Виталий Сертаков - Свиток проклятых
– Что будем делать? – кир Лев обежал голый берег, заглянул в жерла пещер, куда нам предстояло отправиться. Темные проходы, выбитые в толще скалы, звали в иные миры. Они походили на распахнутые каменные рты, заполненные пережеванными письменами. Читать тексты было непросто, указующие руны скрывались в блеске драгоценных камней. Дымчатые хризолиты, сонные смарагды, неспелые рубины сочились из стен, звали наклониться, но никто из нас не прельстился.
– Желчь к желчи… кости к костям… – страшно захрипел кир Дрэкул. На губах его лопались розовые пузыри, пальцы скребли по камням, тело изогнулось и принялось биться, как вытащенная на берег рыба. Мы с дядей Львом подскочили, подложили под голову наставника мешок, но туловище не тронули. Из яйцеклада горгоны кровь вылетала густыми комками.
– Неужели он решил умереть? – заволновался Исайя. – Ах, как не вовремя!
– Кости к костям… жилы к жилам…
– Почтенные киры, отвернитесь, – скомандовал я, и принялся стаскивать рваную тунику.
– Эгемон, прошу тебя. Позволь, я это сделаю, – вызвался кир Лев.
– Нет, только я сам! – осадил я верного друнгария. Несомненно, дядя лучше, чем я, годился для задуманного, в нем кипело немало жизненной силы, или маны, как порой называют в трактатах эту неуловимую субстанцию, и кроме того, дядя видел в походах, как это делается. Обычно раненые маги используют здоровых рабов, или пленных, их не жалко. Дядя был крепче меня, но потеря маны – процесс незаметный, и по-своему сладкий, как погружение в детский сон.
– Жилы к жилам… ногти к ногтям…
Наставники отвернулись. Обоим знатным мужам хватило ума не подглядывать за темным действом. Я разделся, очертил вокруг мятущегося учителя на песке нужную фигуру. В заплечном мешке некроманта имелось все нужное для проведения Изгоняющих ритуалов, но любой, сунувший руку в мешок, мог остаться без пальцев. У меня уцелели лишь огарки свечей, пара пузырьков со снадобьями, несколько засушенных предметов, названия которых я не доверю языку плебса. Предстояло рискнуть, хотя любой чернокнижник с детства привыкает к близкой тьме. Я скинул одежду, и блики от озера жадно кинулись ко мне, точно похотливые сирены. А я приблизился к учителю, обнял его, и стал кататься вместе с ним, повторяя нужные слова.
– Ногти к ногтям… кожа к коже… слезы к слезам…
Удержать щуплого мага в объятиях оказалось трудной задачей. Моя кожа покрылась инеем, сердце едва не остановилось от мерзкого холода, кисти и пятки онемели. Кир Дрэкул жадно пил, я щедро отдавал, и чувствовал, как мое тепло перебирается в него. Потом я услышал, как размякшие мышцы стали медленно выталкивать костяное копье. Наставник скрипел зубами, его лицо неуловимо быстро менялось, я старался не смотреть, дабы случайно не встретиться взглядом. Дрэкул разбил мне в кровь губы, но я не отклонялся, я выдыхал ему в нос, стараясь ни в коем случае не вдыхать его дыхание. Когда играешь черными против смерти, важно – не увлекаться, не атаковать слишком глубоко в тылу противника. Противник самый серьезный, еще никто у него не выиграл, и никто не играл белыми. На белые в таких партиях можно не рассчитывать. Зато черные фигурки могут глубоко проникать в оборону, порой слишком далеко. Немало юных знахарей, едва овладевших азами рифмованных лабиринтов, погибло, пытаясь спасти безнадежного больного. Кир Лев – отважный, сильный, бесстрашный флотоводец, именно поэтому я его заменил. Он не сдержался бы там, где следует быть робким.
– Зубы к зубам… губы к губам… – некромант шептал все слабее, зато костяной кол вибрировал в его спине.
Я ощутил непреодолимое желание задремать, и продолжать обнимать учителя. От него так сладостно пахло, будто расцвел самый желанный цветок. Вся суета и страхи потеряли смысл, идти стало некуда, радостный покой напоил все члены тела. Вдыхать радость и спать. Вдыхать покой и спать…
Я отстранился чуть позже, чем надо, но все же успел. Ладони уже начинали кровоточить, лицо горело, моя кожа почти слилась с кожей некроманта, даже под одеждой. Я оторвался, а раненый наставник гневно замычал. Он готов был выпить меня до дна, иссушить до состояния арбузной корки, и только потом заметил бы, кого ненароком убил. Но сын дуки Закайя хорошо усвоил уроки. Сердце мое отбивало тяжелую дробь, в такт с сердцем учителя. Кир Дрэкул улыбнулся мне сквозь боль, затем вывернул руку назад и вытащил из спины острие, давно убившее бы обычного человека. Плащ сросся, не оставив швов.
– Хорошо, эгемон, – сухими губами произнес учитель. – Кровь за кровь. Я думал, что я кровный должник Андруса Закайя, но теперь я должен и его сыну. Умоляю тебя, молодой эгемон, обещай мне, что никогда больше так не поступишь.
– Если мой друг и наставник в беде… – я разозлился. Я хотел сказать, что достаточно взрослый, и не нуждаюсь в нравоучениях. Кроме того, я прекрасно себя чувствовал, даже кровь не пошла носом, как случалось прежде.
– Клянусь чревом Ваала, – шепотом перебил меня Дрэкул. – Воистину, ты мой господин, но так же верно и то, что я сам убью себя, если ты еще раз попытаешься отдать мне ману. А теперь займемся делом, молодой наместник.
Хотя дальше моста ни отец, ни кир Дрэкул меня не водили, я давно выучил, что следует делать. Развязал поясной карман, нежно разбил глиняный горшок, обнял ладонями крошечного вампира и доверил ему формулу Ночного братства. Слабые крылья затрепетали, коготки задергались. Мышь искала силу, я подставил теплую вену. Быстро насытившись, вампир вспорхнул к темному потолку пещеры, но далеко улететь не смог, ведь я намотал на запястье тонкую нить. Мышь пометалась и юркнула в левый коридор, точно в глотку земляного червя. И тут я совершил ошибку, забыл разжечь болотный огонь. Поэтому первый же шаг едва не лишил меня жизни, Лев схватил меня и отшвырнул назад. Я не успел оскорбиться, ведь пропасть сухого колодца разверзлась под ногами.
– В который раз убеждаюсь, насколько мудры весталки, – прошелестел некромант. – Кир Исайя, ты едва не погиб, но без тебя мы не продвинемся и на стадий. Со мной нет ученика, хранившего память рун.
– Что я должен делать? – встрепенулся книжник.
– Искать знак Привратника, – учитель выплюнул кровь, подержался за грудь, выздоровление давалось ему нелегко. – Читать, когда встретятся важные письмена. Но не вздумай произнести хоть слово вслух, здесь наверняка полно охранных заклятий. Я не знаю мертвые языки так, как их знаешь ты. Но мне отчасти знакомы те, кто на них говорит.
– Обычные факелы не годятся, – на сей раз я остановил дядю Льва, тот уже собирался поджечь промасленную паклю.
Мы с большой осторожностью вскрыли сосуд с холодным синим пламенем. На приготовление малого количества болотного огня ушли тысячи поющих жаб и могильных светляков. Своды коридора осветились призрачными бликами, стали видны замурованные боковые ходы и забытые всеми усыпальницы. Но главное – стали видны ловушки. Здешним воздухом долго не пользовались, он стал шершавым и ломким, как кости неудачников у нас под ногами. Пахло сладко, но это был аромат масел, которыми пропитывают саваны. Чем глубже мы забирались, тем чаще истлевшие трупы салютовали нам скрюченными пальцами. С одного из них, великана, застрявшего в капкане скрытой расщелины, друнгарий Лев снял отличную бронзовую палицу, шипы которой при нежном поглаживании прятались, подобно кошачьим когтям.
Куда и зачем пытались добраться безрассудные смельчаки, какие племена их породили, что они знали о конце пути? Я запомнил двоих низкорослых, заколотых каменными копьями, упавшими с потолка. Видимо, чаша с двуликими самоцветами была нарочно оставлена на развилке ходов. Наверное, глупцы кинулись набивать свои кожаные сумы, но едва чаша потеряла вес, включился скрытый механизм. И жадных охотников пригвоздило к земле. Лев вспорол истлевшую суму, ожившие кристаллы затрепетали, как сердца пугливых стрижей.
Ребенком я забавлялся с двуликими камешками в подземной кладовой моей матери. От двуликих игрушек всегда трудно оторваться, будь то зеркальные книги, самоцветы или поющие амфоры. Впитав тепло ладони, лазуриты наливаются глубиной, в которой несведущий человек может оставить зрение. Шелковые амазониты ночью неторопливо моргают, испуская дремотный холод, как глаза налимов, а днем захлопываются, навсегда воруя сны. Малахиты вдыхают любой дым, принося обманчивую свежесть даже на пожарища. Но самыми опасными из двуликих признаются хрустальноликие адуляры, называемые еще порчеными лунными камнями, эти охотно прорастают ветвями сосудов, и горе тому, кто надолго сожмет горсть их в руке.
С тихими убийцами мне дозволялось развлекаться под масляным светильником. Ведь даже супруга автократора не смогла бы заковать подземных красавцев в шейное ожерелье и принимать так послов под парадным балдахином. На открытом воздухе двуликие превращались в нечто крайне неприятное. По слухам, юная севаста Агриппина получила от жены императора диадему с вкраплениями радужных лабрадоров. Агриппина провинилась наглой красотой, и тем, что излишне прямо взглянула на венценосного во время дворцового приема. Нигде не прописано, но хорошо известно, кто из женщин может смотреть в глаза носителю короны – его мать, его сестры и продажные девки. Поэтому супруга императора не поскупилась. Подаренная диадема нисколько не убавила красоты легкомысленной Агриппины. Даже когда ее застывшее тело топорами вырубали из фамильного дубового трона.
