Денис Шабалов - Право на жизнь
– Вот. Специально захватил. В одной бобине – шесть тысяч метров. В двух, соответственно, двенадцать километров. Дальше излагать?
Данил одобрительно кивнул. Если тоннель и впрямь изгибается и делает петлю, то нить рано или поздно соприкоснется с одной из стен тоннеля, и это и станет сигналом, что отряд идет по кругу. Если же нет… он даже не знал, что и думать в этом случае… Впрочем, он все явственнее понимал, что место это имеет много общего с детским садом, и ожидать тут можно чего угодно.
– Все на второй заход пойдем или кто-то останется? – спросил он.
– Все, – ответил Семеныч, продевая руки в лямки рюкзака. – Делиться не будем. Шли мы не так долго, часа полтора, так что одной бобины должно хватить – если тоннель уходит в сторону, мы это по положению нити заметим гораздо раньше, чем вернемся к каравану.
– И что тогда? – заинтересованно спросил Счетчик.
Профессор пожал плечами:
– Тогда будем стены осматривать – как-то же мы сюда попали… Найдем выход – вернемся за вещами.
Уходя от колонны, Данил снова испытывал легкое чувство дежа-вю. Все было в точности, как и в первый раз, – так же убегала назад разделительная полоса, так же кто-то настойчиво смотрел ему в спину, и даже двигались они снова в том же порядке. И лишь только нить, с легким шелестом уходящая с бобины, которую держал шагающий впереди Профессор, свидетельствовала, что все это не бред воспаленного воображения, а действительно происходит наяву.
Пятна фонарей бродили по полу и стенам словно гигантские светляки. Они на короткое время разгоняли наваливающуюся со всех сторон тьму, но, едва луч уходил в сторону, как та вновь отвоевывала свои позиции. Она казалась живой, и временами Данилу казалось, что это сама тьма смотрит ему вослед, и тогда его начинало окутывать неприятное, мерзкое чувство липкого страха, постепенно заполняющего все уголки сознания.
Туннель тянулся бесконечно. Разделительная полоса, появляясь в луче фонаря из мрака и исчезая во мраке сзади, давила на психику – казалось, что путники уже тысячу лет движутся в одном направлении и обречены еще столько же брести все вперед и вперед в этом отупляющем однообразии. Тягомотина и размеренность движения притупляла ощущения, стирая чувство времени и пространства и заставляя мозг паниковать в приступах сенсорного голода.
– Я как-то в библиотеке Братства научный журнал нашел. Так вот, там статья была насчет сенсорного голода… – тут же ответил Кубович, едва лишь Добрынин обмолвился об этом чувстве.
– Что писали? – спросил Данил скорее для того, чтобы заполнить окружающую тишину чем-то еще, кроме звука шагов.
– Эксперимент проводился на орбите, в космосе. Человека в состоянии невесомости помещали в специальную капсулу, на лицо накладывали маску, закрывая глаза и рот, и так оставляли, в полной тишине. Мозг, не получая из внешнего мира никаких сигналов, через какое-то время начинал испытывать такой приступ сенсорного голода и паники, что можно было и с катушек съехать. Приступ клаустрофобии по сравнению с ним просто небольшой детский испуг, и только…
Счетчик недоверчиво фыркнул:
– Фантазии!..
– Как сказать… – пробормотал Сашка. – С часок еще так вот прошагаем – и у меня точно крыша поедет. Мы вот тоже так шли… по подвалу в детском саду. Помнишь, Дан? Километр точно отмахали, пока не выбрались. Вот сколько уже топаем?
Данил открыл было рот, чтоб назвать приблизительную цифру – и, крякнув, замолк. Мозг не давал никакой подсказки – абсолютно никакой. Сколько они уже прошли? Километр? Десять? Сто? Однообразие и отсутствие ориентиров сделали свое дело, и на вопрос о точном времени и расстоянии можно было смело пожать плечами.
– А мы по времени это выясним, – выкрутился он. – Наша средняя скорость километра четыре в час. Сейчас поглядим, сколько уже идем, – он вытащил дозиметр, и снова слегка обалдел: в правом верхнем углу окошка мерцали нули.
– У меня тоже нули, – проследив за товарищем, тоскливо усмехнулся Санька. – Такое впечатление, что здесь всегда ноль часов. Ни времени нет, ни расстояния… Только направление. Только дорога… в никуда.
– Что вы панику разводите? – послышался голос Профессора. – Дальше, чем нить закончится, все равно не уйдем. Бобина вполовину уменьшилась – три километра долой.
Слова эти – а больше спокойный и уверенный голос – разрядили начавшую было сгущаться атмосферу неуверенности и страха. Данил, поглядев еще раз на дозиметр, легонько потряс его и, пожав плечами, сунул в карман разгрузки. В самом факте обнуления времени ничего странного не было – батарейки давно не меняли и только. Ну а одновременно сели – так мало ли… Совпадение. А приступ накатывающей паники он приписал влиянию туннеля. Слишком уж странен он был – и эта тьма, и взгляд в затылок, и караван, повторно встретившийся на их пути…
– Давайте хоть говорить, что ли?.. – послышался спереди голос Счетчика. – В самом деле – тишина такая стоит, аж жуть забирает.
– Как-то не способствует туннель разговорам… – тут же откликнулся Профессор. – Мне все время только слушать хочется. На самом деле тут не так тихо, как кажется…
Он вдруг оборвал сам себя и резко остановился. Сашка, не ожидавший этого, впечатался ему в спину, но Семеныч, стоящий в своем унике, словно скала, даже не дрогнул. Он смотрел куда-то вперед, туда, куда светил дальнобойный фонарь Шрека. Данил пригляделся – и онемел… Это было что-то дикое – колонна, которую они оставили за спиной часа полтора назад, вновь находилась перед ними. И это при том, что нить, на которую возлагалось столько надежд, так и не коснулась стены…
– Лента Мебиуса… – потерянно выдохнул Профессор. Ноги его подогнулись, и он со стоном, где стоял, там и уселся на землю. – Старик был прав! Этот туннель – лента Мебиуса! Закольцованное до бесконечности пространство! Ловушка!
И Данил вдруг с потрясающей ясностью понял, что Семеныч прав – как иначе, шагая все вперед и вперед, можно постоянно натыкаться на оставленный за спиной караван? Иного варианта просто не существовало, если не считать того, что в ситуацию вмешался какой-нибудь невидимый джинн, перенося колонну машин и раз за разом оставляя ее на пути сталкеров. Похоже, это поняли и остальные бойцы – следуя примеру Профессора, они, один за другим, опускались на землю и только Счетчик еще стоял на ногах, переводя фонарь с одного на другого.
– Вот здесь подробнее, будьте добры, – послышался его недоумевающий голос. – Какая лента?
– Представь себе кольцо, склеенное из длинной полосы бумаги. Только концы полоски соединены не как обычно, а один из концов предварительно перевернут, – усталым, безразличным каким-то голосом, пояснил Семеныч. – Лента станет перекрученной, и если ты будешь двигаться по поверхности этого кольца – неважно, вперед или назад, – то рано или поздно вернешься в ту же точку, откуда вышел. Это бесконечность, и выхода из нее нет…
