Сергей Антонов - Стабилизатор. Минск 2041
Миленький? Ему показалось? Он ослышался или она и вправду назвала его миленьким? Это слово стоило того, чтобы подставить эсэнэсовской пуле не только плечо, но и голову. Миленький… Да, он потерпит. Сколько нужно, столько и потерпит. Лишь бы дождаться этого слова еще раз.
Тут джип тряхнуло на новом ухабе, да так, что Вербицкий забыл обо всех словах. Плечо вновь проткнула тупая, раскаленная добела игла боли.
– Aufzustehen!
Вербицкий разлепил налитые свинцом веки. Какого…
Вера и джип исчезли. Он сидел на голом цементном полу и любовался чьим-то, начищенными до блеска сапогами. От бля. Немецкая речь. Сапоги. Гплифе. Куда он опять вляпался? Марат поднял голову. Перед ним, покачиваясь на каблуках и заложив руки за спину, стоял человек в черной форме. Портупея. Кобура на боку. На шевронах красовались две молнии, на фуражке с высокой тульей поблескивал орел с распростертыми крыльями. Из-под козырька фуражки на Марата смотрели глаза – две холодных серебряных монетки. Лицо у офицера было правильной, донельзя арийской формы, но его выражение не предвещало Вербицкому ничего хорошего.
– Aufzustehen!
На этот раз приказ встать, был подкреплен весьма болезненным ударом сапога под ребра. Эсэсовский офицер, а в том, что это был именно эсэсовский офицер Вербицкий нисколечко не сомневался, схватил его за плечо, повернул к себе спиной и толкнул.
– Vorwärts, das Schwein!
Марат имел весьма скудные познания в немецком – в пределах школьного курса. Однако для того, чтобы понять, что его обозвали свиньей и приказали идти вперед, переводчика не требовалось. Пришлось повиноваться. Если эта нацистская морда была плодом галлюцинации, то ничего страшного не произойдет. Если же он опять совершил путешествие во времени, то рыпаться не следовало тем более. Эсэсовцы не эсэнэсовцы. Они хуже. Впрочем, откуда такая уверенность? Хрен редьки не слаще.
Вербицкий пошел, как и было рекомендовано, вперед, чувствуя спиной дружественный взгляд гитлеровского офицера.
Идти пришлось по коридору со сводчатым потолком, освещенном рядом подвешенных на толстую проволоку лампочек-груш. Коридор имел множество ответвлений, похожих друг на друга, как братья-близнецы. Разобраться в этих хитросплетениях помогали надписи, сделанные черной краской и стрелки-указатели. Однако все тексты были на немецком и Вербицкий ничего не понял. Имелись здесь и двери – стальные, монументально-прочные. Сообразить, где он находится, помогло воспоминание о Вере. Он тогда сильно удивился, услышав слово Шутценлох. А ведь именно так она и сказала. Приедем в Шутценлох и… Вот и приехали. Куда же ведет его этот урод? Марат попробовал обернуться и тут же получил тычок в спину. Не рукой, а чем-то более острым. Наверное, стволом пистолета. Чем были вооружены эсэсовские офицеры? Люггерами? Вальтерами?
О чем думаешь, дурачок? Тебе следует размышлять вовсе не о вооружении немецкой армии, а о том, как выкарабкаться из этого кошмара. Может просто ущипнуть себя за руку? Ага. Размечтался.
Вербицкий все же попробовал воплотить эту хлипкую идею в жизнь – незаметно ущипнул себя за руку. Новый тычок в спину развеял остатки надежды. Он теперь не в будущем, а в прошлом. Путешественника по времени отшвырнуло на сто лет назад. Круче чем у Уэллса! Щипаться можно до посинения. Фашист не исчезнет.
– Zu stehen! Von der Person zur Wand!
Что ему надо? Наверное, требует остановиться. Офицер толкнул Марата с такой силой, что пленник едва не прошиб стену лбом. Все это с ним уже было. Только приказы отдавались на русском, а в роли конвоира выступал шеренговый Петенька. Эсэсовцы-эсэнэсовцы. Повадки у тех и других были одинаковыми.
Послышался лязг открываемой двери. Вербицкого втолкнули в комнату. Каменный мешок. Стол, два стула. Все на стальных, привинченных к полу рамах. Полоска красной ткани с белым кругом и свастикой в его центре. Все напоминало декорации фильма о Великой Отечественной. Вот только Вербицкий был уверен – это не декорация, а люди в этом кабинете – не артисты. Их было двое. Оба в черной форме.
Первый сидел за столом, уткнувшись в какие-то бумаги. Второй стоял спиной к Марату. Коронным жестом заложил руки за спину. Внимание Вербицкого привлекли пальцы – бледные и поразительно длинные, они выглядели так, словно состояли не из трех суставом, а, по крайней мере, из пяти.
Дверь за спиной Марата с грохотом захлопнулась – офицер ушел. Что дальше? Парни ведут себя так, словно забыли о его присутствии. Прошла минута. Две. Вербицкий уже собирался откашляться, когда офицер за столом поднял голову. Марат непроизвольно попятился. Ежик седых волос. Темная, будто выдубленная кожа. Множество морщин. Очки в тяжеловесной оправе и выбритый до синевы подбородок. Мать честная! Да это же… Гнатиков. Ну, конечно же, он. Чиновник из две тысячи сорок первого года, на котором теперь была форма генерала СС. Точнее группенфюрера. Вербицкий не один десяток раз смотрел любимый фильм «Семнадцать мгновений весны» и не мог ошибиться – в Шутценлохе Дмитрий Иванович носил такую же форму, что и папаша Мюллер в знаменитой саге о советском разведчике.
– Садитесь, Вербицкий, – Гнатиков вытянул руку, указывая на стул. – Я же предупреждал, что мы обязательно встретимся.
– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, – хмыкнул Марат, опускаясь на стул. – Я сразу приметил, что вы чем-то напоминаете Геббельса. Форма вам очень идет.
Дмитрий Иванович не оценил комплимента.
– Ваша ирония неуместна, Вербицкий. Вы окончательно встали на сторону наших врагов и поплатитесь за это.
– Один вопрос, Дмитрий Иванович. Каких врагов? Если не ошибаюсь, раньше вы боролись за национальную стабильность Белоруссии. Тогда враги у вас были совсем другими.
– Не имеет значения, Вербицкий. Время и пространство – очень сложные, многогранные понятия. Есть не только прошлое, настоящее и будущее. Существуют и параллельные измерения. Они пересекаются. Возникают реперные точки и линии.
Гнатиков встал, обошел вокруг стола и остановился рядом с Маратом.
– Ты, сынок, нарушил границы времени. Отсюда и весь этот бардак, но… Как я уже сказал все это не имеет значения.
– А что же тогда имеет?
– Хм… Только одно – мы всегда по разные стороны баррикад.
– Печально.
– Еще как! – Гнатиков наклонился к лицу Вербицкого. Стекла его очков холодно блеснули. – И для тебя, мой мальчик, эта печаль не абстрактное понятие. Обер-лейтенант, займитесь!
Офицер, которые все время стоял спиной к Марату, обернулся. От бля! Это был Байдак. Причем мертвый. Лицо капрала покрывали темные трупные пятна. Губы по цвету ничем не отличались от пегих усов, а глаза были пустыми, как окна дома, в котором погасили свет. По углам губ, на подбородке и шее багровели пятна засохшей крови. Байдак раскрыл рот и показал Марату язык – четырехгранный штык винтовки Мосина. На это раз живой – гнущийся, мокрый от слюны и крови.
– Ты… Ты – идиот! Зачем убил меня?!
Чудовище закашлялось, плюнуло на пол темной жидкостью и двинулось на Вербицкого, вытянув руки. Марат не ошибся. Суставом у пальцев было так много, что они больше походили на щупальца. И щупальца эти тянулись к шее Вербицкого. Он вскочил со стула. Попытался отступить в угол комнаты, но мертвец оказался слишком проворным. Пальцы-щупальца сомкнулись на шее Вербицкого. Он задыхался. Старался не смотреть в лицо мертвеца. Вцепился взглядом в эсэсовскую символику на шевроне. Две молнии. Только почему-то они напоминали ему змей. Откуда пришла эта ассоциации Вербицкий не знал. Просто змеи.
Размышляя о ползучих гадах, Марат пытался оторвать от шеи пальцы Байдака, но быстро сообразил, что из этой затеи ничего не выйдет. Он вскинул руки, нащупал пальцами глаза монстра, надавил на них изо всех сил. Хлоп-хлюп! Чвяк! Глаза Байдака лопнули, а пальцы Вербицкого погрузились в наполненные слизью ямки. Чудовище заревело. Вряд ли оно почувствовало боль. Просто бесилось от того, что лишилось зрения. Давление на шею ослабло. Марат выдернул пальцы из глазниц. Толкнул монстра в грудь. Ответный толчок был куда как сильнее. Он в буквальном смысле впечатал Вербицкого в стену. В глазах потемнело, но Вербицкий нашел в себе силы отпрыгнуть в сторону. Через секунду ослепленное чудовище врезало кулаком в стену. Как раз там, где недавно был Марат. От удара бетон покрылся трещинами. Байдак завертел головой.
– Где ты, падла?! Я все равно отыщу тебя и вырву сердце!
Новый удар. От стены откололся кусок бетона. С костяшек пальцев мертвеца слезла кожа, обнажив кости. Байдак ударил опять. Его кулак просвистел в нескольких сантиметрах от уха Марата. Стена раскололась. Трещина прошла от пола до потолка. Посыпались новые осколки бетона. Образовалось дыра. По идее, за ней должен был быть коридор, но Вербицкий увидел только черную пустоту. Монстр заметался по кабинету. Он безостановочно и бессистемно лупил кулаками в стены Куски бетона уже не падали на пол – их втягивала в себя пустота. Разрушения сделались необратимыми. Паутиной трещин покрылся пол. Провалился в бездну стол вместе с Гнатиковым. Унеслось в пустоту красное полотнище со свастикой. Потом настал черед Байдака. К этому времени он уже не выглядел офицером СС. Форменный китель лопнул, обнажив грудь. Обожженную до фиолетового цвета, сплошь усыпанную водянистыми волдырями. Бездна приняла в свои холодные объятия уже не капрала Байдака, не эсэсовского обера, а Жженного.
