Виталий Сертаков - Свиток проклятых
Боялся ли Мануил Закайя? Не пристало сыну триумфатора врать. Конечно, я испугался. Я видел много чудес сквозь отцовский Небесный глаз, я прикоснулся к мерзостям в зале Обращений и темницах Иллируса, специально построенных для укрощения ведьм. Мне угрожали от рождения, но никогда доселе меня не пытались превратить в пищу!
Костяная игла метнулась стремительно, опередить ее не сумел бы и гепард. Но горгона совершила ошибку, выбрав для атаки спину кира Дрэкула. Кажется, я закричал от ярости, когда игла пробила тело учителя. Дрэкул покачнулся, но не упал вниз, повис на зазубренной игле; впрочем, тварь и не желала его падения. Теперь я понимаю, ее мечта состояла как раз в том, чтобы жертва выжила, и унесла в Верхний мир ее потомство.
Кир Дрэкул хлестнул молнией позади себя, но промахнулся. Горгона всплыла незаметно, выскочила из воды слишком быстро, а теперь на наших глазах происходило то, к чему стремится любое ползающее, плавающее и летающее создание во вселенной. Не хотел бы я видеть это второй раз, достаточно того, что месяц спустя мне никак не очистить от мерзких воспоминаний собственные сны. Сочленения на затылке этой пакости сокращались, похожее можно наблюдать у змей, ухвативших слишком крупный кусок. Серый мешок, повисший между ребер, тоже сократился, выбросив вверх, в основание черепа шевелящийся сгусток. Я уже понял, что это было, и что сейчас произойдет, и закричал, надрывая глотку:
– Кир Лев, спаси его!
Кир Лев обернулся, кинулся на помощь, предоставив мне защищать Исайю. Некромант вдруг обмяк, повиснув на игле, точно обездвиженная пауком оса. Руки его ослабли, молнии больше не крушили врага. Вокруг его плеч и шеи обвились костяные пальцы. Льву пришлось бить трижды, пока игла, растущая из затылка горгоны, не треснула. Друнгарий перехватил рукоять, и колющим ударом загнал меч чудищу в глаз. Тварь дернулась назад, зарыдала, из порванной кишки яйцеклада толчками выбрасывало мальков. Мальки падали в озеро, извивались, тоненько хныкали. Горгона разомкнула объятия, выпустила некроманта, принялась шарить в потемках, спасая потомство. В другой раз, я с интересом понаблюдал бы за повадками редкой бестии, но не сейчас, когда мой учитель падал лицом вниз, а из спины его торчала трубчатая кость.
– Эгемон, я вынесу его, спасай Исайю!
Кир Исайя хрипел, полузадушенный, его горло обвили сразу два пальца. Толстяк качнулся, потянув меня за собой. Пришлось выпустить его пояс, я трижды рубанул мечом, не глядя, рискуя перебить наставнику плечо. Синие когти разжались, но почти сразу боль пронзила мне лодыжку и бедро.
Бестия подтягивалась, взбиралась на змеиный гребень, зацепившись за нас своими мерзкими костяными лохмами. Две ее сестры приближались неторопливо, не сомневаясь в исходе дела, да и куда торопиться часовым у темницы вечных мук? Обросшая лишаями, безносая, безротая морда вынырнула впереди, на пути к спасительному, невидимому пока, берегу.
– Эгемон, беги! – воскликнул Лев. – Ты должен вырваться, не дай им окружить нас!
Мой дядя говорил сущую правду, нам грозило окружение. Заступавшая нам путь тварь тоже была беременна, если это теплое слово применимо к уродам, первое поколение которых выращено в колбах безумцев.
Лев Закайя, согнувшись, тащил на себе Дрэкула, бил по всплывающим пальцам, червленый полумесяц лезвия проржавел насквозь, на глазах рассыпался рыжим песком. С моим мечом случилось то же самое. Прически двух горгон развалились, но на смену им с протяжными вздохами ползли новые.
– Кир Лев, сзади!
Друнгарий успел повернуться еще до того, как я закончил фразу, выпустил из рук некроманта, и метнул в костлявую морду топор. Хвала Многоликой, череп горгоны раскололся. Жалобно рыдая, раненая тварь закачалась. Костяная игла на конце ее яйцеклада взвилась вверх, к потолку пещеры, но не сумела поразить жертву, бессильно шлепнулась в глубину. Серая кровь сочилась из ран, мальки посыпались нам под ноги, и сразу попытались схватиться крохотными коготками.
– Ты добил ее! – Исайя неожиданно пришел в себя, хлопнул в ладоши. – Лев, ты прикончил гадину!
Издав последний детский всхлип, горгона качнулась и величественно рухнула на спину. Можно сказать и так, хотя никакой спины создатели ей не придумали. Некоторое время над помутневшей поверхностью озера, как водяные змеи, метались беспорядочно ее пальцы.
– Бежим, кир Исайя! – в последний раз воззвал я. – Клянусь, если ты не послушаешь своего господина, я сам столкну тебя вниз.
В Верхнем мире я, почти ребенок, легко бы справился бы с толстяком, применил бы элементарную формулу погонщика или ярма. В Верхнем мире, но только не здесь, у темного порога, где линии магических сил норовят обратиться вспять.
Мы побежали, если так можно обозвать шаг пьяной улитки. Преодолели горб, хватаясь за ломкие отростки на позвонках. Обогнули обширную костяную мозоль, которую змей мог заработать, катая под седлом кого-то из восставших титанов.
На ходу я рубил пальцы, обхватившие мою ногу. Металл словно застрял в тесте, с отличного клинка сыпался песок, меч стремительно дряхлел. Исайя больше не противился, едва не подталкивал меня. Лев пыхтел позади, волоча на спине чернокнижника. Кир Дрэкул хрипел и отплевывался, его стоны превратились для моих ушей в лучшую музыку. Пока учитель жил, его можно было спасти. Если сердце Дрэкула остановится, вся его могучая сила перетечет в ту часть личности, которую я не хотел бы знать.
– Ма… Мануил, формулу братства… – прохрипел наставник.
Предательские слезы попытались опозорить меня! Даже на краю гибели кир Дрэкул думал о моем назначении. Примени я сейчас формулу Ночного братства, сам бы очутился в безопасности, но каково пришлось бы наставникам?
В темном углу озера жидкость взбурлила, поднялась стеной. Мост задрожал, точно собрался вот-вот рассыпаться.
– К берегу! – я едва не завопил от радости, услыхав знакомый, обретающий силу, голос некроманта. – Лев, оставь меня, береги Мануила!
– Мы выйдем отсюда вместе! – отвечал я.
Я уже видел заросший ракушками, затылок змея, темную полоску суши за ним. Оставалось шагов двадцать, когда мост дрогнул и стал погружаться.
Глава 14. Оберег Рогатого
– Этот поворот, – указала Женечка. – Нет, постойте, вот этот. Ой, простите, тут посадили деревья одинаковые, я поэтому запуталась.
Беглецы притаились в тупике между двумя недостроенными коттеджами. Дальний конец прохода перекрывали обтянутые полиэтиленом палеты с новеньким кирпичом. Сбоку, задрав к небу кричащий рот, зимовала бетономешалка. Дома тоскливо смотрели вдаль пустыми окнами, билась на морозе полиэтиленовая пленка. Ветер кашлял и вздыхал в недрах заброшенных коробок. Лесенки и крылечки занесло по самые перила, надписи на фасадах взывали, умоляли купить замечательную недвижимость по смешной цене.
Цесарио лег, высунул язык, принялся вылизывать налипший между пальцев лед. Снежинки падали на густую жесткую шерсть оборотня, но не задерживались, стекали ручьями. Раны его полностью зажили, не осталось и следов. Стоило отодвинуться от горячей спины зверя, как промозглый ветер пробрался под одежду. Ноги после химии стали совсем слабые. Хорошо, что хватило ума напялить подаренные Вестником штаны поверх пижамы, а вот шерстяные носки никто не предложил. Женька кое-как стянула непривычные кожаные лапти, растерла окоченевшие пальцы. Зато колючий свитер, больше похожий на платье, превосходно держал тепло.
Девушку не отпускало смутное дежавю, будто она когда-то уже имела дело с караульными. Цесарио явно не родился изнеженным домашним котенком; под грудой мускулов два сердца гнали кровь, один состав которой, вне сомнения, пошатнул бы психику земных медиков. Женька никогда прежде не слышала про ездовых тигров, но вот это дивное ощущение – запустить пальцы в шерсть на загривке, прижаться щекой, зарыться пятками, и мчать, мчать, сквозь ночь, вдоль радужных всполохов…
Это, несомненно, уже происходило. Если не с ней, то, вероятно с мамой. Или, еще вероятнее, с бабушкой.
– Вестник, мне здесь не нравится, – пробурчал из рюкзака Оракул. – Если бы не Вожатый, я предложил бы обойти.
Впервые вместо насмешек и иронии в голосе инвалида звучала настоящая тревога, граничащая с паникой.
– Оракул, мы не можем просто так сбежать, – Вестник, наверное, тоже что-то чувствовала, немного растерялась, но держала себя в руках. – Караульные предупредят, если там засада.
Во мраке простучала электричка. Сквозь порывы метели пробивался свет редких фонарей. На шоссе, тараня путь автомобилям, лениво молотил трактор. В заснеженном поле угадывались квадраты огородов, дымящие бани, каркасы провалившихся коровников. Прежде Женьке не приходило в голову, насколько стар бабушкин, или, вернее сказать, прабабушкин дом. Может, он потому дожил до почтенных лет, что был выстроен из кирпича, и только на втором этаже имелся кусок из дерева, – мезонин, нелепая терраса, башенка смешная, все подгнившее, перекошенное, словно вытащенное в Ленинградскую область из кукольного королевства. Папа не хотел ломать второй этаж, вдруг вспомнила Женя, упорно не хотел, это ведь Наташа настаивала, и ругалась, что привыкли жить, как медведи.
