоже приходил. По утрам. Когда я просыпалась после очередной смерти. Чтобы быть первым. Там был один урод, просто солдат, стражник. Огромный, ростом за два метра. Он мог проткнуть меня кинжалом, а потом трахать в рану. Представляешь себе, Риггер? Его подпускали ко мне, когда уже никто не хотел. После него было уже некого насиловать. Я так жила три недели, Риггер. Каждый день.
Она тяжело, болезненно сглатывает.
– А однажды конюшня загорелась. Огонь был повсюду. Метались лошади, люди. Почти все лошади погибли. Лучшие лошади Касса. Он потом по городу ездил с отрядом, бесился. Поджигателя искал. А подожгла конюшню – Бельва. Она в суматохе моё тело вытащила и на себе унесла. А наутро я проснулась уже за городом, на траве. И рядом была Бельва. И мы ушли.
– А Клифа?
– Я не знаю, что с ней стало. Больше мы её никогда не видели.
Бельва. Да, она такая. Она могла так сделать. Даже больше: она не могла поступить иначе.
– Марфа…
– Да?
– Ты знакома с Ритой, женщиной из Оменескорна? Темноволосая, полная, чем-то напоминает Бельву. Очень красивая.
Марфа молчит. А потом, точно через силу, говорит:
– Нет, не знакома. Почему ты спросил?
– Вы чем-то похожи.
Марфа молчит некоторое время, а потом говорит:
– Знаешь, Риггер, у меня когда-то была сестра. Настоящая сестра, не названная.
В мире, где нет родства.
– Мы не виделись с того самого дня, – говорит Марфа. – На нашу деревню напали воины императора. Я не помню, кто был императором тогда. Меня проткнули мечом. Убили в первый раз. Когда я очнулась и поняла, что жива, её уже не было. Её угнали, увели с собой. Её звали Инва.
– Ты помнишь это до сих пор?
– Да, – говорит она. – Я знаю, большинство не помнит жизнь до бессмертия. А я – помню.
Затем она поднимает глаза и смотрит на меня с неожиданной надеждой.
– Может быть, – говорит она, – твоя Рита – это и есть моя Инва.
– Вряд ли. Тебе не стоит знать, кто такая Рита. Точнее, я не смогу тебе рассказать.
Они с Ритой и в самом деле похожи. Рита полнее. Но лица – точь-в-точь. Всё связано. Всё сплетено. Бельва – Рита – Марфа. Треугольник.
Я придумываю какие-то факты и пытаюсь собрать несоединимую головоломку. Почему-то мне кажется, что Рита – и в самом деле Инва. Но нет, не может быть. Это было бы слишком странным совпадением.
Я вспоминаю тот день в императорском дворце, когда Рита подошла ко мне и наказала беречь Бельву. Наказала никуда её не отпускать. Знала ли она, кто такая Бельва? Я думаю о том, как Бельва вытаскивала обгоревшее тело подруги из огня. Какой Бельва была – сильной и любящей. Рита желала мне добра, но откуда взялось это желание? Из женской солидарности или из знания?
Мне, Риггеру. Добра тебе, Риггер. Кто не испытывал ко мне ненависти в этой жизни? Кто?
А кто желал мне добра? Пальцев одной руки хватит, чтобы их сосчитать.
Я встаю.
– Марфа, – говорю я. – Давай забудем про этот разговор. Навсегда. И никогда к нему не вернёмся.
– Никогда, – шепчет она. По её щекам текут слёзы.
Я выхожу из дома. Уже темно. Некоторые окна светятся.
Далеко, на противоположном краю деревни, ярким светом пылают окна кузницы. У меня остался ещё один неразрешённый вопрос.
* * *Он стоит ко мне спиной. Худой, тонкий мужчина с длинными, чёрными как смоль волосами. Но его нельзя принять за женщину даже со спины. От него веет силой.
Он оборачивается. Я смотрю в его глаза и вижу себя.
Он делает шаг вперёд и подаёт мне руку.
– У меня нет оружия, – говорю я.
В Оменескорне не принято пожимать руки. Я не привык к этому.
Он убирает руку.
– Что вам нужно, стражник?
Он обращается подчёркнуто вежливо.
– Ты ковал клинки для деревенских парней?
– Я.
– Можешь показать свои работы? Мне нужен хороший клинок.
Виркас усмехается и идёт к двери в дальней стене кузницы. Сполохи огня на лице делают его похожим на сказочное чудовище.
Иду за ним.
Комната невелика. На стенах – оружие.
– Это не твоя работа, – показываю я на правую стену.
– Это – не моя, – подтверждает кузнец. – Моя – здесь.
Слева на стене всего несколько клинков. Похожих на те, что я видел в руках у деревенских сегодня днём. Только эти – более вычурные, украшенные.
– Ты ведь не просто кузнец, правда, Виркас?
Я стою к нему спиной. Он ничего не отвечает.
– Простой деревенский кузнец не может выковать меч. Не умеет. И не имеет права. За это можно и в катакомбы. А у тебя половина деревни открыто оружие носит.
– Набеги, – кратко отвечает Виркас.
– Какие набеги, кузнец? – я оборачиваюсь.
Но в глазах Виркаса я снова вижу свой собственный взгляд.
– А ты ведь не просто стражник, правда? – спрашивает он.
Мы смотрим друг на друга. Игра в гляделки. Он первым нарушает молчание.
– У меня есть для тебя клинок, стражник.
Этот меч не висит на стене. Он лежит на столе, накрытый тёмным полотном. Кузнец отбрасывает ткань и поднимает оружие.
