Анна Мистунина - Искупление
Слушатели были там в день поединка и, быть может, могли что-то видеть. Но магия делала их тогда немногим разумнее животных. Теперь, свободные, они с жадностью слушали знакомый рассказ. Когда речь дошла до воскрешения, Кати поежилась под взглядами бывших рабов. И, неожиданно для себя, заговорила сама:
– Мы тогда не знали, почему это делаем. Многие века мы жили по одним и тем же правилам, они казались незыблемыми. Карий… он принес изменения, которых никто из нас не ждал. Мы не хотели… вы не могли. Он стал мостом из прежнего мира в новый. Мало кто из нас сможет войти в этот мир, еще меньше тех, кто сумеет в нем прижиться. Я, наверное, не смогу. Вы – можете. Вы уже в нем. Я, Сильная Кати, иногда вижу будущее. Не всегда оно открывается ясно и не всегда – правдиво. Сейчас… вижу. Чем бы ни закончилась эта война, будущее принадлежит таким, как вы. Не скоро. Будет пролито много крови, прежде чем оно придет. Но вы – его залог, и я горжусь вами, в особенности – тобою, Зита…
Маленькая Кати захныкала, Зита поспешила забрать ее. Сильная замолчала. Подобные всплески предвидения мало походили на обычное просматривание возможностей. Случались они редко, были смутны и опустошали больше сознательного применения Силы.
Все молчали, но в лицах бывших рабов поубавилось непримиримости. Зита стала тихонько напевать, укачивая малышку. Костер медленно догорал, и, словно принимая у него пост, занималась утренняя заря. Поселок обретал свои обычные нищенские очертания. Видения отступали. Да и видения ли это? Или же простая усталость – и страх, и отчаяние, и огонь, и ожившие воспоминания этого места ненадолго помутнили рассудок Сильной Кати?
Прощание вышло коротким. Зита стиснула Кати в объятиях и запрыгнула на спину грифоницы. Присев – мышцы волной перекатились под шерстью, – та рванулась прочь, как будто расставание обжигало и ее тоже. Взметнувшаяся пыль попала в лицо, Кати сердито отряхнула ее. Не стала глядеть вслед. Часть ее сущности Зита уносила в себе, и то была не метафора – всего лишь магия. Связь, ближе которой не бывает. На любом расстоянии Сильная могла слышать Зиту, могла видеть ее глазами. Но делала это лишь при необходимости. Такая же связь когда-то полностью подчинила Кария Сильнейшему; немалую борьбу пришлось выдержать полукровке, чтобы вернуть свободную волю. Допускать подобного со своей молодой воспитанницей Кати не собиралась.
Безотказный Сэт доставил ее обратно. Служить одному из членов Совета – немалая честь для мага, чья Сила осталась почти неразвитой. Большую часть пути Кати дремала, привалившись к его спине. Две ночи у Зиты пролетели слишком быстро, чтобы тратить время на сон; будущее не обещало ничего, кроме бесконечных дел. На привале, когда маг и грифон спали, обнявшись, Кати неподвижно сидела на земле. Не смотрела возможности и не искала способов изменить грядущее – просто ждала. Редкие зарницы всплесками разгоняли синеву ночи. В сыром воздухе воцарилось уже летнее тепло, травы поднимались буквально на глазах. В движении соков по древесным стволам, в каплях мелкого дождя, в брачной перекличке птиц звучала Сила. Ее ноты обтекали неподвижное тело Кати, отзывались в натренированном разуме, пели в унисон с кровью. Тихий комариный звон доносился будто издалека, куда менее явственный, чем эта вечная песня.
Лагерь кипел нетерпеливым ожиданием. За дни отсутствия Кати он вырос вдвое, и новые маги продолжали пребывать. Ближайшие селения были попросту разграблены. В ход шло все – от содержимого дикарских кладовых до самих дикарей, их труда, их жизней. Аккуратные ряды палаток занимали все свободное пространство, и группы рабов слаженно расчищали новое: рубили деревья, корчевали пни, разравнивали землю. Другие заканчивали рытье рва. Он широким полукольцом охватил весь лагерь, кроме той части, где глубокий овраг служил естественной защитой от незваных гостей с их лошадьми и гремучим железом Белокожие женщины занимались шитьем палаток. Становилось не по себе при мысли, что все эти усилия – ради считанных дней сборов, прежде чем большая часть магов отправится на восток. Но рабов, пока они не понадобятся в ином качестве, следовало занять, так что и густой лес, и крутой обрыв над рекой, откуда носили воду, пришлись более, чем кстати.
В стороне от палаток расчистили место грифонам. Бедняги, лишенные привычных условий, страдали куда больше людей – и, в отличие от людей, незаслуженно. На двух-трех магов теперь приходился лишь один грифон, приплода не было вовсе. Преданность удерживала гордых зверей от бегства в родные горы, преданность же заставляла их терпеть недоедание, трудиться наподобие вьючных животных, получая в награду удары дикарских копей и отравленных стрел. Вот и сейчас – вместо отдыха перед путешествием, где каждому зверю достанутся не меньше двух всадников и тюк с поклажей, грифоны совершали бесконечные полеты между новым и старыми лагерями, дикарскими селениями и снова лагерем.
Едва Кати ступила на изрытую когтями землю, Сэт с грифоном улетели прочь: назначенную им работу никто не отменял. Вокруг дремали, наслаждаясь кратким отдыхом, полтора десятка зверей. Их потускневшая шерсть и всклокоченные перья стали уже привычным знаком тревоги. Черные и золотые гривы не струились, как положено, мягкими волнами, а беспорядочно торчали в разные стороны. В прежние времена магов, допустивших подобное, ждало бы наказание. В прежние времена.
Белокожие рабы отвязывали притороченную к звериным спинам поклажу и уносили ее прочь. Панический страх дикарей перед грифонами подавляла магия, и все же за наведенной веселостью несчастных отчетливо дрожало напряжение. Грифонов это не беспокоило ничуть – вслед за магами они считали рабов имуществом, которым, при случае, можно и отобедать.
Еще раз оглядев запущенных зверей и решив в самое ближайшее время поднять этот вопрос в Совете, Кати нехотя отправилась на поиски Амона. Всего каких-то восемь лет назад даже Сильнейший не осмеливался расспрашивать Сильную о причинах ее отсутствия. Но теперь все стало возможным, а придумывать достойный ответ у Кати не было никакого желания. К ее облегчению, такой необходимости не возникло.
– Вот ты где, – сказал Амон, столкнувшись с нею у входа в шатер. – Послушай Оуна. Кажется, это задача как раз для тебя.
Мастер подчинения сидел на корточках у задней стенки шатра Совета. Рядом, на изящном столике дикарской работы, покоился древний, разлохмаченный по краям пергаментный свиток.
– Что это? – спросила Кати, подойдя.
Черные глаза мага подернулись упоением, характерным для нашедшего очередное сокровище любителя книг.
– «Трактат о колдовстве», – ответил он. – Ты, кажется, выучила язык дикарей, Сильная?
– Возможно. Где ты его откопал?
– Вот именно – откопал. В Лундисе. Дикари зовут его Ферром. Глаза б не смотрели, во что они превратили наш город, но, – пальцы мага погладили желтый от времени пергамент, – есть и кое-что интересное. Храм. Такого большого мы не захватывали ни разу.
– А в храме – несколько сотен жрецов, на которых заклятия не действуют. Что я пропустила, Оун?
– Я решил испытать зверюшку, – усмехнулся тот. – Грифонам не нравилось ее присутствие, а убивать было жалко. Вот я с разрешения Сильнейшего и спустил ее на краснорясых.
– И?
– Роскошное было зрелище, Сильная. Столько дикарской крови за раз я не проливал еще никогда. В конце концов ее убили, как я и ожидал, но главное она сделала. Уцелевшие потеряли контроль и стали уязвимы.
– Что вполне могло бы случиться и с магами, Оун. Ты об этом?
– Ознакомься с книгой, Сильная. А лучше – слетай со мной в библиотеку. Это… стоит твоего внимания.
– Настоящая библиотека?
– Тщательно укрытая в подвалах храма. Я провел там всего полчаса, но никогда больше не скажу, будто дикари не смыслят в науках.
– Рассчитываешь найти там секрет их устойчивости?
– И это тоже. Ты летишь?
Кати помолчала. Амон вышел, кроме них с Оуном в шатре никого не было. Что не означало, конечно же, приватности разговора.
– Я отпустила Сэта. Возьмешь меня с собой?
– С радостью, Сильная.
Золотистый грифон Оуна был уже немолод, но по-прежнему силен и быстр. Кати с удовольствием отметила состояние зверя – упитанный, с гладкой и чистой шерстью, живой упрек нерадивым магам. Как бы ни был занят Оун, время для грифона у него находилось.
Ветер с привкусом дождя холодил щеки. Верхушки деревьев взволнованным морем убегали назад. Широкая река – при старой Империи ее звали Лундой – огибала край леса, откуда к ней тянулись игривые нити ручьев и речушек, и уходила к Лундису. Его снежные башни, почти неподвластные времени, уже вырастали на горизонте. Отголосок заклятия все еще витал над городом: жрецов, способных очистить его, не осталось, новые до сих пор не подоспели.
