Денис Шабалов - Право на жизнь
– Такое разве возможно? – голос Счетчика задрожал.
– А то, что ты в меня пулю чуть не всадил, увидев за окном, в то время, когда я рядом был, – это возможно? – усмехнулся Сашка. – Молчи уж…
– Что же делать?.. Так и будем плутать по этому туннелю?
– Можно боковые проходы поискать, – вяло отозвался Данил.
– К тому же, мы ведь слышали голоса! И свет видели! – поддержал его китаец. – Значит, здесь были люди! Надо их отыскать!
– А не мы ли сами это и были?.. – безнадежно махнув рукой, пробормотал Профессор.
– Как это – сами? – опешил Ван.
– А вот так. Если пространство такие шутки шутит, то, заглянув за угол, ты можешь сам с собой столкнуться…
Данила от этих слов аж передернуло – тут же вспомнилась собственная мерзко ухмыляющаяся рожа в темном окне.
– Проф, ты же ученый! – заорал Счетчик. – Ты что говоришь-то?
– Потому и говорю, что ученый. Свойства пространства-времени полностью не изучены. Можно выдвигать какие угодно гипотезы, и каждая из них имеет право на существование.
– Да это точно были люди! Я ж своими ушами слыхал! И Кубович вот…
– Мы туннель два раза прошли! Давно бы нагнали! – вмешиваясь в разговор, заорал в ответ Кубович.
– Значит – не заметили! Или они все время впереди идут! – разозлился Ван. – Ты, придурок, разве не понимаешь – надо идти, иначе мы тут навсегда останемся!
Кубович вскочил, резко вскидывая «Миними», клацнул предохранителем и прошипел, сузив глаза:
– За придурка ответишь, сука!..
– А-атставить! – Добрынин рванулся вперед и ногой подбил ствол пулемета вверх. – Совсем охренели?! Успокоились оба!
Кубович злобно зыркнул в ответ, но пулемет все же опустил.
– Ван прав. Нельзя нам тут оставаться, – уже совсем другим голосом, спокойнее, сказал Данил. Поглядел на друзей… – Забыли? Убежище за нами. И без того опаздываем, из графика выбиваемся. А ведь это последний шанс, другого у нас нет и не предвидится.
– Что делать-то будем? – понемногу успокоился и Кубович. – Есть мысли?
– Да, сидеть на одном месте нельзя. Ссориться начинаем, беситься… – Профессор поднялся, долгим взглядом посмотрел на бобину с ниткой, которую все еще держал в руке и, сплюнув, отбросил в сторону. – Так недолго и друг друга перестрелять. Будем искать боковые проходы. Добрыня – командуй.
– Двое по левой обочине, двое по правой. Сергей впереди, Леха – замыкающим, – глядя в упор на Кубовича, тут же отдал команду Добрынин. – Выполнять.
Кубович открыл было рот, но наткнувшись на этот взгляд, тут же его захлопнул и, развернувшись, не оглядываясь, потопал вперед. Решение было принято – чтоб не сидеть, поддаваясь постепенно черной панике, стучащейся в двери разума, стоило хоть чем-то занять свой мозг, безуспешно пытающийся найти выход из создавшегося положения. Идти вперед и вперед, искать боковые ответвления – это было все же лучше, чем постепенно сводящее с ума безделье.
Это был какой-то сюрреализм – группа вновь, в третий раз подряд двинулась прочь от каравана, вперед, во тьму тоннеля.
– Слышь, Проф, ты ведь кандидат технических наук, – спустя некоторое время подал голос Сашка. – Про ленту Мебиуса знаешь больше нас. Так, может быть, есть способ, как ее разорвать? Что ж нам, до скончания веков бродить?
– Как же ты ее порвешь? – ответил Семеныч. – Это ж не материя – пространство… Сквозь стены пробиваться? Чем?
– Тут не все просто, – раздался голос Кубовича. – Силой не пробьемся. Мне все больше кажется, что здесь для мозга работа… Ты кандидат, тебе и мозгами шевелить.
Семеныч печально усмехнулся, но промолчал.
– Вот ты сам подумай – каковы ее свойства? – не отставал от него Кубович.
– Слышь, Серега! Тебе свойства ее в трехмерном пространстве рассказать? Или в двумерном? – разозлился Профессор. – А ты поймешь?
Кубович буркнул что-то обиженно, но вопросов больше не задавал. Однако Данил, обернувшись назад, заметил, что Семеныч все же задумался.
Дальше отряд двигался молча. Говорить не хотелось – тоннель не способствовал пустым разговорам. Чем дальше шли сталкеры, тем все явственнее им начинало казаться, что тоннель – это какой-то невообразимо огромный живой организм. Тишина его, как верно заметил Профессор, на самом деле была лишь кажущейся. Стоило прислушаться – и становилось ясно, что он живет своей, странной и непонятной жизнью. Легкий ветерок доносил из глубин тревожные шорохи, непонятный гул и далекие глухие удары, пол время от времени часто и мелко подрагивал, словно где-то глубоко под землей работали гигантские механизмы, а своды иногда потрескивали, будто сверху на них тысячетонной тяжестью давили пласты грунта, и тогда казалось, что тоннель залегает на огромной глубине, чуть ли не в самом центре земли. От этого становилось еще страшнее, отчаянье мерзкой холодной змеей вползало в душу, и каждый думал лишь об одном – выберутся ли они когда-нибудь наверх или же обречены вечно скитаться по этой однообразной, закольцованной кишке?
Сколько так прошло? Может быть, час, а может быть, десять… Данил уже давно потерял счет времени. Усталость почему-то не чувствовалась, и нельзя было понять, сколько они шагают. Вероятно, виной всему было это отупение, вгоняющее в некое подобие транса, заставляющее механически двигать руками и ногами. Голова была пуста, мысли текли вяло и рыхло, ворочались тяжело, словно большая рыба, выброшенная на берег. Думать не хотелось совершенно, хотелось пустить все на самотек, понадеявшись на авось, а там – куда кривая вывезет…
И все же настал момент, когда этому тупому, однообразному движению пришел конец. Желтое пятно от фонаря Кубовича вдруг, упершись вперед, замерло на одном месте, и Данил, посмотрев туда, остановился от неожиданности. Из тьмы, метрах в семидесяти, проступил зеленый угол пассажирского вагона…
– Хоть что-то новенькое, – облегченно пробормотал Кубович, глядя на вагон.
– Я б на твоем месте не стал радоваться, – ответил ему Профессор, озираясь по сторонам. – Что-то изменилось… Не чувствуете?
Встревоженные его словами сталкеры замерли – каждый прислушивался к своим ощущениям, стараясь понять, что же имеет в виду Семеныч. Все оставалось по прежнему – тишина, темнота… Ничего нового не уловил и Данил. Разве только немного ослабло ощущение упершегося в спину взгляда, и только.
– Давайте-ка вперед помаленьку, – отдал он команду, и отряд осторожно двинулся вдоль состава. – Внимание на вагон – удобное место для засады.
Подсвечивая фонарями, сталкеры прошли достаточно для того, чтобы понять, что вагон был не единственным. Следом за ним открывался второй, дальше – третий… Это был целый пассажирский состав, неизвестно каким образом попавший сюда и стоящий теперь посреди черного асфальтового полотна. И – он был очень странным… Данил некоторое время не мог сообразить, что ж не так с этим поездом, и только когда отряд миновал несколько вагонов, понял, наконец, в чем дело. Вагоны были какими-то оплывшими, словно вылепленными из пластилина, и чем дальше двигался отряд, тем очевиднее это становилось. Перед людьми проплывали искривленные линии окон, овалы колес, смазанные разводы и каплевидные потеки металла на стенах вагонов… Будто бы кто-то огромный, вылепив этот поезд, поднес к нему огонь, и четкие линии медленно потекли, превращаюсь в дикую мешанину цветов. Данил осторожно подошел к одному из вагонов, ухватился за край окна и, подтянувшись, заглянул внутрь… это было по-настоящему жутко, жутко до дрожи! Взгляд его ухватил гротескные картины оплавленных и слепленных друг с другом людей: из затылка молодой женщины, застывшей на боковой полке спиной к окну, мертвыми глазами смотрел старик; чуть дальше парень и девушка, слепленные головами, как сиамские близнецы; еще дальше – два подростка, словно утонувшие в размякшем дереве сидушек до середины груди… И – тишина, ни звука вокруг. Царство мертвых…
