Дарья Зарубина - Верное слово
– Понимаю, Витя, – Решетников вздохнул почти сочувственно. – И всё-таки корю вас, друг мой. Потому как обязаны вы были сомнения свои, подозрения интуитивные, хоть никакими теориями и не подтверждённые, к делу подшить.
– Сомнения? К делу подшить? Вот тогда мне от Кощея бы и досталось…
– Верно, – снова вздохнул Александр Евгеньевич. – Не взвесишь это ни на каких весах, Витенька. Кто знает, как оно повернулось бы, вцепись в вас Кощей тогда мёртвой хваткой. Умён ведь, чертяка, умел под монастырь подвести, умел, комар носа не подточит… Кое-кого из его добычи мне спасти удалось, а кого-то никак было не спасти. Как же нам потом этих магов не хватало… И когда первую бомбу испытывали, а зажигания никак добиться не могли, и потом, когда носители на стартовых столах рвались… Вы вот небось про этих шестнадцать студентов думаете сейчас? А вы лучше о тех солдатах вспомните, что благодаря вам живы остались, домой вернулись.
Они оба умолкли, словно забыв, зачем встретились. Потёмкин невидящими глазами глядел на размашистые записи Решетникова, глядел – и не мог прочесть ни одной формулы. Умно говорит учитель, понимающе – а всё равно не понимает. И никогда не поймёт, сколько б ни пытался.
Не видел, как сработала формула Эрвина и как «зигфриды» адскими птицами рухнули на подходившие к Комаровке наши танки. Когти вспарывали броню, словно картон, машины вспыхивали одна за другой, и редко кто из экипажа успевал отбежать даже на дюжину шагов.
Вторым заходом, расправившись с целой танковой бригадой, «зигфриды» прошли над Шендеровкой. Потёмкин помнил, как взлетали одна за другой крыши, разламываясь в воздухе и падая вниз тучей огненных обломков. «Зигфриды» играючи подхватывали целые срубы, обрушивая их на защитников, расчищая дорогу идущим на прорыв из котла немцам.
Ничего этого искусный в речах Александр Евгеньевич не видел. Не видел он, как горел Сашка Полёвкин, когда заклинание, что они пустили против «зигфридов» при первой встрече, дало осечку и зацепило мага-наводчика.
– В общем, в целом и в частности – не горячитесь, Витя, дорогой мой, – Решетников снял очки, повертел в руках, щурясь. – Не горячитесь и на меня не обижайтесь. Ну, и необдуманных вещей вслух не говорите тоже. Хоть и маловероятно это – очень! – но могли «зигфриды» инкапсулироваться в качестве последней защитной меры, вполне могли тут пролежать в воронках, невидимые – и пять лет, и пятнадцать…
– Неужто мы бы об этом не подумали, учитель? – с горечью бросил Потёмкин. – За кого ж вы нас принимаете-то?
– Говорю же, Витя, не кипятитесь. Инкапсуляция инкапсуляции рознь, сами ведь знаете. Мы тогда едва первую ступень освоили, а Киршнер с Отто Ганом, хитрецы, уже второй вовсю манипулировали и к третьей подбирались. Мы про это тогда не знали, ни мы, ни союзники. И вам это узнать тоже негде было.
– Мы проверяли…
– Не сомневаюсь, Витя. Но, если они ушли тогда на третью ступень… их бы ничто не отыскало. Тогда не отыскало, я имею в виду, сами ведь знаете. Так что не злитесь, дорогой мой. А то по глазам вижу, о чём сейчас думаете, дескать, не понять мне, всю войну в институте просидевшему с бронью, что вы тогда с Герасимовым пережили. Понимаю, представьте себе, – Решетников вдруг резко выпрямился. – Если это «зигфриды» – сами знаете, что тут повторится. Поэтому нечего взорами на меня сверкать. Рассказывайте. Если не добили, знали это и скрыли – ответите по всей строгости, но сначала – выяснить надо, что здесь за аномалия. «Зигфриды», не «зигфриды», или просто с войны осталось что-то, чего мы ещё не знаем? Даже не «фледермаус» пресловутый, а какая-то интерполяция, наложение, невероятное сочетание? Если да, то отчего проснулось через столько лет? Ничего ведь исключать нельзя, мы просто права не имеем. «Зигфридов» отработаем по полной, но и кроме них надо всё прочее исследовать. Нет ли тут линз глубокого заложения? Может, новый спонтанный магоочаг назревает. Тогда надо искать, кто спровоцировал прорыв. А если старый ожил, тогда надо срочно отряд на магощиты ставить, да и архивы поднимать придётся. Много работы предстоит, Витя, поэтому не стоит за фронтовые воспоминания цепляться. Рассказывайте, пожалуйста, начистоту и по делу, как оно с «зигфридами» было. А то мы с вами, друг мой, всё ходим вокруг да около, а вперёд не двигаемся.
Потёмкин помолчал, невольно касаясь пальцами следа от ожога на лице. Рассказывать придётся – если он хочет, чтобы учитель и впрямь помог. И того, о чём он умолчал, много накопилось за прошедшие годы. Много попрятал скелетов по шкафам Потёмкин, и каждый так и норовил произвольно денекротизироваться – сперва Карманов, потом здесь, возле Стеблева… Не хотело умирать прошлое, не желало сдаваться без боя.
Но если о Корсунь-Шевченковской операции Решетников и остальное начальство: и военные, и маги, знали из отчётов почти всё, то о Карманове Потёмкин не решился рассказать правду даже наставнику. Хотел было, когда послал к учителю Машу Угарову с её работой по частному решению. Может, и стоило тогда. Кто знает, возможно, не пришлось бы сейчас стоять перед стариком и держать ответ за ошибки. Не за одни, так за другие.
Наконец, Виктор Арнольдович решился, в его глазах появился странный, холодный блеск. На предисловия время тратить не стал – захочет Александр Евгеньевич разбираться, куда там «Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert» – разберётся, сходит в спецхран, благо допуск позволяет, закажет соответствующее дело. Тогда, помнится, опрашивали всех, вплоть до случайно оказавшихся там рядовых и обозников, протоколировали аболютно всё.
Потёмкин помолчал, перебирая бумаги. Потом отложил их, аккуратно выровняв, словно секунда промедления могла дать ему необходимую решимость, и заговорил, глядя вдаль, словно на невидимый экран, по которому проносились страшные картины конца войны.
– Немцы прорывались из кольца по трассе Стеблев – Шендеровка – Почапинцы и далее на Лысянку. Лысянку фрицы к тому времени уже взяли, танковый полк Беке обтекал её с севера. Изнутри наступали «Викинги» и «Валлония». Бои шли за хутора вдоль дороги. Меня с группой «Звезда» штаб Первого Украинского сразу же направил в Джуржинцы; почти одновременно Манштейн решился ввести в бой «зигфридов». Их перебросили четырнадцатого февраля. Юрген Вульф и боевая группа «Зигфрид» поступила в личное командование генерала Штеммермана, и разыграл он эту карту наилучшим образом. Они обеспечили отход боевой группы «Викинг». Они успевали везде. Когда группа Штеммермана пошла на прорыв от Стеблева на Лысянку, «зигфриды» захватили Хильки. До этого момента группа использовала только испытанные приёмы ведения боя. Семнадцатого они возникли в тылу нашей восьмидесятой танковой бригады. Когда увидел их, сперва подумал…
– Что именно подумали, Витенька? – необычно ласково подхватил Решетников, но Потёмкин лишь махнул рукой.
– Не важно уже, что, Александр Евгеньевич. Не сразу понял, что это они. Так-то мы знали, что на прорыв кольца брошен отряд сильных магов. Но не думал, что Вильгельм отважится дать приказ к трансформации – ситуация у фрицев, конечно, была критическая, однако они давили, могли вот-вот прорвать кольцо. Между Штеммерманом и их первой танковой дивизией в Лысянке и ближних хуторах оставалось семь километров всего. Трансформированные «зигфриды» запросто могли разметать нашу оборону в Джуржинцах, ополовинить третий танковый корпус – и прощай, окружение под Корсунь-Шевченковском. Видел я, Александр Евгеньевич, своими глазами видел, насколько они сильны. Навскидку все семнадцать, если не выше.
– Форма? – перебил Решетников, глядя остановившимся взглядом на залитое солнцем поле и тёмное пятно – тело мёртвого поисковика. Виктор знал, что старый маг видел сейчас то же, что видел он шестнадцать лет назад, и потому ответил чётко и по делу:
– Демоны.
– Крылатые, конечно же?
– Да.
– Так и думал, – зло проговорил Решетников. – Очень похожая формула, стало быть. Я работу Эрвина видел. Расчёты вроде бы правильные, он поначалу шёл по тому же пути, что и я, но потом замечтался, в сторону его повело, с дополнительными переменными начудил. И того хотел, и того, и ещё вот этого. Неплохая была задумка, хоть и пожиже нашей. Но после твоих «ночных ангелов» немцы за Эрвинову формулу в три пасти уцепились. Я потом пытался анализировать. Запрашивал документы, но немцы уверяют, что в архивах по Вульфу и его группе нет ничего. Не удивляюсь. Штеммерман сам был неплохим магом. Может, когда понял, что для прорыва им совсем малости не хватает, пошёл ва-банк. «Зигфриды» могли и не знать, какую формулу им дали. Как они действовали? Слаженно? По единому плану или каждый сам по себе? Нападали по одному или группой? Контроль был за ними?
Виктор Арнольдович потер затылок, словно пытаясь избавиться от тянущей боли, потом невольно снова скользнул рукой по обожжённой щеке.
– Атаковали группой. Несмотря на явную одержимость убийством, сохраняли строй до самого конца. Немцы, одно слово… Однако Штеммерман контроль за ними явно утрачивал – били-то они по-прежнему, как один кулак, а вот направление потеряли. Им бы на Джуржинцы навалиться, а они влево от них ушли, на Петровское. Штеммерман, надо сказать, до последнего держался, хоть и фриц. Эвакуироваться с командованием отказался, сам шёл в боевых порядках пехоты, пытался отозвать «зигфридов», очень настойчиво пытался. Ему б их посадить, чтобы обратно трансформировались, да только они уже вразнос пошли. Налетели на Петровское, закружились там… А расчисти они путь для «Викинга» и «Валлонии», дело б наше и вовсе кисло оказалось. Штеммерман их пытался развернуть, вызывал, требовал обратной трансформации, потом и закрытый магоканал бросил, открытым текстом всё шло. Тут-то Герасимов его и зацепил, зов этот, и мы расшифровали. Два или три раза «зигфриды» атаковали своих. Когда Вильгельм попытался их отозвать, один из демонов убил его, после чего группа полностью переподчинилась вожаку, по всей видимости, Юргену Вульфу. Я такое уже видел, поэтому среагировать удалось быстро. К тому же снегопад помог. На подходах к Новой Буде удалось их запереть.
