Алексей Верт - Создатель балагана
– Капитан, всего один вопрос.
– Никаких…
– Есть ли смысл, вытащив утопающего из воды, снова сталкивать его за борт?
Биллис смерил Юлиуса тяжелым взглядом с головы до ног.
– У тебя, это, совсем ум за разум заплыл, что ль?
– Нет, – мошенник качнулся – взад-вперед. – Мой друг, я бы ни за что не стал обрекать спасенного на смерть. И никто из ваших матросов не стал бы. И капитан Биллис тоже не опустился бы до такого. Так ведь?
– Положим, что так.
Заставь собеседника хоть раз согласиться с твоими словами, и дело наполовину сделано.
– А если сравнить корабли с людьми? Вы не забыли, что я спас «Танцующего» от кракена, вовремя заметив бегущего крысенка? Предлагаю подумать – какой мне смысл губить ваш корабль, если за несколько часов до этого я поспособствовал его спасению? Я не оправдываюсь и не отрицаю своего поступка. Мой друг, я всего лишь предлагаю подумать – может, это было не уничтожение корабля, а спасение команды?
Юлиус подметил, что Биллис открыл было рот, чтобы возразить, но так и не прервал мошенника. Наоборот, махнул рукой, продолжай мол. Поэтому Корпс заторопился, выкладывая все свои соображения:
– Посмотрите, мы здесь вместе, почти в полном составе. А сколько осталось бы в живых после абордажа? И – положа руку на сердце – смогли бы мы выиграть столкновение? Да, мы проиграли, зато мы живы. А пока человек жив, у него всегда есть возможность продолжать бороться…
– Ты не прав! – вот тут Юлиус оказался весьма обескуражен. Он ожидал подобной реплики от любого из матросов, но только не от толстой трюмовой крысы, именуемой Гераклидом. Однако тот поднялся со скамьи, приосанился и продолжил. – Есть вещи абсолютные, и нельзя смотреть на них, сравнивая с другими. Люди говорят, что ты предал их! А предательство не имеет оправданий, если только его мотивом не была возвышенная любовь – а ты на нее не способен, увы, – так вот, оно ставит клеймо на несчастного и…
– У меня сейчас, это, череп расколется, – Биллис угостил Гераклида одним из самых грозных взглядов.
– Вам чего, не ясно? – заорал Циклоп. – Вы чего, совсем охамели, да? Ну-ка быстро хлебальники закрыли свои! И работаем, работаем! Ты, – он ткнул пальцем в Гераклида. – От тебя больше всех шума и никакой пользы. Хватай ведро и тряпку и вперед, работать!
Обиженный Гераклид явно собирался что-то возразить. Но вид бешеного глаза надзирателя, а заодно и его огромных кулаков, быстро отбил всю охоту до разговоров. Аквус уныло схватил тряпку и принялся кое-как возить ее по полу, получая ежесекундные советы от Циклопа, который вознамерился «научить работать руками, а не ртом!».
Юлиус преисполнился к надзирателю уважения. Все прошлые обиды были забыты. А уж если ему удастся действительно хоть как-то повлиять на Гераклида, то Корпс готов был записать Циклопа в мифические герои.
К тому же, отвлекшись на Аквуса, надзиратель дал возможность мошеннику спокойно обсудить все с Биллисом. Юлиус повернулся к капитану, который выглядел задумчивым, и заметил:
– Между тем, мой друг, я собираюсь не отмываться словами, а предложить дело, которое спасет нас из этого плавучего гроба.
– Это хорошо, – кивнул Биллис. – Думаю, в твоих словах что-то есть. Не пойму только на кой ты связался с этим безумцем? – капитан кивком указал на ползающего по полу с тряпкой Гераклида, – Родственник, что ль? Если так – не завидую. Ну ладно, давай, говори, что придумал.
Юлиус Корпс хитро улыбнулся, склонился над ухом экс-капитана Биллиса и начал быстро рассказывать, поминутно оглядываясь на Циклопа. В процессе рассказа капитан то бурчал, что «это невозможно», то задумчиво качал головой, то восклицал «А ведь может сработать, что ль!» и тут же закрывал себе рот широкой ладонью.
В итоге, к тому моменту, когда Гераклид закончил собирать грязь с пола, Юлиус уже сидел на своем месте и изо всех сил старался не дать гаденькой улыбочке появиться на лице. Надзиратель, конечно, не был интеллектуальным дарованием, но чувство самосохранения у подобных личностей развито неплохо. И если рабы вдруг начинают гаденько ухмыляться, то стоит усилить готовность.
Между тем Биллис по цепочке передал указания остальным рабам, среди которых были как члены его бывшей команды, так и матросы с других судов, волей судьбы оказавшиеся в этом огромном подводном гробу. Когда все было готово, оставалось только ждать возвращения Гераклида. Юлиус не сомневался, что свою роль тот сыграет превосходно, даже абсолютно о ней не подозревая.
Так и случилось. Едва только Гераклид показался из соседнего отсека с пустым ведром, как на него тут же набросился Циклоп:
– Ну что, прогулялся? А теперь садись и вперед, работай!
– Я не могу, – трагически возвестил Аквус. – Я устал. Я хочу спать. Я хочу есть. Я хочу в ванну…
– А я хочу, чтобы он заткнулся, – подхватил Юлиус.
– А я хочу танцевать! – заорал Биллис.
И тут же со всех сторон остальные подхватили на разные голоса.
– Хочу нормальных и человеческих условий!
– Требую создание рабского профсоюза!
– Финики! Не могу жить без фиников!
Единственный глаз Циклопа завращался с бешеной скоростью. Надзиратель издал громогласный вопль и подскочил к одному из рабов, которому тут же достался мощный удар в ухо. Тот простонал:
– Хочу иметь возможность врезать в ответ!
Циклоп носился по отсеку и раздавал удары направо и налево, но ничего не помогало. Рабы продолжали требовать и отказывались грести дальше. Пользуясь воцарившейся суматохой, Юлиус ловко вскрыл замок на кандалах отмычкой, которую предусмотрительно сунул в волосы по типу заколки, еще когда «превращался» в женщину. Слава Гермесу, в этот раз пираты много чего не нашли при обыске. Стоило отдать им деньги, как энтузиазм сразу иссяк, и они ограничились лишь формальным осмотром, не заметив отмычки и – слава богам! – шифры.
Выскользнув из отсека, Корпс короткими перебежками от укрытия к укрытию направился к двигателям. Несколько раз приходилось вжиматься между переборок, когда пираты проходили мимо. Один из подслушанных разговоров позволял надеяться, что план работает.
– Этому одноглазому идиоту ничего нельзя доверить, – шипел и брызгал слюной некто со старческим дребезжанием в голосе.
– Вы правы, капитан, – отвечал ему обладатель спокойного тона. – Но, все же, давайте запускать двигатели.
– Рано! Рано, Крайсис. Я должен полностью убедиться, что мы потеряли контроль над машинным отсеком.
– Машинный отсек – это место, где находится двигатель, капитан.
– Ты со мной спорить будешь? Ты?! Пиявка сухопутная, которая только и понимает, что в дурацких шестеренках! Люди – вот наш двигатель! А то, что предлагаешь ты – в любой момент может сломаться или вообще отправить нас всех на воздух!
– Люди – это тоже не более чем дурацкие шестеренки, – все так же спокойно заметил тот, кого называли Крайсис.
Затем двое спорящих отошли слишком далеко и продолжение разговора мошенник уже не услышал. Выждав еще пару секунд, он скользнул дальше.
«Если люди и шестеренки, то эти шестеренки вам поперек горла встанут», – мрачно подумал Корпс.
Наконец запах машинного масла, витавший в воздухе, усилился. Как и увеличилось количество грязи под ногами. Стараясь бесшумно ступать по этой чавкающей жиже, мошенник вступил в святая святых любого корабля – машинный зал.
Двое скучавших механиков сидели к Корпсу спинами. Один что-то рассказывал другому. Должно быть нечто забавное, потому что второй периодически начинал хохотать и хлопать себя по коленям. Во время очередного приступа смеха Юлиус прошмыгнул внутрь зала и спрятался за огромным двигателем. Здесь уже можно было не бояться выдать себя лишним звуком, потому что, даже находясь в спокойном состоянии, машина шипела паром, а внутри раздавалось какое-то мерное постукивание.
«Так-так-так, посмотрим что у нас здесь? – мошенник пристально вгляделся в двигатель. – А что если мы вот здесь немного подкрутим, а вот здесь слегка раскрутим, а?»
Честно говоря, Юлиус не очень разбирался в механизмах. Примерно так же, как Гераклид в поэзии, живописи, театре и прочем. То есть – не разбирался абсолютно. Однако, привыкший находить слабости в людях, а затем их грамотно использовать, мошенник собирался поступить таким же образом и с двигателем.
Он прошелся по механизму с виртуозностью лучшего диверсанта. Нигде не применял грубую силу, полагаясь лишь на свою уверенность, что любая машина – весьма тонкая и чувствительная штука, подобная музыкальному инструменту. И если одна струна фальшивит – это еще можно проигнорировать. Но если фальшивят несколько, то слушать эту какофонию практически невозможно…
В итоге, двигатель на вид ничем не отличался от себя самого пятиминутной давности. И только Юлиус Корпс знал, где и что было изменено. «Надеюсь, я действительно запомнил все, – поежился мошенник от неприятной мысли. – И надеюсь, что я сделал достаточно для отказа механизма, но недостаточно для того, чтобы мы все взлетели на воздух. Лозунг „смерть лучше рабства“, я, пожалуй, оставлю кому-нибудь другому»
