Анна Мистунина - Пути непроглядные
Седельные сумки наполнились и потяжелели. Гвейр уже вел всех к выходу с площади, когда, взглянув на сестру, вдруг свернул к прилавку со сладостями. Среди запеченных яблок и вареных в меду миндальных орехов выбрал неприметную на первый взгляд связку мелких сушеных абрикосов. Игре улыбнулась, когда он вручил ей свою покупку с поклоном, как драгоценный дар.
– Ты не забыл!
– Разве ты сомневалась? – хитровато ответил ей Гвейр.
На миг они словно забыли обо всем, кроме золотистых фруктов в руках Игре и каких-то давних связанных с ними воспоминаний. Рольван снова подавил зависть. Отвернулся, не желая видеть их задумчивых улыбок. И услышал:
– Да это же Игре!
Гвейр вздрогнул и обернулся, хватаясь за меч. Рольван замешкался – конские морды с обеих сторон и поводья в обеих руках препятствовали взятой им на себя роли охранника Верховной дрейвки.
Впрочем, на этот раз защищать ее не было необходимости. Гвейр выпустил меч и улыбнулся. От соседнего прилавка, занятого двумя большими корзинами с голубями, спешила, вытянув руки, толстая старуха. Подол ее яркой юбки подметал землю, покрывало такой же расцветки окутывало мощные плечи и внушительных размеров грудь. Из-под чепца воинственно выбивались седые пряди волос.
– Глаза мои мне не лгут! – воскликнула она, бесцеремонно сгребая Игре в свои объятия, казавшиеся со стороны бездонными: девушка совершенно потерялась в них из виду. – Великая Нехневен, наконец-то радость для старой Аски!
Гвейр озабоченно огляделся, но за рыночным шумом некому было прислушиваться к их разговору. С трудом выбравшись наружу, Игре звонко расцеловала старуху в обе щеки. Затем обе оглядели друг друга с головы до ног и рассмеялись.
– Не ошиблась я, когда говорила, что станешь ты красавицей! – торжественно сообщила Аска.
Ее манера говорить была фальшивой, как речи ярмарочных актеров, но Игре только рассмеялась:
– Ах ты старая лиса! Когда это ты такое говорила?
– Клянусь богиней, говорила!
– Не смей поминать ее имя, лгунья! Разве не ты звала меня подкидышем?
Старуха в притворном ужасе всплеснула руками:
– Как можешь ты оскорблять свою Аску? Разве мой язык повернулся бы сказать такое?!
– Он у тебя поворачивался предлагать бросить меня в лесу, чтобы подземный народ забрал уродца и вернул настоящее дитя!
– Лишь потому говорила я это, – Аска назидательно подняла вверх палец, – что ведала, кем тебе назначено быть!
– Не надо об этом здесь, – поспешно вмешался Гвейр.
И тут же оказался схвачен и жарко обнят.
– От радости я даже не заметила тебя!
– Я тоже рад тебе, Аска, – ответил Гвейр, освобождаясь. – Но нам с Игре ни к чему привлекать внимание. Что ты здесь делаешь, позволь спросить?
– Позволю, как же тебе не позволить! – был ответ. – Старая Аска живет здесь. Разве ты удивлен этому?
– Я думал, ты нашла себе новою работу.
– Не много-то ты обо мне думал, молоденький господин! Старая Аска уже слишком стара, чтобы снова растить чужих детей. Все ее силы отняли вы, двое сорванцов!
– Ну, а где же третий сорванец? – улыбаясь, спросил Гвейр.
– Где же ему быть? Грат! – она обернулась и поманила кого-то рукой. – Иди ко мне, бездельник! Разве ты не рад видеть молоденьких господ?
Из-за корзин с голубями неспешно появился парнишка лет семнадцати, рослый, с длинными руками, немного глуповатый на вид. Остановился, как будто задумавшись.
– Иди-иди! Великие боги, сколько с тобой мороки!
Парень подошел и остановился в двух шагах. Он казался тусклым и невзрачным настолько же, насколько яркой была Аска. Игре тихонько ахнула.
– Да поклонись же ты, бесстыжий! – прикрикнула Аска.
Он послушно согнулся и оставался в такой позе, пока Аска не хлопнула его по торчащему заду. Тогда Грат неловко выпрямился и снова застыл.
– Игре, что?! – тревожно прошептал Гвейр.
Рольван догадался еще прежде, чем повернул голову и увидел бледное лицо и расширенные глаза Игре. Аска тоже заметила и сразу утратила всю свою напускную веселость. Бросила резко:
– Знаю, о чем думаешь. Не смей. Болен он, болен, только и всего!
Лошади фыркали и переминались, им не нравилось стоять на месте. Рольван все сильнее сжимал ремни поводьев. Мимо проходили люди, кто-то толкнул Гвейра плечом, кто-то громко высказался о невежах, перегородивших весь проход. Гарт тихонько покачивался из стороны в сторону. Лицо его ничего не выражало. Игре, Гвейр и Аска молча смотрели друг на друга.
– Вот ведь, как вышло, – вздохнула наконец Аска. – Не хотела я…
– Ты можешь что-нибудь сделать, Игре? – спросил Гвейр. – Хоть что-нибудь!
По щекам Игре текли слезы. Она ответила тихо, так что Рольван не услышал голоса, только прочитал по губам:
– Нет. Нет!
– И не надо тебе ничего делать, – отрезала Аска. – Болен он. Сама его лечу, по-своему, травами, какие ведаю. Никому я его не отдам, ни тем, ни этим, ни вам, молоденькие господа. Хотела я вас в дом к себе зазвать погостить, да надо ли теперь…
– Мы спешим, Аска, – сказал Гвейр. – Спасибо тебе. Обещаю, в следующий раз мы никак не пройдем мимо твоего дома.
– Аска… – проговорила Игре и осеклась.
– И не думай. Мое это дело, а ты своим займись. Откуда ни пришло начало злу, изгнать его – ваше дрейвское дело. Ну-ка, скажи, не затем ли ты спешишь нынче?
– Да, Аска. Затем.
– И поспеши. Не плачь, не смущай свою старую Аску. Давай-ка, обними меня, и в путь. А ну вытри слезы!
Она повелительно кивнула Гвейру, и тот почти насильно забросил плачущую Игре в седло. Затем поцеловал в щеку Аску и забрал у Рольвана поводья своего коня.
– Прощай, – сказал он неловко. – И ты, Грат. Да будут к вам милостивы боги.
– Они всегда со мной, – твердо сказала старая женщина. – А ну-ка, стой. Возьми-ка вот это, девонька. Чую, пригодится.
Игре послушно наклонилась и приняла небольшой мех с горлышком, туго перевязанным шерстяной нитью.
– Что это?
– Сама сообразишь, коли понадобится. А не понадобится, так и говорить не о чем. Все, давайте уезжайте!
– Едем! – приказал Гвейр.
Игре громко всхлипнула и всадила пятки в кобыльи бока. Покупатели, продавцы и праздные гуляки с воплями шарахались в стороны, когда она вскачь промчалась между рядов и скрылась в глубине ведущей прочь улицы. Мужчины поспешили следом. Последнее, что заметил Рольван – втоптанные в пыль сушеные абрикосы под копытами своего коня.
Догнать Игре удалось уже на полпути к городским воротам. Почти не замедляя хода, проехали они по улицам, задержались у ворот, где выстроилась целая вереница желающих покинуть город, но вскоре уже скакали по дороге, ведущей от Сторкса к югу.
Мощеная серым камнем дорога вела вдоль заросшего тростником и осокой речного берега. Над зарослями и над водой то и дело раздавалось хлопанье крыльев и разноголосая птичья ругань. Игре не оглядывалась на спутников и только все подгоняла свою кобылу. Ее рыжие волосы развевались на ветру, как языки огня. Гвейр хмурился и встряхивал головой, что служило него признаком сильного беспокойства. За все время ни один из них не произнес ни слова до тех пор, пока наконец Гвейр, выругавшись, не подстегнул своего коня. Быстро догнав Игре, перегородил ей дорогу.
– Хватит! – воскликнул он.
– Что – хватит? Что?! – прокричала она в ответ.
– Хватит обвинять себя!
– Заткнись! – выкрикнула она с такой яростью, что подъехавший Рольван натянул поводья, не желая попасться ей на глаза. – Грат умирает, наш Грат! Его душа почти ушла, завтра его не будет, и все потому что я, я…
Ни за что на свете Рольван не пожелал бы вмешиваться в этот спор. Попасться на пути своре бешеных псов казалось безопаснее встречи с кричащей и плачущей Игре. Но полные обвинения глаза Гвейра встретились с его взглядом, и он услышал собственный голос:
– Потому что я служил епископу и тидиру, которые хотели уничтожить дрейвов.
Рыжие волосы взметнулись, как вспышка пламени, когда Игре рывком обернулась к нему. Рольван продолжил, не дав ей времени открыть рот:
– Это не ты виновата, не ты. Это я напал на вас, я с моими людьми. Если хочешь винить кого-то, вини меня.
Игре задохнулась и молчала несколько мгновений, прежде чем ответить. И сказала вовсе не то, что он ожидал услышать:
– Раз уж пришел убивать, должен был сделать все до конца. Зачем было оставлять нас двоих?
Подходящие и не очень, ответы промелькнули один за другим, но так и остались невысказанными. Рольван улыбнулся без тени веселья.
– По-моему, это еще не поздно исправить. Я с радостью, только скажи.
Игре ответила такой же безжизненной улыбкой. Вытянула руку, останавливая рванувшегося вперед брата:
– Тише, Гвейр. Он мне не угрожает.
Слезы ее высохли. Гвейр переводил подозрительный взгляд с Рольвана на сестру и обратно. Игре помолчала, размышляя, потом тряхнула головой:
