Денис Новожилов - Тридевятое царство. Удар Святогора
– Вот только династия не окончилась, благодаря Святогору. Внук царя жив, а Финист – уже нет. Снова не сбылось пророчество.
– Тебе решать, сбылось или нет, а только я это пророчество увидела, когда Дабог царем был, а Финист – юнцом безусым.
– Хорошо, – согласилась Марья, – давай подумаем. – Она подошла к окну и откинула занавес. Яков увидел, что за занавесом было вовсе не окно. Огромный ковер, с узором, шитым золотом. А на ковре этом была видна вся держава да окрестные страны-государства. Леса и горы, реки и города… Яшка невольно залюбовался: если его спутница могла создавать такое, она и вправду богатырь в женском обличье.
– Допустим, Иван-царевич выжил; где он может оказаться? Пойти к Святогору? Тот его взашей выгонит, поскольку Финиста и его род не жалует. Да там и свой царь есть. К Даниилу? Зачем он ему… К другим князьям? Кто рискнет поставить на того, кто все испортил и власть упустил из рук, когда она сама к нему шла? Да и как он сможет что-то объединить? Кого? Святогора и Даниила? Новгород и Галич с Черниговом? Нет, невозможно. Иван-царевич свою игру уже проиграл, второго шанса история не дает.
– Это ты думаешь, – высказалась птица, снова отхлебнув студеного кваса, – а я вижу.
– Как и будущее Сарлавана. Вы видите то, что должно случиться, но мы вольны менять ход событий. Ничто не предначертано.
– И еще раз я тебе повторю, – вздохнула птица устало, – победителем выйдет Иван-царевич.
В этот раз Марья Искусница молчала долго.
– Не понимаю, – наконец сдалась она, – не понимаю, как и к каким силам сможет он примкнуть, чтобы одержать верх, но я не стану пренебрегать твоим видением. Предлагаешь искать Ивана-царевича и делать ставку на него?
– Нет, это бесполезно. Иван-царевич объединит Русь своей смертью. И победит он уже после смерти своей.
– Ничего не понимаю.
– Я тоже не понимаю, но будет так.
Чудо-птица шумно вздохнула и, хлопнув крыльями, вышла из мастерской, оставив за спиной Марью Искусницу и ее пленника.
Глава 21
Войско Ивана-Царевича
– Ты, дядя, главное – не дергайся, – рыжый детина в рваной кольчуге и съехавшем набекрень шлеме криво улыбнулся и наставил копье на двух путников, – отдавай монету и иди себе дальше, мы не убивцы, нам на праведное дело.
Трое его приятелей, самого разбойного вида, стояли подле вожака и, хищно улыбаясь, поигрывали оружием.
– А могу я поинтересоваться, уважаемый, о каком таком благом деле ты говоришь?
Путников было двое, один был дородным крепким мужчиной, второй… вот со вторым все было сложнее: на первый взгляд могло показаться, что лет ему немного, фигура самая обычная, борода и усы куцые, как у юношей. Но если смотреть подольше, бросалась в глаза и проступившая седина, и, в особенности, взгляд куда более глубокий, чем бывает у молодых. Именно этот второй и задал свой вопрос, тихим и спокойным голосом, взглянув ясными васильковыми глазами прямо в лицо остановившему их разбойнику.
– Так мы, думаете, разбойники, – ощерился детина, – а мы, между прочим, самая что ни на есть законная власть и регулярное войско.
Второй путник взглянул на него и презрительно хмыкнул, весьма недвусмысленно выражая свое мнение о его словах.
– Не верит, – подал голос разбойник, стоявший справа от вожака и покручивающий в руках булаву, – а зря.
– Зря, – крякнул, соглашаясь, детина, – мы войско законного князя Руси, Ивана-царевича, сына и наследника великого князя Владимира.
– От оно как, – добавил его соратник и хлопнул булавой об ладонь.
– Нет больше никакого войска Ивана-царевича, разбили нас галичане с новгородцами, – ответил здоровяк, – так что не бреши мне тут.
– Так и есть, разбили, – хмыкнул третий разбойник, – а мы вот не сдались. Мы в леса ушли и борьбу нашу продолжаем.
– Погоди, Ерема, – одернул его детина, – ты разве не слышал, он сказал «нас». Ты кто таков будешь?
– Пересвет меня зовут, – откинул дорожный плащ путник, представая во всей своей красе, – бывший воевода конного отряда Смоленского княжества при князе Ростиславе.
– Слышь, Фома, – оживился четвертый разбойник, – а и правда, это боярин Пересвет, я его помню. Он, конечно, в ухо завсегда мог съездить, но обычно за дело.
Разбойники опустили оружие.
– Ну со своего-то мы брать не будем, – расстроенно произнес детина, которого называли Фомой, – слушай, может, к нам тогда? Тут в лесах больше сотни наших ребят. А куда нам идти? Войско разбежалось, князь Смоленский убит. А так мы и землянки сладили, зиму пережить. Местные крестьяне нас подкармливают немного, мы их не обижаем, даже от настоящих разбойников защищаем. Только на дороге вот оброк собираем. Нам крепкие мужики нужны, давай к нам. У нас тут кого только нет. Фрол – из смоленского полка, я – из полоцкого, Ерема вон – вообще из киевской дружины.
– Да нет, – махнул рукой Пересвет, – у меня теперь свой путь.
– А щуплый, щуплый-то? – Хриплый воитель с топором показал на спутника Пересвета, – ты свой, а он пущай платит.
– Щуплый должен платить, – подтвердил рыжий.
– Да знаешь ли ты… – Пересвет начал было надвигаться на противников, но спутник положил руку ему на плечо, и боярин тут же остановился.
– Я вижу, вы хорошие люди, – тихим, спокойным голосом произнес он, – зачем же вы губите себя разбойными делами?
– Зачем-зачем… кушать чтобы, вот зачем.
– Но ведь можно жить с честного труда, не прибегая к разбою. А вы губите свою душу, в грехе живя.
– Чего губим? – Фома удивленно посмотрел на собеседника. – Что такое душа?
– Вот все, что в тебе есть человеческого и настоящего, и есть твоя душа, от первого воспоминания о матери, каждое настоящее чувство, радостное оно было или грустное. Душа ваша – это вы и есть, а вы себя губите, в разбой ударившись.
– Поучи еще нас, – угрюмо ответил ему рыжий, – много умных развелось.
– Да он просто зубы нам заговаривает, – рассердился Ерема, – платить не хочет и забалтывает.
– Да, ты это… деньги давай, – очнулся главарь, – нечего нам тут по ушам возить словами.
– Нельзя вам деньги давать, – вздохнул путник, – погубят они вас. Вас спасать надо, вытягивать из трясины этой.
– Ты себя спасай, – снова огрызнулся Ерема.
– Ты пойми, добрый человек, не денег мне жалко. Нуждался бы ты по-настоящему, все бы я отдал без жалости. О тебе же пекусь.
– Вот как, – Ерема угрюмо посмотрел исподлобья, – ты просто слабей, вот и боишься, что у тебя деньги заберут, про жалость байки рассказываешь. А сам просто жадный.
– Зря ты так думаешь, – покачал головой путник, – я гораздо сильней вас, только не в силе суть, а в правде. А правды за вами нет, и этим слабы вы.
– Я его все-таки стукну, – произнес рыжий и попытался тупым концом копья ударить путника в грудь. Однако получилось все совсем не так, как ожидал главарь: его противник легко уклонился и, схватив руками древко, вырвал его из рук разбойника, а потом, пригнувшись, подсек его под ноги. Разбойник не удержался и рухнул вниз. Фома взмахнул булавой и кинулся на обидчика, но тот шагнул в сторону и, захватив нападающего за руку, перекинул его через ногу, подсекая. Не прошло и нескольких мгновений, а все разбойники лежали на земле, щуплый путник стоял посреди копошащихся тел и с сочувствием смотрел на поверженных противников.
– Вот видите, как нехорошо получилось, – тяжело вздохнул он, – неужели нельзя было послушать меня без этого?
– На Руси всегда так было, – хмыкнул Пересвет, даже не пытавшийся вступить в схватку, – доброе слово и хороший пинок понимают гораздо лучше, чем просто доброе слово.
– Ничего себе… – простонал Ерема, валясь на землю, – это кто тебя так научил драться?
– Илья Муромец учил.
– Тогда оно, конечно, – обрадовался рыжий главарь, – тогда понятно…
Разбойники заметно повеселели. Одно дело, когда здоровых мужиков побил щуплый юноша, другое – получить тумаков от ученика самого Ильи Муромца.
– Сила не важна, – вздохнул победитель, – всегда найдется кто-то сильнее тебя. Нельзя жить, считая, что прав тот, кто сильней. Закон должен быть в душе у человека, а правда с ним должна идти рядом, иначе нельзя жить человеку.
– Легко тебе рассуждать, – Ерема поднимался на ноги и угрюмо смотрел на неожиданного силача, – это не тебя травили как зверя.
– Ерема прав, – поддержал своего напарника Фома, – нас вообще упырями какими-то выставили – в родные деревни не вернуться, все шарахаются. Князья-то, что победили, они нас Кощеевой нечистью объявили. Ну и где тут правда? Мы люди честные… были, по крайней мере. Честно служили в войске, и никакие мы не вурдалаки. Ну и есть ли правда на земле после этого?
– Чем больше людей будет за правое дело стоять, тем сложнее станет лживым и подлым дела свои темные творить. Бог любит каждого, но милее всего ему те, в ком жива любовь к правде, истине; те, кто тянется к добру. И даже если в прошлом совершил человек страшные злодеяния, стоит лишь ему встать на путь истинный – и сразу люб он становиться богу и мил. Даже, может, более люб, чем тот, кто зла в своей жизни и не видел никогда.
