Сергей Малицкий - Провидение зла
Противник не толкался, не прыгал, не прилагал усилие. Он скользнул в сторону Церритуса выставленной ногой, но не замер в трех шагах от него, а почти лег на камень, раздвинул ноги так, как это могли сделать только площадные акробаты, поножи звякнули о доски, или это звякнул нагрудник безымянного о его же наколенник, потому что Черный вытянулся вперед и достал острием меча до живота принца Бэдгалдингира.
Вновь затрещало, заискрилось магическое пламя, которое не приносило ожоги, но обжигало, может быть, сильнее настоящего пламени, и тишина, повисшая над ареной, разорвалась истошным криком восторженной публики не сразу после удара, а когда безымянный воин, невозможный везунчик, который вдруг оказался искусным бойцом, поднялся не так, как сделал бы кто угодно, да тот же площадный акробат, а не сгибая ног, подобрал их, одновременно вставая, словно взводил самострел.
И все-таки все шло неправильно. Кама села на скамью и снова закрыла глаза. Публика ревела. Мурусу пришлось подхватить диск и, грохоча по нему молотком, сделать пару кругов по арене, пока удалось угомонить зрителей, а Кама уже не слышала ничего, рассчитывая вынырнуть из небытия, когда прозвучит ее имя или кто-то из соседей по лавке толкнет ее в плечо. Но все шло неправильно. Она стояла не на том пути. Ветер, который по-прежнему полнил ее, теперь уже казался ей ее слабостью. Еще большей слабостью, чем ее желание взглянуть в глаза Рубидуса и отыскать в них что-то еще, кроме насмешки и презрительного холода, что-то, что, без сомнения, должно иметься в его глазах. Она станет слабой и беззащитной в тот самый миг, когда против нее встанет кто-то, кто хотя бы отчасти тоже владеет искусством пустоты и ветра. Что говорил ей по этому поводу Сор Сойга? Ведь он же говорил что-то?
Кама открыла глаза и посмотрела на того, кто сидел рядом. Это был Рубидус Фортитер. Он не смотрел на нее. Его шлем сверкал серебром рядом с ним на скамье, длинные черные волосы лежали на его плечах, а взгляд был устремлен на арену, на которой происходила очередная схватка, или первая из последних трех. Рубидус все еще не принимал Черного всерьез, он следил за бойцами, с одним из которых собирался оспорить славу и главный приз турнира. Чувствуя, как ветер начинает стучать ей в виски, Кама тоже посмотрела на арену и увидела, как бьются два прекрасных воина: Фалко Верти – принц Фиденты и Адамас Валор – принц Тимора. Старшие сыновья своих отцов, не единственные, в отличие от Рубидуса, но любимые и главные претенденты на престолы славных королевств. Мечты самых красивых принцесс Анкиды. Гордость своих подданных. Надежды своих родителей.
Нет. Их обучали не дакиты. Их школа не была школой убийства, которая не признавала двух ударов там, где можно было обойтись одним. Ведь даже Сор Сойга, когда был вынужден учить не только убивать, но и фехтовать, пришел к танцам, которые увлекли его лучшую ученицу, не сразу. Он долго думал, зачем ударять десять раз, если после первого удара соперник должен упасть, истекая кровью, пока не придумал: Кама или сражалась с тысячью противников, убивая их в своем танце и своем воображении одного за другим, или сражалась с бессмертным духом – аксом или ашуром или еще каким-нибудь демоном, которого можно поразить только тысячью ударов, а не одним. Нет, Фалко и Адамас не сражались друг с другом, как сражались бы два ветра, но оба были властителями пустоты, оба наносили удары и отражали их, руководствуясь не расчетами и заученными связками приемов, а внутренним ритмом и чутьем. И Рубидус был таким же.
Две победы Каме удалось удержать, нанеся удар первой. Две чистых дакитских победы. Но что она будет делать, если первый ее удар будет отбит? А что делал Сор, когда выходил против своей ученицы? Ведь ей так ни разу и не удалось зацепить мастера, а он всякий раз оставлял ее с синяками, даже в те дни, когда у нее получалось все.
Что же он сказал ей однажды? Что же он сказал, что-то такое, что впервые ей, познавшей и ветер, и пустоту, и спокойствие в схватке, показалось глупостью? Но если эту глупость сказал тот, кого она так и не смогла победить, так может быть, это все-таки не было глупостью?
Он сказал ей – плыви.
Как это плыви, не поняла Кама.
Плыви, повторил Сор. Медленно и плавно.
В чем, спросила она его, в воде?
Нет, ответил Сор, в том, что вокруг тебя.
Зачем плыть, не могла она понять, зачем медленно и плавно?
Чтобы быть стремительным и точным, ответил наставник.
Но как плыть, допытывалась она.
Не знаю, признался Сор и добавил только одно: отдели тело от духа. Дух – плывет. Тело – летит.
Больше они об этом не говорили.
В первой схватке из трех финальных победил Адамас. На несколько сотен ударов Фалко Адамас ответил несколькими сотнями ударов и еще одним. Магический огонь пожрал наложенный Софусом невидимый панцирь, Адамас и Фалко обнялись, как братья или близкие друзья, и удар гонга возвестил о новом испытании для Камы.
– Рубидус Фортитер! – пронеслось над трибунами.
Кама не смотрела на противника. Не могла. Не смотрела, но чувствовала его взгляд, который обжигал ее даже сквозь шлем. На мгновение она вовсе закрыла глаза, потом открыла, потому что удар гонга все-таки поплыл над ареной, и Рубидус медленно поднял меч, и она сама себе вдруг сказала: «плыви», и поплыла навстречу ему, уцепившись, как за льдину, за собственное тело, которое вроде и подчинялось ей, а вроде шло само по себе. Как за льдину, за саму себя, за холод, за ледяную искру в груди, за тошноту, которая вымотала ее в последний день ардуусской дороги, за синее пятно на груди, оплавленные пуговицы и мертвую гнедую. «Плыви», – сказал Сор. «Плыви», – сказала она сама себе, чтобы секунду, которая отделяла ее от Рубидуса, превратить в минуту, оставляя секундой. Что говорила ее мать, которую учил не Сор Сойга, а неизвестный Каме дакит, который, может быть, когда-то учил и Сора Сойгу, а ведь ее мать была если и не лучшей фехтовальщицей, чем она, то уж и никак не худшей. Когда заберешься наверх, говорила она, когда покинешь простой и понятный дом и заберешься на неимоверную высоту, где видны и звезды, и вся Земля на многие тысячи лиг вокруг, строй там наверху опять же простой и понятный дом, иначе нет никакого смысла ни в чем. Когда шагнешь от простого к сложному, когда станешь умельцем и виртуозом, когда познаешь музыку Энки, которая звучит в каждом шелесте, тогда вспомни то, с чего начинал, и вложи то, чего достиг, в самое простое. И начни все сначала.
«Игнис начал все сначала, – подумала Кама. – И я начну все сначала. Прямо теперь. Пока плыву навстречу принцу Кирума. Пока вытягиваю вперед меч и переставляю ноги. Не забывая о ветре, не забывая о плавании в стальных объятиях, начну все сначала. Аккуратно отобью удар Рубидуса в сторону, чуть повернусь и переведу меч вниз, потому что он быстр, он пытается ткнуть тупым клинком турнирного меча меня в живот. В тот живот, который готов выносить для него ребенка. Покроюсь холодным потом, но я все еще ветер. Я снова встречу клинок в клинок, развернусь, отбивая следующий удар, едва не выбью меч из руки Рубидуса, по-ученически закрутив его запястье, выведу из равновесия, и когда следующий удар сына короля Кирума просвистит рядом с прорезью шлема, зацеплю кончиком меча правое предплечье противника, не выведу его из строя, нарисую на нем искрящуюся полосу. Мурус должен счесть это легкой раной, но ты, Рубидус, обозлишься и ринешься на меня, пытаясь отыскать мое слабое место. Это уже ошибка. У меня нет слабых мест, потому что я вся – слабое место. Со всею силой, быстротой и ловкостью. И предчувствием чего-то еще, потому что, отбив следующий удар принца Кирума, я не приготовилась к еще одному удару, перестала плыть, выпрыгнула из воды и ударила сама, и попала в живот. И прекрасный Рубидус согнулся, хватая ртом воздух, и треск магии возвестил, что схватка закончена, а удар гонга добавил, что в этом году победителя турнира фехтовальщиков будут звать иначе».
– Его будут звать Адамасом Валор, – прошептала Кама и в следующую секунду заскрипела зубами от боли. Униженный, но не мертвый Рубидус Фортитер швырнул меч вслед срубившему его незнакомцу и рассек едва ли не до кости незащищенную икру.
– Все отлично, – проскрипела чужим голосом через стиснутые зубы Кама, сдернула с горла черный шарф и стала перетягивать ногу. Ну что, азартный игрок, не прощающий собственных проигрышей, Рубидус Фортитер, придешь ли ты к дому, в котором ночует Кама, и будешь ли держать в руках хлыст рукоятью от себя?
Кто-то коснулся ее плеча. Кама затянула узлом намокший от крови шарф и увидела разевающего рот Муруса. С полминуты она смотрела на него с недоумением, пока не поняла, что он кричит изо всех сил, но рев трибун заглушает его.
– Как ты, Черный! – наклонился к ее шлему Мурус. – Ты можешь продолжать?
– Да, – хрипло произнесла она. – Но я останусь на арене. Пусть Софус сам подойдет ко мне, поправить магию панциря.
