Николай Желунов - Дозоры не работают вместе
Удивленный, перепуганный до смерти ай-ай смотрел на гостя огромными желтыми глазами, механически жуя жесткий лист фикуса.
С этой женщиной не помогут ни уговоры, ни угрозы, ни подкуп, подумал Гюнтер. Только сила. Но не забывай – она тоже по-своему сильна.
– Мне нужно знать, где Тидрек.
Ева рассмеялась. Ловким движением стянула с себя трусики, покрутила их на пальце:
– А если я не скажу, что ты сделаешь со мной, сладенький?
Гюнтер, который за свою долгую жизнь держал в объятиях тысячи женщин (четыре из них были королевами), считал себя привычным ко всему. До этой секунды он думал, что может себя контролировать, но теперь у него появились сомнения.
«Проблема в твоем теле. Оно слишком молодое. Гормоны… тестостерон…»
– Так что ты намерен делать? – Ева бесстыдно раскинула длинные ноги в стороны.
Гюнтер проглотил комок, медленно поднялся со стула, стянул с себя плащ и пиджак, аккуратно повесил на спинку.
Ева рассмеялась, поманила мужчину к себе.
Как она живет здесь совсем одна, почему-то подумал Гюнтер. Заходит ли к ней кто-то, чтобы скоротать вечера в этом маленьком городке? Может быть, она ездит развлекаться в Гамбург? Инкогнито, конечно, – не зря ведь она сбежала оттуда. Общается ли с другими Иными? У нее есть слабенький дар Светлой – наверняка Тидрек сам инициировал ее. Инициировал и сделал своей любовницей…
– Какой ты хорошенький… – Ева явно приободрилась, заметив, что он оставил автомат на стуле вместе с пиджаком. – Иди же ко мне, дурачок. Иди скорей. Или ты импотент?
Когда он был в шаге от женщины, она бросила ему в лицо горящий окурок и сразу же с силой ударила ногой в пах. И снова Гюнтер оказался готов к нападению – он уклонился от окурка и жестко блокировал удар. Лицо Евы исказилось от бешенства. Она сражалась отчаянно, она изрыгала страшные проклятия на немецком, французском и польском, но Гюнтер был сильнее и опытнее. Наконец он скрутил ее, заломил руки за спину.
Свет и Тьма свидетели – я не хочу этого делать. Но другого выхода нет.
Он поднял с пола еще дымящийся окурок, поднес к лицу Евы.
– Где Тидрек?
Женщина лишь тихо рассмеялась.
Гюнтер принялся за работу. Время от времени он останавливался и снова задавал свой вопрос. Ева смеялась ему в лицо.
Ей нравится. Ей же нравится все это, с раздражением подумал он. Она ловит кайф от боли. Ей нет никакого резона скрывать, куда уехал Тидрек, – ведьма просто развлекается. Это на вид ей двадцать пять, но кто знает, сколько на самом деле у нее за плечами долгих скучных лет – без цели, без настоящей любви?
Ты в тупике.
Выражение его лица не ускользнуло от Евы – она снова рассмеялась, выплевывая кровь на паркет.
В тупике?
Косматый ай-ай с интересом и ужасом наблюдал желтыми круглыми глазищами с лестницы за происходящим. Когда Гюнтер одним быстрым движением схватил зверька за шкирку, тот не успел даже ворохнуться.
– Сейчас я разделаюсь с этой тварью и обещаю – ты будешь помнить это всю жизнь. – Он схватил со стола нож. – У тебя последний шанс.
Чудовище заныло противным тоненьким голоском.
– Оставь его! Оставь, пожалуйста… – По лицу Евы вдруг потекли слезы. – Тидрек уехал куда-то на Рейн, к себе на родину.
– Куда на Рейн?
– Не знаю, он не сказал мне, пойми же, идиот. Если б знала, не сидела бы тут.
– Почему он уехал?
– Сказал, ему все надоело… надоела эта жизнь, он хочет покоя… Не мучай меня, я больше ничего не помню… Отпусти Ангела – тогда я не буду заявлять на тебя в полицию.
Ева рыдала, закрыв лицо руками. Перед Гюнтером больше не было глумливой стервы, лишь глубоко несчастная одинокая женщина. Почувствовав легкий укол в глубине сердца, он отшвырнул хныкающее чудовище, поднял с пола халат и протянул его Еве.
– Уходи, просто уходи, – прошептала она, – не хочу никого видеть…
Гюнтер выехал за границы городка и здесь остановился – смыть кровь с ладоней в бурой воде канала. Над заводью тихо шептала на ветру большая плакучая ива. В траве сонно цвиркал кузнечик. Значит, Тидрек уехал на Рейн. Что ж, Рейн – это уже что-то. По Рейну когда-то проходила граница между Римом и германскими варварами. Нужно порыться в воспоминаниях.
Когда ты услышал о Тидреке в первый раз?
Он оттер платком следы крови с рулевого колеса и спрятал платок в пакет; затем задумчиво съел свой завтрак (бутерброды с ветчиной и сыром), глядя на легкую рябь, бегущую по воде.
Так и годы пробегают по реке жизни. Оглядываешься назад и сквозь толщу воды видишь уже не все. И чем глубже заглядываешь – тем тяжелее разобрать подробности.
Со вздохом Гюнтер сел в машину и покатил в Гамбург. Целый день он бродил по улицам, глядя на лица прохожих, на покрытых зеленой окисью голых пупсов на крыше ратуши, на самые старые из сохранившихся домов. Долго сидел в портовом кабачке, потягивая пиво, вслушиваясь в грубый говорок матросов и хохот дешевых женщин.
Он вышел из кабака в холодную осеннюю ночь и задохнулся: совсем низко над городом, в рваной пене облаков, проплывал исполинский, изрытый кратерами шар луны.
Такая же луна была в ту ночь…
– Colonia Claudia Ara Agrippinensium, – прошептал он. – Вот где я увидел тебя впервые.
Гюнтер вернул машину в автопрокат и пешком направился к своему временному пристанищу, насвистывая подслушанную в кабаке песню:
When this old world starts getting me down
And people are just too much for me to face,
I climb way up to the top of the stairs
And all my cares just drift right into space —
up on the roof…[1]
Луна спряталась за холмом, и только редкие фонари заливали оранжевым мерцанием влажную после дождя дорогу к пансиону фрау Хильфигер. Пролетел одинокий автомобиль и исчез вдалеке. Уже подойдя к дому, Гюнтер замедлил шаг, прислушался. Издали ему показалось, будто от подъезда отделилась какая-то темная фигура и быстро пересекла улицу.
Ниже по улице неясно темнели силуэты припаркованных машин. В одной из них – тлеющий огонек сигареты.
Штайгер прошел мимо отеля, не останавливаясь, чувствуя, как мгновенно вспотели ладони. Окно на первом этаже было ярко освещено, сквозь накрахмаленную тюль занавесей он успел заметить высокую седую прическу фрау и голубое мерцание телевизора.
Не слишком ли ты стал пуглив? Отправляйся на вокзал и бери билет до Кельна. Здесь тебя больше ничто не держит.
Однако в его номере на втором этаже отеля оставался чемоданчик с личными вещами и почти все деньги, полученные от Кельта. Гюнтер обошел квартал кругом, перемахнул через забор и подобрался к зданию гостиницы с тыльной стороны. В номере художника было темно, а вот в комнате студентов-молодоженов ярко горел свет.
Гюнтер оглянулся – луны по-прежнему не было видно за облаками. Калитку, ведущую на дорогу, закрывали акации. Тогда он скинул плащ и осторожно вскарабкался по водосточной трубе на второй этаж. Жаль, нельзя сразу забраться с другой стороны дома к своему окну – там нет трубы. К тому же, если за домом действительно наблюдают, то следят и за окном его номера.
«Надеюсь, ребята не заняты прямо сейчас чем-нибудь, не предназначенным для посторонних глаз. Что же поделать, принесу извинения – может быть, дам двадцать марок за беспокойство. Совру что-нибудь… в конце концов, кто из нас не лазил в квартиру через окно, позабыв дома ключи…»
По дороге, взметая лужи, пронесся автомобиль – и Гюнтер припал к стене. Сердце колотилось где-то у горла. Если б водитель машины поднял глаза, он наверняка поднял бы шум по поводу незаконного проникновения в частную собственность… но все обошлось.
Гюнтер прислушался – в комнате Клауса и Хельги было тихо. Спят? Но почему со светом? Он перегнулся через подоконник, подтянулся и соскользнул в комнату.
Хельга лежала на кровати в трусиках и бюстгальтере, руки ее были связаны за спиной, нижняя часть лица замотана платком. Синие глаза неподвижно смотрели в потолок. Вместо горла у девушки была какая-то влажная черная масса. Запекшаяся кровь осталась на стене, на подушках, на прикроватном коврике, расшитом оленями и зайцами.
Гюнтер потянулся за «скорпионом». Осторожно, стараясь не издавать ни звука, открыл дверь в уборную. Здесь на полу, связанный по рукам и ногам, лежал Клаус. Его обнаженное худое тело представляло собой сплошной кровоподтек. В правом глазу торчала желтая, как цветок одуванчика, рукоять отвертки.
Шорох. Едва слышный шорох за входной дверью.
Гюнтер быстро оценил шансы прорваться с боем в свой номер и бежать потом прочь с деньгами как исчезающе малые. Так же бесшумно, как и пришел, он вылез в окно и спустился по водосточной трубе. Нашарив в траве плащ, растворился во влажной, пронизанной соленым холодным ветром приморской ночи.
