Мила Коротич - Терракотовые сестры
– О чем ты?
И вот тут Лотос повернула лицо. Нежный розовый шелк упал к ее ногам, рассыпавшись тысячами лепестков священного цветка, и Мэй вздрогнула, едва сдержав изумленный возглас. Ее мать смотрела в упор незрячими глазами.
Несомненно, черты знакомые и любимые с детства сейчас различала Мэй. Но плачущая фея, нет, невозможно! В голове все смешалось, ясность мыслей пропала, и, как муть со дна озера, вверх в сознание поползли обрывки страхов, слухов и догадок. С самого детства Мэй понимала, что в ее семье что-то не так. Соседи перешептывались, а их дети кидали в девочку камнями. Молодая, прекрасная и чужая женщина в маленькой деревушке. С маленькой девочкой на руках и без документов, как заведено для «лишних» детей. Слишком образованная, но на должность выше школьной учительницы иностранного языка не допускается. Под постоянным негласным присмотром властей. Одни говорили, что она вернулась в родную деревню после неудавшейся карьеры. Другие посматривали на нее как на иностранную шпионку. Некоторые жалели, некоторые обсуждали и осуждали. Мать прожила одиночкой, но ее все соседки считали развратной девкой и ревновали к своим неказистым мужьям. И вроде под надзором властей, и вроде как под их же защитой. И исчезла внезапно. А Мэй из жалости выделили кусок земли и мотыгу, хоть с голоду не дали сдохнуть…
Слезы застелили глаза.
– Мама? Нет! Этого не может быть! – Она постаралась сохранить спокойствие, насколько это возможно. Ее мать была обычной слабой женщиной. Нет, не обычной, но просто женщиной. С какой-то тайной, но из плоти и крови.
Тут же, у прекрасного пруда, под сводами невероятного дворца смотрела до боли похожая на нее женщина, идеальная, молодая, с гладким белым лицом, нетронутым годами и страданиями, тонкая, как ветка ивы, не державшая в руках ничего тяжелее лотоса, не носившая под сердцем ничего, кроме расшитого пояса. И еще: ни один мускул на прекрасном лице не дрогнул от слова «мама».
– Страх, недоверие, удивление… Даже запах западных лотосов не заглушит таких сильных чувств. Да, это лотосы запада, их я питаю своими слезами, чтоб души умерших из-за меня не держали на меня обиды. Тут кто-то из твоих, маленькая смелая хуася?
Мэй промолчала. Она ждала, пытаясь унять дрожь внутри, что фея сама даст ей ответ. Та же лишь поднимала ил со дна памяти:
– Я сначала помнила каждого по имени. Каждого, чью жизнь я сломала или оборвала. Над каждым всплывающим бутоном я лила слезы. Но их становилось все больше и больше. Несколько моих слов, оброненных сгоряча – и тысячи жизней увяли. Несколько слов заклинания, и на меня разгневались Небесные. Уже очень долго я сижу здесь, не видя ни цветов, ни облаков. И тысячи раз я пожалела о содеянном и молила о возможности стать чунь инь, но Небеса лишили меня зрения, а не памяти. Слепая служанка на холмах бессмертия не нужна предвечным, да еще и непокорная. Я воспитываю в себе смирение…
– Ты точно не моя мать, – произнесла Мэй уже уверенно. – Она прожила недолго, и я не помню ее такой красивой, как ты сейчас. Но никогда моя мать не жалела, что родила меня, ее наказание и обузу, как говаривали соседи.
Фея вскинула голову.
– Откуда ты знаешь? И чего она добилась, пойдя наперекор устоям? – Что-то вроде тени высокомерия пробежало по чистому лику Лотос. – Давай найдем цветок ее души и спросим…
– Нет, – Мэй уже не хотела препираться. – Мне довольно думать так о матери. Фея Лотос, я чувствую твое волшебство – ты пытаешься заставить меня забыть о цели визита. Это испытание. Только я не житель заколдованной деревушки. И потому твои чары не властны надо мной. Но если ты мешала правду с вымыслом, то прошу – освободи хуася от заклятия в обмен на мою помощь.
Совершив ритуальный поклон, Мэй быстрым шагом подошла к фее и порывисто ее обняла. Та не успела отстраниться.
– В память о моей доброй и смелой матери, даже если ты – она, в копилку добрых дел, прозрей, фея, и стань свободной чунь инь. – Всегда в таких случаях Мэй придумывала «волшебные» фразы, но сейчас все было искренне. Понимала она, что рискует, неизвестно ведь, остался ли ее дар при ней или его смыли волшебные воды соленого Друтсо.
Но глаза ошалевшей от наглости феи потемнели и ожили. Лицо перестало походить на рисунок придворного художника, а обрело чувства. Золотистым переливчатым смехом заполнился волшебный дворец, и, легко оттолкнувшись от берега пруда, Лотос взлетела к небу, открывшемуся в раздвинувшейся крыше.
– Свободна, свободна! – кричала, пела, ликовала дева и продолжала смеяться, хлопать в ладоши, как маленькая девочка. Затем она подлетела к галерее, заканчивающейся балконом. Оттуда, держась руками за красные колонны, она прокричала: – Я свободна! Я больше не фея! Вот ваша новая хозяйка! Она позаботится о вас! Береги свой дворец! Не совершай ошибок! – прозвенела волшебница уже в лицо ошалевшей Мэй.
И, смеясь, Лотос взлетела в небеса, растворяясь в розовеющем небе.
«Выполнила ли я свое задание?» – только и вертелось в голове у новоявленной хозяйки лотосового дворца. Как там Сяо и ее дети? Как они все там? Неужели Лотос улетела, совсем позабыв о зачарованной ею деревне? Хотя чего ждать от легкомысленной девы без памяти?! Долой сомнения: надо просто пойти и узнать!
Но идти никуда не пришлось. Взглянув сверху вниз, Мэй увидела, как по знакомому ручью к дворцу плывут сотни рисовых колобков. «Такое изобилие жертв – хороший знак! Колесо судьбы, похоже, перестало молоть мои кости, а привезло к мягкой перине», – решила новоявленная фея, убедив себя в успешности своего похода. И пошла осматривать дворец, вступать во владения. Дворец хранил дивные вещи и дарил чувство глубокого покоя…
Глава 4
«Жертва» оказалась очень живой – Казакову не сломали приключения в соленой степи, и, оглушенная воем призраков, она тем не менее не сдавалась и сделала главное: скатилась с алтаря, лягнув шамана, занесшего уже над ней когтистую лапу. И очень вовремя!
Ревущий белесый поток духов влетел в убежище, подгоняемый грохотом и яркими вспышками. «Гранаты!» – подумала Маша. То, что наводило ужас на мертвые полчища, действительно взрывалось. Яркие белые букеты огня то и дело вспыхивали в ночной степи, и сухой ковыль загорался от них сполохами. С неба на землю падали большие искры, прожигая синеватый мертвенный поток привидений. Несчастные скукоживались и чернели, выгорали, как бумага, поднесенная к свече, и некогда плотная лента из страшных существ теперь зияла дырами, большими и малыми, река распадалась на ручьи или даже на волокна.
Дэв-шаман позабыл о своей «невесте»: ошалелые от страха духи летели на него, грозя разорвать «повелителя» в безумном отчаянии. Он сорвал с себя узорчатый кожаный пояс и стал раскручивать его над головой как аркан. Повинуясь ворожбе, полоска кожи превращалась в огненный белый бич. Тот со свистом рассекал черный воздух и первые ряды умертвий. Их и без того искореженные силуэты распадались на части, падали к ногам колдуна и всасывались в проклятую землю, как кровь. Умирающие второй раз, сущности стонали, моля о пощаде, но «хозяин» лишь свирепел от схватки.
Казакова, прикрытая заколдованным жертвенником, пыталась отдышаться. Кровь пульсировала в висках, а перед глазами сверкали черно-белые мухи. Украдкой выглянув, она тут же спряталась обратно. Плана не было, как и разнообразия выбора, честно говоря. Оставаться здесь, в надежде что нечисть перегрызет глотки друг другу, или попытаться сбежать, пока идет схватка – вот и все, собственно. Маша глубоко вдохнула и рванула в темноту, спотыкаясь и молясь про себя единственной известной ей – универсальной – молитвой: «Господи, помоги!». Куда, она не знала, инстинктивно ориентируясь только на степной запах, на свежий, не затхлый воздух, неслась что есть сил, прочь от неживого сияния. Свернула за первую попавшуюся стену, чтоб перевести дух. Когда же глаза привыкли к полумраку, а ноги уже освоили путь по еще угадывающимся улицам Мертвого города, девушка сообразила, как рисковала. Заблудиться в руинах – проще простого. Сломать ногу, истечь кровью, привлекая хищников и неуспокоенные души – легко. «Повезло!» – только и успела подумать Казакова, как тут же знакомый вой усилился, хоть взрывы и не прекратились. Видно, шаман справился со своим воинством и бросился в погоню за жертвой. Та напряглась, чтоб снова бежать в темноту, оттолкнулась уже от холодной стены и тут же, взвизгнув, вжалась обратно.
Прямо перед ней с неба рухнул, спикировал ярко-белый бескрылый дракон. Озарив сиянием чешуйчатого змеиного тела мертвые камни, он поднял устрашающую голову и рыкнул Марии в лицо. Холодным горным ветром отдавало его дыхание, взмах гривы звенел, как рушащийся лед. Примороженная Казакова вжалась в стену сильнее.
И тут краем глаза девушка увидела, как ревом, словно волной, отшвырнуло назад мерцающий поток призраков-убийц. Они, как вода, затекали на разрушенную стену, но рык остановил их ненадолго. Подобно воде у запруды, они скопились за невидимой чертой, накапливая силу. Раздавшийся где-то сзади очередной взрыв подтолкнул вал умертвий, и лавиной они хлынули на дракона. Тот замотал головой, ударил хвостом и зарычал еще раз, приостановив волну на мгновение. Этого мгновения Казаковой хватило, чтоб узнать в одном из искореженных мукой лиц проклятого сонма лицо молодого шамана. Пустые бессмысленные глаза, спутанные волосы, нос словно разбит. Светлая одежда в бурых пятнах на груди. Сорвавшиеся с цепи псы-призраки не пощадили своего хозяина. Он тоже, видно, стал для них «мясом». Но волна взбесившихся духов снова накатила на огромное тело живого змея, чувствуя живую, пусть и не человеческую, плоть.
