Стивен Эриксон - Память льда. Том 2
– Худа ради, не показывай нам, – воскликнул Мурильо. – Ты носишь эти сапоги столько, сколько я тебя знаю, Крупп. Сама Полиэль побоится того, что обитает у тебя между пальцами.
– И не напрасно! Отвечу Коллу кратко и точно – Крупп уверяет, что злоба, нет, ярость, не способна повредить такому, как он, тому, для кого мир, – это жемчужина, заточённая в пределах слизистых границ. Ух, если подумать повторно, картина не такая уж и приятная… а если в третий раз, так и вовсе отвратительно-ужасная. Крупп попробует ещё раз! Для того, кому весь мир – мечта, переполненная цветами и чудесами, которые невозможно вообразить, где даже само время утратило значение… к слову о времени, уже ведь очень поздно, да? Сон манит потоком спокойного пресуществления, которое превращает забвение в награду и омоложение – и одного этого чуда достаточно для каждого из нас, чтобы закончить сию постылую ночь! – Крупп вскинул руки, махнул ими в последний раз и ушёл. Спустя какое-то время мул побрёл по его следам.
Двое мужчин смотрели ему вслед.
– Вот бы молот Бруда попал по этой жирной голове, – громко сказал Колл.
– Скорее всего, соскользнул бы, – возразил Мурильо.
– Твоя правда.
– Мидии, мозги и вонючие пальцы, Бездна его побери, меня сейчас стошнит.
Высоко над лагерем Карга сложила свои уставшие, тяжёлые как свинец крылья и спикировала к палатке Воеводы. Несмотря на истощение, по её телу пробежала дрожь волнения и любопытства. Разлом на север от лагеря по-прежнему сочился порченой кровью Огни. Великая ворониха ощутила взрыв, ещё когда пролетала над горами Видения, далёко на юго-востоке. И сразу поняла, что́ это.
Гнев Каладана Бруда.
Поцелуй молота, а с ним – взрывная перестройка природного мира. Вопреки царившей тьме, она видела, как хребет базальтовых гор вырос там, где раньше было сердце Серпинской равнины. И волшебство, исходящее от крови Спящей богини, Карга тоже узнала.
Прикосновение Увечного бога. В венах Огни происходили изменения. Павший превращал её кровь в свою. И её вкус я знаю слишком хорошо, ведь кровь эта была для меня материнским молоком. Очень давно. Для меня и всего моего рода.
Изменения пришли в мир там, внизу, под крылом – и Карга упивалась ими. Её душа, как душа всякого во́рона из её рода, ощущала прилив сил, заряд бодрости. Она никогда не чувствовала себя такой живой.
Скользя по тёплым потокам воздуха, Карга спускалась, подскакивая на карманах холодного ветра – отголосках травматических изменений, взвившихся в атмосферу, когда Бруд высвободил свою ярость. Потом ворониха опустилась вниз и легонько ступила на землю перед шатром Воеводы.
Снаружи казалось, что в шатре темно.
Едва слышно хихикая, Карга запрыгнула под полог.
– Ни слова, – проревел Бруд из темноты. – Ни слова про вспышку моей ярости.
Великая ворониха склонила голову к кровати. Военачальник сидел на краю, обхватив руками голову.
– Как пожелаешь, – прошептала Карга.
– Докладывай.
– Хорошо. Вести от Аномандра Рейка. Он добился успеха. Лунное Семя прошло незамеченным и теперь… скрывается. Мои дети летают высоко над землями Паннионского Провидца. Воевода, не только они видели правду, лежащую внизу. Я сама видела…
– Детали оставь на потом. Лунное Семя на месте. Хорошо. Ты летала в Капастан по моей просьбе?
– Летала, о мрачнейший. И узрела первый день и первую ночь сражения.
– И какова твоя оценка ситуации, Карга?
– Город не устоит, Воевода. И это не вина его защитников. Силы, противостоящие им, слишком велики.
Бруд хмыкнул.
– Возможно, нам следовало пересмотреть расположение Чёрных морантов Дуджека…
– Они размещены точно там, где Однорукий хотел их разместить. – Карга поколебалась, повернула к Каладану Бруду один глаз, потом другой. – Стоит уточнить одну необычную деталь, Воевода. Выслушаешь?
– Говори.
– Провидец ведёт войну на юге.
Бруд резко поднял голову.
– Именно так, – кивнула Карга. – Мои дети видели армии Домина, идущие прочь, отступающие с севера. К самому Обзору. Провидец обрушил огромное волшебство на неизвестного врага. Реки льда, стены льда. Обжигающе холодные ветра и штормы – мы уже давно не видели, как открывается этот Путь.
– Омтоз Феллак. Путь яггутов.
– О да. Воевода, сдаётся мне, ты не слишком удивлён. Меньше, чем я ожидала.
– Я действительно удивлён войне на юге, Карга. – Бруд встал, натягивая меховое одеяло на плечи и начал расхаживать по шатру. – Что касается Омтоз Феллака… нет, я не удивлён.
– Так значит, Провидец не тот, кем кажется.
– Похоже на то. У нас с Рейком были подозрения…
– Ну, – перебила его Карга, – если бы я про них знала, я бы детальнее изучила ситуацию у Обзора. Ваше упрямство вредит всем нам.
– У нас были только догадки, Карга. Кроме того, мы слишком ценим твою покрытую перьями шкурку, чтобы ты рисковала, приближаясь к передовой неизвестного нам врага. Дело сделано. Скажи, Провидец остаётся в Обзоре?
– Мои родичи не смогли этого определить. Там повсюду летают кондоры, и они не одобряют нашего присутствия.
– С чего это обычные птицы вас тревожат?
– Не совсем обычные. Да, смертные птицы немногим ушли от одетых в перья ящериц, но именно эти кондоры больше походили на ящериц, чем на птиц.
– Глаза Провидца?
– Вероятно.
– Это осложнение.
Карга пожала полусогнутыми крыльями.
– Есть у тебя мясо? Я голодна.
– В яме для отбросов за палатой лежат остатки козы.
– Что? Ты хочешь, чтобы я ела из ямы для отбросов?
– Проклятье, Карга, ты же ворониха, почему бы и нет?
– Возмутительно! Но если это всё, что есть…
– Это всё.
Кудахтая, чтобы сдержать порыв ярости, Карга поскакала к задней стенке шатра.
– Впредь бери пример с меня, – прошептала она, пробираясь через ткань.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Бруд.
Карга сунула голову обратно в палатку и открыла клюв в тихом порыве смеха, затем ответила:
– Разве это я вышла из себя?
С рычанием он шагнул к ней.
Ворониха пронзительно вскрикнула и убежала.
Глава шестнадцатая
Первому Чаду Мёртвого Семени
снится предсмертный вздох отца
и слышится вечным повтором
запертый в лёгких вопль…
Посмеешь ли его глазами
Увидеть мир хоть на миг?
Первому Чаду Мёртвого Семени
вести легион печали
по костлявой дороге голода,
где мать поёт и танцует…
Посмеешь ли следом за ним
прийти и взять её за руку?
Первому Чаду Мёртвого Семени
носить разнородный доспех,
что укроет его от мига рожденья
годами жестокой учёбы…
Не смей судить его строго,
если не влез в его шкуру.
Тенескаури неудержимым потоком обрушились на стены города. Обезумевшая от голода толпа накатилась и хлынула в Капастан.
Баррикады у ворот прогнулись под бешеным давлением, затем рухнули.
Город затопили враги.
В четырёх сотнях шагов от цитадели Кованый щит развернул забрызганного кровью скакуна. Люди протягивали к нему руки, хватались за броню на ногах коня. С холодной яростью жеребец раз за разом бил копытом, круша кости, сминая рёбра, проламывая головы.
Когда враги отрезали их от цитадели, три «гривы» из «Серых мечей» окружили Итковиана на вершине пологого холма, усыпанного глиняными столбами капанского кладбища. Бо́льшая часть этих вертикальных гробов уже была повалена и разбита так, что истлевшие останки в саванах рассыпались по склону, смешиваясь друг с другом в посмертии.
Итковиан смотрел на врата цитадели, груда тел перед ними была уже настолько высока, что можно было карабкаться вверх. Именно это и делали десятки тенескаури, взбираясь по трупам к капонирам, где их ждали зазубренные наконечники длинномерных пик. Крестьяне даже не пытались защищаться – пики кололи и ранили, несли смерть, взметая фонтаны крови и вырывая ошмётки плоти.
Кованый щит никогда не видел подобного кошмара. Все прошедшие битвы, все ужасы войны, всё то, что вынужден видеть солдат, меркло по сравнению с этим зрелищем.
Когда крестьяне падали и скатывались по склону из трупов, женщины запрыгивали на мужчин, пригвождая их к земле, разрывали одежду, расставляли ноги и, среди крови, криков и смерти, насиловали.
Чуть в стороне от убитых и умирающих люди пожирали себе подобных.
Два разных кошмара. Кованый щит не мог решить, что его потрясло больше. Кровь ледяным потоком струилась в жилах, и он понял со страхом, переходящим в панику, что настоящий штурм только начинается.
Ещё одна волна подкатилась к злополучным «Серым мечам» на кладбище. Широкие проспекты и улицы со всех сторон заполонили сплочённые бешенством тенескаури. Все взгляды были прикованы к командиру и его солдатам. Люди тянули к ним руки и, несмотря на расстояние, жадно загребали воздух.
