Мила Коротич - Терракотовые сестры
Приземлился изящно, не разбив ничего и всего только аккуратно разворотив когтями землю. Мэй почему-то показалось, что сделал он это больше для солидности. Затем выгнулся, подставил шершавую лопатку к шее, и по ней, затем по лапе Мэй спустилась. Ее даже не укачало, как оказалось.
Звать селян на встречу не пришлось. Сначала один любопытный нос выглянул из-за плетеной соломенной двери, затем другой, и вот уже нет сомнений – Мэй и Лунь в центре внимания. Но подойти к гостье с великим сопровождающим решились только двое: глава села, седой, но крепкий мужчина в ханьских одеждах, и босая маленькая девочка, в одежде попроще и в соломенной крестьянской шляпе. Они держались за руки.
– Приветствую тебя, – с поклоном заговорила девочка. Она, похоже, не решила еще, кто главнее в небесной паре: женщина или дракон. – Появление ваше – большая честь и надежда для нашей деревни.
– Спасите нас, – влез взрослый, упал на колени и заплакал. Он вытирал слезы кулаком, как пятилетний мальчишка. Девочка обняла его и гладила по седым волосам.
Мэй остолбенела от удивления. Лунь положил свою мощную голову на лапы и прикрыл глаза. Молчание гостей хозяева приняли за согласие. Из домов к площади потянулись прятавшиеся до времени селяне. Маленькие дети, не старше пяти лет от роду, важно вышагивали парами – мальчик и девочка, а за ними робкой стайкой разновозрастные старики: где по одному, а где и по пять на каждую пару. Старики то лезли вперед, то хихикали, некоторые, напротив, боязливо шаркали, не решаясь посмотреть на грозного дракона. Дети то и дело одергивали их, призывая к чинному поведению. В конце концов все жители деревни собрались на площади, и Мэй поразилась, как много пожилых людей и как мало молодежи. Точнее, людей среднего возраста не было вообще, только маленькие дети и глубокие старцы.
– Мы просим прощения, – вдруг словно очнулась девочка, – вы с дороги и устали, а мы забыли о правилах гостеприимства. Сейчас же будет приготовлен обед в честь вашего прибытия. Заранее просим прощения за скудность блюд и малое количество перемен. Но детскими руками мало что можно приготовить искусно. Пока же вы можете отдохнуть там, где вам больше всего понравится. Любой из домов сочтет за честь принять вас.
Длинные фразы в устах пятилетней на вид девочки – не нормально. Но Мэй решила, что разгадка явится сама рано или поздно, а приглашение на обед – весьма кстати. Как и то, что можно пойти по улицам, до боли похожим на те, где каждый камень знаешь с детства не только на ощупь босыми ногами, но зачастую и ребрами. Мэй поклонилась, стараясь казаться почтительной. Сама же едва сдерживалась, чтоб не пуститься бежать, проверить, стоит ли в глубине, через три переулка, дом с зеленой исцарапанной дверью. Изнутри в левом нижнем углу, почти у самой дверной петли, детской рукой коряво нарисован тигренок. «Тигр хранит от воров и лукавых людей», – говаривала мама. Туда, по знакомой с детства дороге, прошествовала женщина в переливчато-синих волшебных шелках, по той же узкой улочке, по которой много лет назад бегала худющая десятилетняя девочка, закрываясь костлявыми ручками от летящих вслед камней.
Дом стоял, но сразу было видно, что давно уже никто не разжигал в нем огня. Облезлая дверь висела на одной нижней петле. И Мэй не стала искать там рисунка. Резко развернулась и отправилась обратно к площади. Что она хотела найти здесь, в чужом доме, пусть и похожем на ее родной? Долой призраки прошлого!
Зато уже не замутненным влагой взглядом Мэй увидела, что и жилые дома вокруг не намного лучше: печать разрухи и упадка не пощадила даже те жилища, в которых обитало и большое семейство. Один или даже двое маленьких детей на голодную ораву стариков: тут крепкого хозяйства не построишь. На званом обеде догадки подтвердились.
Еды было мало, подавали ее дети, а старики таращились и галдели, улыбаясь как-то глуповато, по-детски, без должных, причитающихся годам, достоинства и мудрости.
Но голод взял свое, и липкий рис не застревал в горле, если ты не ела уже почти сутки. А от горячего супа с лапшой приятно согревалось чрево. Еще селяне принесли рыбу в кисло-сладком соусе, жареные побеги чеснока, древесные грибы… Мэй уже даже немного подзабыла, что надо сохранять достоинство, как резная дверца зала Дома собраний распахнулась. В дверной проем неловко упал совсем седой старичок. Дряхлый и беззубый, скрюченный, плохо стоящий на ногах. Он, видимо, запутался в одежде и упал, открыв дверь лбом.
– Мама, – заплакал он и потянулся к маленькой девочке, подливавшей чай гостье. Девчушка вздрогнула и, поставив чайник, метнулась к старику. Тот уцепился за ее одежду и завозился, то ли пытаясь встать, то ли младенческим жестом искал грудь у матери.
Мэй отвела глаза, настолько сцена оказалась чудовищной. Когда же неестественно юная мать с престарелым сыном удалились, гостья уже не могла есть.
– Благодарю за гостеприимство, – только и сказала Мэй.
Встретившая ее утром на площади маленькая девчушка поняла, что пришло время объясниться.
– Фея или героиня, вы появились в деревне хуася, и у нас появилась надежда.
– Ты слишком витиевато выражаешься для своих юных лет, – оборвала ее Мэй, – тебе ведь не пять, на которые ты выглядишь. И надо быть слепым, чтобы не видеть окружающего ужаса. Только старики и дети. Сначала я хотела спросить, где взрослые, но вы ведь и есть взрослые, не так ли?
Девочка вздохнула, но не отвела глаз, и недетская печаль и усталость отражались в них. Такой взгляд Мэй видела у своих соседей – детей из шалашей на краю поля.
– Все дело в фее и нашем мандарине. И в том, что мы, хуася, очень любим детей, – рассказ оказался удивительным. Но, по словам Сяо, вдовы главы села, этой пятилетней на вид малышки, никогда не знаешь, что хорошо, а что плохо.
Два защитника было у деревни: фея Лотос и мандарин Цинь. Каждый выполнял свою работу: одна давала урожай, другой собирал налоги, защищал от внешних врагов и надеялся построить карьеру так, чтоб через несколько лет перебраться из провинции на службу в столицу Поднебесной. Хуася же работали и множились в спокойствии и стабильности. Когда надо, приносили к ближайшему пруду феи рисовые пирожки, когда надо, отсылали продукты чуть дальше к реке, ко дворцу мандарина. Каждое семейство – по заданной мере. А сколько душ в семействе – никого не касается, если подать платится вовремя.
Так или иначе, но мандарин Цинь однажды во время охоты набрел на пруд, где цвели огромные лотосы дивной красоты, у самого берега. Цинь сорвал цветок, и тут же явилась разгневанная фея Лотос.
– Ты мог наслаждаться красотой и покоем моего заповедного сада, – воскликнула она, – сам император Поднебесной не видел таких дивных цветов, но ты решил сорвать цветок, обрекая его на смерть, и тем уменьшить гармонию мира.
– Я всего лишь хотел познать его гармонию и увезти с собой во дворец, чтоб придворный художник сделал его красоту бессмертной, – возразил Цинь.
Здесь бы ему остановиться, показав скромность, достоинство и благородство. Но он решил снискать себе еще и славу умного правителя.
– Прекрасная фея наверняка знает, как и я, что даже самый прекрасный сад нуждается в садовнике. Ибо должна быть умеренность даже в гармонии – слишком много детей не прокормить родителям, а слишком много прекрасных цветов делают красоту обыденной.
Так фея тут же заявила, что серп садовника должен быть умелым, а не жестоким, и самому надо подумать, или даже почувствовать, каково быть цветком, сорванным рукой деревенского ребенка, да еще и не первенца.
Мэй прервала красочный рассказ Сяо. Она сама могла слагать такие легенды с легкостью:
– Понятно, что спорили они много дней, как Инь и Янь, переплетаясь словами и телами; он поражался ее уму и красоте, она – его смелости и силе, но, как положено, разошлись врагами. Вы оказались заложниками их гордыни, а жертвы народа в войне – обычное дело. Только ваш нынешний образ жизни не нормален даже для страшной истории.
– Да, – согласилась «девочка», – спор закончился тем, что господин Цинь усмотрел в словах феи проклятие и повелел, вернувшись, истребить всех вторых и третьих и последующих детей в его владениях, не пожалев даже своих единокровных. А Лотос, узнав о его приказе, превратила всех детей в нашей деревне в стариков, а взрослых – в детей. Чем моложе был ребенок, тем больше прибавилось ему лет.
Сяо горько усмехнулась:
– Я могу понять фею, она попыталась исправить свои ошибки. Мы же оказались последней деревней, до которой дошел приказ мандарина. Мы видели, как приближается войско, знали, зачем идут. Мужчины готовились к битве, нас с детьми отправляя в леса. Но накануне, когда солдатские костры ярко блестели в ночи за бамбуковой рощей, в селение пришла Лотос. Все спали тревожным сном, а фея заглянула в каждый дом, перемешав годы молодых и старых.
Наутро на воротах стены стояли маленькие дети, сжимавшие не по росту большие копья. Их, охранников, солдаты расстреляли первыми. Они просто выполняли приказ стрелять по детям. Мой муж был там. Так я стала вдовой. Представь, фея, каково это, прятаться в полах одежд твоих постаревших детей, голосящих от страха и жмущихся к тебе, заключенной в тельце малышки. Конный офицер в блестящих доспехах, огромный, когда ты маленькая, тычет пикой в живот твоему младшему сыну и кричит: «Где дети? Куда вы спрятали остальных детей?» А седобородый лысый малыш со старческими пятнами на черепе, ты знаешь, и говорить еще не умеет, плачет в жидкую бороду. Наверное, офицеру он показался слабоумным дедом. Только толпы стариков, льнущих к малочисленным детям, похоже, убедили солдат, что их работа здесь уже выполнена. Потом мы хоронили погибших. Копать пришлось руками, потому что инструменты взрослых не осилили, и не объяснишь…
