Владимир Прягин - Дурман-звезда
Он наклонился к уху пленника и тихо, но отчетливо произнес:
– Зачем вы пришли из тени?
– Чего? – переспросил Ясень.
– Не спешите, – сказал жрец терпеливо. – Подумайте хорошенько. Или, может быть, хотите подсказку?
Линзы, передающие свет, на этот раз были настроены по-другому. В подземелье проник единственный луч, не толще гвоздя. Он уперся Ясеню в грудь и медленно пополз вверх. Остановился, достигнув ямки под кадыком. Ясень почувствовал жжение, запахло паленой кожей. Боль нарастала с каждой секундой, он застонал, стиснув зубы, а потом из горла вдруг вырвался сиплый сдавленный рык.
– Вот, уже лучше. Зачем ты выполз из тени?
– Да пошел ты, – прохрипел Ясень и уточнил куда.
Предстоятель кивнул, словно принял к сведению. Луч погас, и снова стало темно. Ясень судорожно дышал. Собеседник вежливо сделал паузу, потом сообщил:
– Как вы понимаете, это только начало. Последняя проверка, если угодно. В ближайшие часы вам будет очень нехорошо. Я пока ухожу, но мои люди, естественно, за вами присмотрят. Позовут меня, когда вы дозреете…
– Послушайте, – сказал Ясень, сдерживая себя, – вы делаете ошибку. Этот знахарь, старая сволочь, написал какую-то хрень, а вы поверили на слово. Я ему ноги поотрываю…
– Да на здоровье, – сказал предстоятель. – Но это позже. Сначала закончим дело.
– Что там было, в письме?
– Я же говорил – ваша смерть.
Он вышел, лязгнул засов, и солнце вернулось. Уже не луч, а снова поток, шквал золотого света с примесью гнили. Ясень зажмурился, но сияние проникало сквозь веки. Боль стала видимой, превратившись в тысячи раскаленных крупинок, которые неслись сквозь багрово-желтую мглу, впивались в лицо, раздирали кожу. Ветер-свет разрывал его на куски.
Вьюга и пепел…
Человек на стене замер, перестал дергаться.
Мысль была простая и четкая.
Огонь не может причинить ему вред, потому что давно поселился в нем. Надо было просто об этом вспомнить.
И отныне не забывать.
Прежнего Ясеня больше не существует. Он сгорел еще там, на поле, где тоже мела метель. Его тело, память и мысли достались новому Ясеню, который познакомился с Кристой, попался в плен и висит сейчас, прикованный к стенке.
Наверно, жрец имел в виду нечто совсем иное, но подсказал идею – умри, если хочешь отсюда выйти. Точнее, вспомни, что давно уже умер.
Двое тюремщиков, сидевших возле двери, вздрогнули, когда пленник поднял голову к свету и растянул губы в мертвой улыбке. Глаза раскрылись, и оттуда хлынул огонь. Вспыхнули волосы, загорелась одежда, лопнула кожа. Тошнотворный дым заполнил подвал. Пламя изменило оттенок, стало пурпурным, и оковы начали плавиться, как восковые свечи. Человек в огне рывком отлепился от стенки, шагнул вперед.
Двое у двери не поддались панике. Переглянулись коротко, после чего один, ни слова не говоря, выскочил в коридор, чтобы привести помощь. Другой потянул из ножен клинок. Живой факел остановился напротив, повел плечами, словно проверяя подвижность. Языки пламени побледнели, нехотя улеглись. Теперь казалось, что фигура облита застывающей лавой – оранжевое на черном.
Бывший пленник с нечеловеческой быстротой метнулся вперед. Уклонился от удара мечом и выбросил руку, сминая чужое горло. Мерзко захрустело, и охранник безвольной куклой упал на пол.
Ясень стоял над трупом, прислушиваясь к себе. Боль не ушла, но уже не рвала на части, а стала ноющей, словно бы застарелой. Кожа постепенно принимала нормальный цвет. Огненный шторм рассеялся. Вместо него между полом и потолком кружился лиловый пепел. Или, скорее, зола, горелая пыль – хлопья были мелкие, как песчинки. Солнечные лучи, пробившись сквозь эту взвесь, падали на стену, где остывали разорванные оковы. Свет по-прежнему казался резким и неприятным, но уже не слепил.
Человеческие чувства возвращались. Во всяком случае, Ясень сообразил, что стоит совершенно голый, если не считать слоя копоти и обугленных лоскутов, оставшихся от одежды. Прикинул, не позаимствовать ли штаны у задушенного тюремщика, но вместо этого поднял меч. Времени уже не было, в коридоре загрохотали шаги.
Дверь распахнулась, и что-то влетело внутрь – блестящий предмет размером с горшок. Оказавшись в потоке света, он словно бы замедлился, завис в воздухе, и Ясень невольно уставился на него. Эта штука была как ситечко из чайного сервиза для великанов, яркие блики играли на сетчатой полусфере, подмигивали загадочно.
Дубинка просвистела над головой – Ясень пригнулся в последний миг. Сообразил мельком, что «ситечко» просто отвлекало внимание, пока враги врывались в подвал. Их было четверо, они действовали умело, окружали со всех сторон. Будь на его месте обычный пленник, его задавили бы через пару секунд – как тогда, на берегу ручья.
Но сейчас все иначе.
Ясень видел – лиловая пыль, клубящаяся вокруг, затрудняет нападавшим движения. Дубинки замедляются, будто бы залипают – совсем чуть-чуть, но этого хватает, чтобы вовремя уклониться.
Без клинков, значит? Живым хотят взять?
Ну-ну.
Ясень увернулся еще раз, взмахнул мечом и, не дав противнику отскочить, развалил ему череп надвое, словно тыкву.
Выйдя во двор, Ясень огляделся в некоторой растерянности. Он почему-то считал, что темница находится непосредственно под зданием храма, но это оказалось не так. Тюрьма стояла отдельно. Впрочем, по виду это была и не тюрьма вовсе, а нечто вроде небольшого амбара. Но предназначался он исключительно для того, чтобы замаскировать вход в подвал. Вокруг располагались хозяйственные постройки.
Прежде чем вылезти из подвала, Ясень снял-таки одежду и обувь с одного из мертвых бойцов. Клинок, естественно, тоже взял. Осталось только рожу отмыть от копоти.
Во дворе возились люди, но никто из них не проявил интереса к Ясеню. Они не знали, что скрывает «амбар». Обслугу внутрь не пускали – за исключением детины с лукошком, который ничего рассказать не мог. Очень предусмотрительно.
Плескаясь у колодца, Ясень прикидывал, как действовать дальше. Местность была смутно знакомая – окрестности Белого Стана. Кажется, храм тут где-то неподалеку, примерно в получасе езды. Охранники могли послать кого-то с вестью, что пленник освободился. Пока гонец туда доберется, пока обратно – время в запасе есть. Хотя четверть часа примерно уже прошла…
Ясень не собирался снова лезть в драку. После вспышки ярости, которую он испытал в подвале, волной накатила слабость. Шестнадцать суток на голодном пайке не прошли бесследно. Он понимал – сейчас ему не удастся опять загореться лиловым пламенем. Он выжат досуха. Если вдруг нападут бойцы, отбиться не сможет, а на цепь он больше не хочет.
Надо линять отсюда и только потом, отлежавшись, искать ответы на все вопросы. Почему его назвали тварью из тени? Чего от него хотел жрец, любитель разговоров с намеками? И вообще, как ему, Ясеню, дальше жить?
Но в данную секунду главный вопрос – где его жеребец? Предстоятель обмолвился, что Черного не убили. Если так, тем хуже для них. За перерожденным конем никто не угонится.
Заметив среди построек конюшню, Ясень быстро пошел в ту сторону и буквально нос к носу столкнулся с верзилой, что приносил еду. Здоровяк, уставившись на него, издал озадаченное мычание. Морду перекосило от мощной работы мысли.
– Опять с отрубями? – спросил Ясень, заглядывая в корзинку. – Хоть бы разок колбасы притащил, кабан. Ладно, давай что есть. И не ходи туда больше, понял? Некого там кормить. Наелись уже от пуза…
Черный лежал в углу. Почуяв хозяина, поднял голову, но вместо ржания издал только слабый хрип. Глаза его почти не светились – казалось, в полумраке едва тлеет остывающий уголек. Бока тяжело вздымались, ребра проступали сквозь шкуру.
Ясень молча сел рядом.
Он уже понимал, что случилось. Коня одурманили («мертвой росой» – самый надежный способ), чтобы тот не бросился на защиту хозяина. Но через какое-то время Черный пришел в себя и, надо думать, рассвирепел. Рассвирепевший перерожденный – жуткое зрелище, на привязи не удержишь. Жеребец наверняка чувствовал, что Ясень где-то недалеко, и рвался на выручку, сходя с ума от бессилия. Пришлось опять усыпить, потом еще и еще. Две недели «мертвой росы» – такое вынести невозможно. Удивительно, как он жив до сих пор…
Ничего нельзя было сделать.
Конь глядел на него.
– Прости, – сказал Ясень, доставая клинок.
Пегую кобылу, взятую со двора, он загнал еще до захода солнца. Слез и тут же забыл о ней. Прошел пешком еще с четверть лиги, но голова кружилась, и подгибались ноги. Он добрел до края редкого леса, сполз в неглубокий овраг, засыпанный пожухлой листвой, и тень, шепча колыбельную, накрыла его своим одеялом.
10
Обоз тащился по разбитому тракту. Тяжело скрипели телеги, устало фыркали лошади. Даже возницы бранились вяло и без души. Хорошо еще, что осень в этом году выдалась сухая и теплая, поэтому дорога окончательно не раскисла. Но все равно путешествие нагоняло тоску.
