Оксана Демченко - Воин огня
– Какой асари! Дыхание мира капризно. Бабушка говорила, Рёйм был единственный из всех известных ей ранв, к кому благоволил переменчивый ветер при любом настроении, – поникла Шеула. – Ты ведь ивы любишь и ночью туману рад… Мы должны унять ашрига, безумие горения и разрушения. Как его успокоит тот, кто болен? И почему именно арих отозвался, да так охотно?
– Арих? – недоверчиво переспросил Магур, касаясь ладоней мавиви, гладя их и усаживая внучку рядом. – Тот, кого призывал наставник Арихад, нелепо и надумано именуя «огнем нашей праведной мести»? Арих, которому я – признаю свой грех – ни разу за двадцать зим с последней моей войны не выделил крохи жертвенного хлеба?
– Арих, – еще раз подтвердила мавиви, виновато дернув плечиком. – И ты проходишь обретение очень полно, он словно не желает с тобой расставаться вовсе… Он рад.
Складки у губ махига сделались чуть глубже, обозначая ответную радость. Магур сбросил с плеча мешок, торопливо в нем пошарил рукой и добыл резную фигурку белки. Грубую, старую, с двумя широкими трещинами. Уложил на ладонь – и улыбнулся шире. Белка на миг сделалась рыжей, обросла мехом огня и тотчас рассыпалась пеплом…
– Игрушка Чара, – пояснил Магур внучке. – Он сам сделал и сам мне подарил. Не мог ведь я отдать ариху то, что не греет мою душу? Я, надо полагать, сильно перед ним виноват. Пора исправлять ошибки. Идем. Теперь пень горелый мне и отсюда виден. Мы обойдем озеро и переправимся по верху запруды. Поднимемся на гребень холма и застанем того, кто украл у ариха даже имя, еще до заката…
– Разве можно победить огонь огнем? – шепотом уточнила мавиви.
– Мне думается, когда твой дедушка называл ариха огнем, – лукаво блеснул дед глазами – рыже-карими, ярко вспыхивающими в лучах солнца, – твоя бабушка сердилась. Арих куда больше. Мы ведь всего лишь люди, мы провели границы по незримому и для простоты разделили единое на четыре первоосновы.
– Дед так и говорил, – обрадовалась мавиви, поднимаясь с бревна и отряхивая платье. Магур уже шагал вниз по склону, быстрее и увереннее прежнего, так что Шеуле пришлось то и дело переходить с шага на бег, чтобы не отставать. – Отводил ариху особое место, даже уверял, что именно он есть движение и знак перемен не плавных и текучих, но резких… Нет! Как он называл?.. Качественных!
– Твой дед Рёйм был бы незаменим в нашем университете, где, кроме названия, все прочее убого, – с долей грусти заметил Магур. – Мы взяли у людей моря слово, но книг и живых знаний не смогли добыть в достатке… Слово осталось пока что пустым. Навырост оно такое значимое, впрок.
Махиг уже спустился к самому берегу и зашагал босыми ногами по кромке воды, искоса поглядывая на блики, то и дело поднимая руку и словно черпая ладонью солнечный свет. Возле него – теперь мавиви уже не сомневалась и тихо гордилась собой – день цвел особенно ярко и полно. Вода светилась и взблескивала бронзовыми звездочками, тени рисовались густые и резкие, камни в зеленых волокнах водорослей делались теплее и подсыхали до самой воды, теряя глянец влаги с боков…
У большой запруды Магур, не замедляя шага, подхватил внучку на плечо и запрыгал по камням и древесным стволам, перегородившим водный поток. Мавиви часто оборачивалась и видела: следы стоп махига в первый миг совсем сухие. Поэтому ему и не скользко…
– Интересно, – отметил Магур, добравшись до берега и опустив мавиви. – Мне вроде бы снова не более сорока. Когда арих уйдет, я стану стариком, надо думать… А не переждать ли тебе наш с наставником разговор в лесу? Никудышный я буду защитник после исчерпания обретенного.
– Я иду с тобой. – В голосе мавиви обозначилось звонкое упорство. – Дед, я так решила!
– Точно – осинка, – улыбнулся Магур. – Ни на ноготь гнили… Вернемся в столицу, я пороюсь в старых сундуках. Моя сестра носила ожерелье, золотое. Такие мелкие осиновые листочки и красные бусины-ягоды… Тебе пойдет.
– Так ведь память! – Мавиви испугалась и дорогого подарка, и своей неготовности от него отказаться.
– Память должна жить, а не задыхаться в пыли сундука. Мы почти добрались. Хороший камень впереди, гляди: сама гора спину оголила. Ровно, удобно и зелени никакого вреда от наших… разговоров.
Магур негромко рассмеялся, провел руками по волосам, освобождая их от плетения двух коротких косиц, увязанных в единый узел на затылке и вместивших волосы со лба и висков. Обычная для воина прическа, удобно, пряди не лезут в глаза… А уж плести ли остальные волосы, украшать ли перьями или просто обрезать коротко – каждый решает для себя. Магур не срезал прядей давно, сплетая достигающие пояса полуседые прямые волосы в две косы и ничем их не украшая. Освобожденные волосы легли на спину, махиг улыбнулся, сложил у подножия последнего рослого дерева мешок, одеяло, длинный нож, снял с шеи амулет. Мавиви настороженно следила, но молчала и не мешала. Послушно пристроилась на одеяло, кивнула, мол, буду здесь ждать, раз так надо. Взгляд неотступно следил за дедом. Вот он пошел по камням, скудно украшенным буроватым узором лишайника и мха, вверх, к самому затылку холма. Выбрал ровную плоскую скалу светлого оттенка и сел – как вождь на совете. С прямой спиной и каменной невозмутимостью на лице.
Солнце уже миновало зенит и заскользило от гор к морю. Махиг смотрел на восток, озаренный светлым золотом дня, клонящегося к предвечерью. Лицо его скрывала тень, и она постепенно удлинялась. Жар дня изливался на спину пожилого махига, делая кожу воистину бронзовой и яркой. Ветерок едва дышал, видимо, тоже ожидая чего-то опасного и обходя каменный горб стороной. Самые легкие пряди волос шевелились и багровели сиянием…
Когда тишина сделалась невыносимой настолько, что мавиви захотелось закричать, взрезая и освобождая натяжение незримых нитей, когда тень сидящего на камне выросла и почернела окончательно, а сам камень обрел розоватый теплый оттенок, только тогда явился наставник. Сперва его движение выдали птицы, затем мелкие камни отчетливо заскрипели под слаженной поступью босых и обутых ног. Наконец нашлось и для глаз занятие: различать силуэты, близящиеся и проявляющиеся все точнее в мешанине дальних теней, выделять из общей неразберихи детали.
Первым появился воин ранвари – в одной повязке на бедрах, без оружия. Голова гладко выбрита, в темных даже для махига руках, вытянутых вперед, – длинный шест с багряными лентами и рыжими перьями, с тонко и звонко шуршащими золотыми кольцами, содержащими подвешенные в плетении узора амулеты. Несущий шест вряд ли видел Магура и слышал звук: в глазах билось безумие багряного заката, еще не коснувшееся неба на западе… Следом за воином шли двое пожилых махигов и несли знаки власти наставника. Далее наконец-то ехал сам он – на невысоком крепком рыжем коне, ведь не пристало столь важному человеку утомлять ноги. Замыкал шествие второй ранвари, с тем же безумием в некогда карих, а теперь жутковато и нечеловечески рыжих и ярких глазах. Шедшие довольно долго не замечали Магура. Старики устали нести знаки и спотыкались, сутуля плечи и глядя под ноги. Ранвари же не увидели бы, пожалуй, и пропасть, двигаясь по привычной тропе. Сам наставник пребывал в дурном настроении. Он кутался в шкуру медведя, снятую целиком. Шкура была выделана и закреплена так, что морда зверя покоилась на макушке Арихада, а разверстая пасть с бережно укрепленными клыками обрамляла лицо.
Лишь пройдя половину голого каменного пространства, наставник увидел пожилого махига. Он остановил коня, этим дав знак замереть всем своим спутникам.
– Твой внук не явился в оговоренный срок, старик. – В голосе наставника прозвучало отчетливое озлобление, смешанное с презрением. – Мне нанесено тяжкое оскорбление всем вашим родом махигов, и я намерен покинуть вас. Народ макерга тоже разочаровал меня, я исполню наказание и уйду в степь. Король людей моря и тот был менее подл, затевая войну. Вы, соплеменники, предали меня.
– Пусть твои люди ждут окончания нашей беседы там. – Магур повел рукой, указывая место на склоне, противоположном тому, где оставил мавиви. – И коня заберите с собой.
– Что за… – Брови наставника сошлись в сплошную черту возмущения.
– Невоспитанность, – ровным тоном продолжил Магур. – Воистину так. Я вождь вождей, принявший власть из рук друга моего и брата по оружию, вождя Ичивы. Я получил под свою руку двадцать племен, признавших его, и затем добавил еще десять, оказавших уважение мне, я создал единый народ. И когда я принимаю решение о беседе, следует спешиться и поклониться. Это самое малое… – Магур глянул на замерших в недоумении стариков, на двух ранвари, слепо и восторженно взирающих на него, воплощение огня. И повторил им более жестко: – Встаньте там.
– Как грозно и как глупо, – зашуршал злостью голос наставника, покидающего седло. – Бледные-то не признали вождя вождей… Как ты выиграешь следующую войну, выживший из ума старик? Как, если уйду я, последний из тех, кого признают и почитают не жалкие люди, но сами духи?
