Андрей Буторин - Сильнее боли
Тарас нахмурился. Настроение испортилось, грязный ком повис на сердце. Легко сказать – «найти кукольника». Ну, допустим, они его найдут. Сомнений почти не оставалось – это дядя Матвей, старый колдун со съехавшей от злобы и жажды мести крышей. Но раз уж он может вытворять такое, да еще на расстоянии, что ему стоит прихлопнуть их с Галей, как надоевших мух? Ведь он почувствует их приближение задолго до того, как они доедут до Ильинки! Может быть, он и сейчас уже знает о их планах?
«Боже мой, – подумал Тарас, чувствуя, как со лба скатилась холодная капля пота, – зачем я потащил с собой Галю? Ведь мы едем на верную гибель! О чем я думал своей больной головой? Или это опять проделки колдуна? Ну уж нет!.. На сей раз не выйдет у тебя ничего, дядюшка!»
Тарас резко остановился и повернулся к Гале. Та буквально налетела на него, чем Тарас сразу же воспользовался, схватив девушку за плечи.
– Стой, – решительно сказал он. – Возвращайся к сыну. Я поеду один.
Галя, похоже, не сразу поняла, что он сказал. Видимо, думала о чем-то столь для нее важном, что не могла быстро вернуться в реальность. Но постепенно слова Тараса стали доходить до нее. Задумчивая отрешенность исчезла с лица, на смену ей пришло удивление, а потом – возмущение.
– Ты что опять придумал? Хочешь в героя поиграть? По-моему, мы все уже обсудили.
Галя попыталась сбросить руки Тараса, но тот держал ее крепко.
– А ну, пусти! – дернула плечами Галя. – Кому говорят, пусти! Или тебя снова запрограммировали, опять завалить меня хочешь?
Тарасу показалось, что ему с размаху врезали под дых – так перехватило дыхание от этих Галиных слов. Руки сами собой разжались и опустились. Галя быстро шагнула – почти отпрыгнула – в сторону и не оглядываясь зашагала вперед.
Дыхание Тараса не сразу, но восстановилось, хотя горький тяжелый ком в горле и мешал еще вдохнуть полной грудью.
– Погоди, – просипел он, но Галя то ли не услышала, то ли не хотела его больше слушать, так что Тарасу пришлось догонять ее. Поравнявшись с девушкой, он снова произнес: – Погоди, дай мне сказать…
– Что именно? – не поворачивая головы, буркнула Галя. – Отговаривать меня даже не пытайся.
Тарас едва не застонал. Именно отговорить любимую от поездки он и собирался. Но слова, которые, произнесенные мысленно, казались убедительными, вдруг потеряли не только убедительность, но и смысл. Говорить их сейчас Гале было бы настолько глупо, что проще сразу напялить шутовской колпак… Впрочем, подумал Тарас, шуты-то как раз, в отличие от него, дураками не были. А вот он – учитель словесности! – не может связать двух слов, чтобы не оказаться идиотом. Почему? Ну почему он такой? Разве сложно сказать то, что он думает? Не сочинить, не приукрасить, а просто быть искренним, быть самим собой, быть услышанным той, кого он любит больше всех на свете. Если она не сумеет его понять – грош ему цена!
«Объясни ей, придурок!» – мысленно заорал на себя Тарас и внезапно выпалил вслух то, чего вовсе не собирался говорить:
– Я люблю тебя.
– Что?.. – Галя остановилась столь резко, что Тарас сделал по инерции еще пару шагов. – Что ты такое… Что ты такое говоришь? Не надо, прошу… Что ты такое говоришь, Тарас? Зачем ты?.. Зачем ты это?
– Галя, – с трудом смог вымолвить Тарас. Он протянул к девушке руки, но быстро убрал их за спину. Сделал глубокий, со всхлипом, вдох и стал говорить так, будто выпрыгивающие из него слова были последними в жизни; слова, которые нужно обязательно успеть сказать, пока не остановилось сердце: – Галя, я люблю тебя. Да, люблю. По-настоящему. Поверь мне! Я никогда никому не говорил этого. Даже той… даже тогда. Я думал, что не смогу полюбить никогда, думал, что мне нельзя любить… Я боялся любить. Но я все равно полюбил. Я полюбил тебя и ничего не могу с этим поделать. Понимаешь? Не могу! И я не прошу ничего взамен, ты не бойся. Мне ничего не надо. Только лишь бы ты была счастлива. И чтобы ты жила… Понимаешь? Я хочу, чтобы ты жила! А если ты поедешь со мной, ты погибнешь! Тебя не станет! А так не должно быть. Тебе нужно жить. У тебя есть сын. Ты должна жить хотя бы ради него. Ты нужна Косте. Он любит тебя. И я люблю тебя. И я люблю твоего сына. Я люблю вас больше жизни! Своей жизни, но не вашей. Нельзя… Понимаешь, нельзя тебе ехать со мной! Возвращайся. Пожалуйста, вернись. Моя… любимая.
Тарас задохнулся. Он больше не мог вытолкнуть из себя ни слова. Грудь словно сдавило огромными тисками. Но было не больно. Даже наоборот – сладко. Странная, горько-соленая сладость. Тарас не сразу понял, что непонятный вкус придают заполнившим его чувствам слезы. Они не только текли по щекам, но и стояли в горле. Он попытался сглотнуть их, но не смог. И без того близорукие глаза наполнила влага, и Тарас никак не мог разглядеть в неярком ночном освещении выражение Галиного лица. Ему оно казалось застывшей белой маской.
Галя молчала долго. И будто бы даже не дышала, словно и впрямь застыла, окаменела, превратилась в памятник. Галатея наоборот. Тарас поразился, что такие ассоциации могут приходить в его набитую сладко-соленой ватой голову сейчас, когда и простые-то мысли склеились в липкий бесформенный ком. «Галатея, – беззвучно прошептал он, будто пробуя имя на вкус. – Галя. Любимая. Моя любимая».
И «Галатея» ожила. Тряхнула головой, как бы прогоняя остатки сна. Сказала – так, словно ровным счетом ничего не происходило сейчас, будто останавливались они лишь затем, чтобы чуточку передохнуть:
– Пошли, – и зашагала ровным пружинящим шагом. Тарас, почувствовав неприятную дрожь в коленях, неуверенно тронулся следом. И то ли послышалось ему, то ли и вправду бормотнула под нос Галя свое коронное словечко: – Дикость!..
До вокзала шли в полном молчании. В голове у Тараса гудело, горели уши, внутри – в районе диафрагмы – тянула сосущая пустота. Да и все его состояние можно было назвать одним словом – «пустота». Или еще точнее – «опустошенность». Никак не ожидал Тарас такой реакции на свое признание! Возмущение, неприятие – к этому он был готов. Но чтобы вот так, чтобы полнейшее безразличие… Как же все-таки плохо он знал Галю! Да что там плохо, он ее вообще не знал. Хоть и продолжал любить. Наверное, любви не нужны никакие знания. Да так оно, собственно, и должно быть. Ведь любят не за что-то. Порой даже вопреки чему бы то ни было. Любят не глазами, не ушами, не разумом даже. Обычно говорят – сердцем. Но так ли это? Что такое сердце? Обычный, причем не очень сложный, насос. Разве можно любить насосом? Какая чушь! Дикость, как любит говорить Галя. Как ответила она и на его признание. Или ему это все-таки послышалось?
Ну и пусть, и пусть, и пусть!.. Он все равно любит, и будет любить, и за это готов пожертвовать жизнью. А ведь странно… Если не станет его, что произойдет с его любовью? Она тоже умрет? Но ведь это невозможно! Ведь любовь никак не связана с бренным телом, не может она ютиться ни в сердце, ни в селезенке, ни в гипоталамусе каком-нибудь… Она выше телесного, а значит, все равно будет жить. Неважно где, главное – будет.
Но что бы ни думал Тарас, как бы ни выворачивал чувства, пытаясь докопаться до их корней, помогало это мало. Ему было плохо. Потому что, как бы ни скрывал он этого от себя, все равно он ждал от Гали ответных чувств. Понимал, что вряд ли будут, но ждал. Мечтал о них, жаждал. Пусть не на чувства даже, не на любовь эту окаянную, но хоть на какой-то намек, отголосок он все же надеялся. Пусть бы Галя всего лишь улыбнулась, коснулась его руки, пусть бы хоть что-то, но сделала, показала, что небезразличны ей эти слова. А вот так – совсем никак – это хуже даже, чем если бы она его осмеяла.
* * *На вокзале Галя повела себя так, словно между ними ничего не случилось за последние полчаса. Впрочем, и впрямь ведь не случилось. Один что-то сказал… В пустоту. Разве это что-нибудь значит? Тарас решительно прогнал навалившиеся на него пустые терзания и переспросил что-то сказавшую ему Галю:
– Прости, не расслышал?..
– Я говорю, в купе билеты брать будем или плацкартом обойдемся?
– Как хочешь.
Впрочем, особенно выбирать не пришлось. Билетов в купейный вагон попросту не оказалось. Выбор оставался между двумя вариантами: две верхние полки в плацкартном или нижняя и верхняя боковушки там же.
Конечно, великим соблазном было взять билеты на верхние полки, чтобы завалиться туда сразу же и спать до самого прибытия. Но Тарас помнил, что спать сейчас как раз нежелательно. Да и боковые места для двоих – очень удобно. Можно сидеть и спокойно разговаривать, никому не мешая. Если, конечно, Галя захочет разговаривать.
Тарас обернулся к ней, чтобы узнать ее мнение, но Галя его опередила:
– Бери боковые. В самый раз.
Что именно она подразумевала под «самым разом», Тарас, конечно, не знал, но ему стало вдруг очень хорошо. В груди разлилось приятное тепло.
* * *Билеты были куплены, а до поезда оставалось еще больше часа. Хотелось посидеть, ноги после насыщенного событиями дня гудели, но Тарас боялся, что, расслабившись, захочет спать. Он и так все чаще и чаще стал позевывать. Поэтому предложил Гале прогуляться. Та лишь пожала плечами. Тарас не стал уточнять смысл этого жеста, но, когда направился к выходу из вокзала, увидел, что Галя пошла следом.
