Валентин Шатилов - Филумана
Не устаю поражаться – до чего у нас с Михаилом получился послушный ребенок. Другой бы на его месте давно возмутился, а он просто приналег на ручку.
И дверь вновь начала открываться…
В щель просунулось озабоченное лицо Никодима, которого тут же в просвете щели сменил Зиновий.
– Господа, что у вас стряслось? – взволнованно поинтересовался он.
– Заходите, заходите быстрее, – замахала я рукой, приглашая, – пока она снова не закрылась!
И когда все оказались в тамбуре, осторожно погладила Олежку по его длинным нестриженым локонам: – Спасибо, сынок. – И повернулась к мужчинам: – Ну что– начнем экскурсию?
* * *Как я и ожидала, склад гривен поверг их в шок. Всех, включая Михаила.
Каллистрат и Никодим, несмотря на мои просьбы двигаться дальше, в немом благоговении опустили носилки с Бокшей и стояли затаив дыхание, не в силах поверить в существование такого богатства. На Зиновия же просто жалко было смотреть.
А Михаил промолвил, покачав головой: – Это ж сколько княжеских и лыцаровых родов закончили здесь свой путь?..
– Почему думаешь, что закончили? – удивилась я. – Может, просто еще не начали? Вдруг это ни разу не использованные гривны?
Зиновий, как сомнамбула, как человек, который не в силах остановиться, осторожно приблизился к самой широкой, отблескивающей алым гривне, протянул к ней подрагивающую руку…
– Не! – вдруг громко произнес Олежек.
Все вздрогнули, будто пробуждаясь от морока.
Зиновий отдернул пальцы. Потер лоб. Жалко улыбнулся: – Ну, хоть попробовать… Хоть подержаться за нее… Ну, пожалуйста… – и вновь потянулся к гривне.
– Не! – резкий окрик моего сына заставил его отпрянуть.
– Нельзя?.. – безнадежно прошептал Зиновий/ пряча руку за спину.
– Не, – повторил Олежек. Вытянул пальцы из моей ладони и потопал к уступу в стене пещеры, на котором был выложен пяток гривен поменьше.
Все уставились на него.
– Сынок… – в замешательстве начала было я.
А он взял с уступчика одну гривну, повертел, посмотрел на Зиновия, положил на место. Взял другую. Зачем-то потер ее поблескивающую ленту между пальцами, негромко уронил в тишине: – Да. – И протянул гривну Зиновию.
Тот неуверенно повел головой. Шепотом осведомился: – А эту – можно?
– Да, – негромко отозвался мальчик.
– Что – надеть?.. – внезапно побледнев как полотно, уточнил Зиновий.
– Да, – был спокойный ответ.
– А она примет меня? – просипел Зиновий пересохшим горлом, делая шаг к гривне, которую протягивала ему детская рука. И внезапно решился. Отчаянно махнул рукой: – А и не примет —так все равно!…
В два прыжка оказался рядом с Олежкой, выхватил протягиваемую гривну, выпрямился, закрыл глаза и, перестав дышать, возложил ее на себя.
– Не надо! – запоздало выкрикнула я.
Но уже завибрировал воздух от зудения, гривна, искрясь, дрогнула и, как живая, ленивой змейкой обвилась вокруг шеи Зиновия. И смолкла.
В наступившей тишине Фелинский, не открывая глаз, пошарил рукой по груди, где только что свешивалось расслабленное кольцо гривны, потрогал шею. Сначала осторожно, потом провел по мрачновато-серо и ленте обеими ладонями. Открыл глаза Уставился на моего сына – Вавва, – пояснил малыш.
– Вавва, – трепетно повторил Зиновий.
Склонив голову, опустился перед Олежеком на одно колено, взял ручонку, даровавшую ему гривну. Поцеловал, замерев на секунду.
Потом поднялся, расправил плечи, поднял сжатый кулак, обернулся к нам, торжественно провозгласил: – Вавва! Мне жалована Вавва! Я, князь сморгонский, Зиновий Константинович Фелинский, во веки вечные присягаю в дружбе и любви князю Олегу. И какое бы княжество ни взял после князь Олег Михайлович Квасуров, Сморгонь всегда да пребудет с ним в мире и согласии!
– Аминь! – задумчиво подытожил Михаил.
– А я… А мне… – прошуршал позади полупридушенный, почти неслышный голос Каллистрата.
И уже в следующую минуту он рванулся вперед, подбежал к моему сыну, пал на колени, покрывая поцелуями маленькие пальчики, быстро забормотал: – Молю… Христом богом нашим!… Не откажите! Князь Олег! И мне гривну!…
– Не, – сдержанно произнес мальчик.
– Нет? – ошеломленно поднял к нему лицо Каллистрат. Олег бесстрастно глядел на Оболыжского.
– Совсем нет? – упавшим голосом поинтересовался тот, – Но почему?.. Чем я хуже? – Он вскочил с колен, закричал: – Это неправда! Я найду себе гривну! Здесь много их! Я найду, я попробую!
– Каллистрат! – окликнула я его.
– Нет! Нет! – продолжал вопить он, бросаясь от одного уступа с гривнами к другому.
– Каллистрат! – громко позвал Михаил, останавливая его опасные метания.
– А? – ошалело оглянулся Оболыжский.
– Смотри, – указал пальцем Михаил на своего сына.
Оболыжский оглянулся через плечо. Малыш протягивал ему маленький, озорно поблескивающий квадратик на веревочке.
– Тетарт? – спросил Каллистрат. И разочарованно сообщил: – Так это тетарт, не гривна!
– Князь Олег оказывает тебе милость, снисходя! – возмутился Зиновий, – Как смеешь ты над его милостью раздумывать? – и грозно нахмурился. – Но зачем мне тетарт, что я буду с ним делать? – заныл Каллистрат. – Вам, конечно, он гривну дал…
– Думай, что несешь! – в благородном княжеском негодовании топнул сапогом Фелинский. – С кем сравнить себя посмел, лыцаров отпрыск!
Каллистрат примолк. Ссутулился. Медленно, еле переставляя ноги, приблизился к Олегу. Забрал протягиваемый тетарт. Зажал в кулаке, отвернулся. В его прищуренных глазах стояли слезы.
– На шею! – неумолимо прогремел голос князя Фелин-ского.
Каллистрат вытер рукавом глаза, гордо выпрямился, демонстративно поднял на вытянутых руках веревочку с тетартом, неспешно, торжественно надел ее на свою шею, явно пародируя возложение гривны, только что произведенное Зиновием.
Потом усмехнулся, дурашливо развел руки: – Все! Дарованный тетарт принял меня! Возрадуйтесь, люди!
– Ты, это!… – гневно засопел Фелинский.
– Не надо, князь, – мягко попросила я Зиновия. – Не мучайте человека, он и так расстроен…
– Я? – издевательски засмеялся Каллистрат. – Я не расстроен! Я счастлив! Мне оказана великая милость!
– А может, и правда, милость? – пристально взглянула я на Оболыжского. – Откуда нам с вами знать? Помните, как тот тетарт, что я нашла, починил княжескую Витвину? Вдруг и этот найдет управу на вашу лыцарову гривну?
Каллистрат отвел глаза. Покачал головой. Но уже не так обреченно. Мое предположение о неслучайности дара упало на благодатную почву.
– А я? – раздался вдруг робкий голос Никодима. – А мне нельзя попросить для себя гривну?
– Тебе? Голутвенному?.. – хотел уже возмутиться Зиновий, но я прикоснулась к его рукаву, указывая глазами на Олега.
Малыш уже шел к нам, неся на вытянутой ладони широкий – больше даже, чем у меня или у Михаила – поясок матово-черной гривны.
– А! – Сияющий Никодим бухнулся перед ним на колени.
Но Олег невозмутимо миновал его и направился к носилкам Бокша беспокойно и даже с испугом смотрел снизу на своего княжича.
– А я? – взвыл Никодим, протягивая руки к ребенку – Молчи! – тяжелая длань Зиновия хлопнула его по плечу, будто молотком прибивая к бугристому полу.
Олег между тем деловито приподнял левую руку Бокши и просунул ее в черное кольцо.
Искристый хлопок гривны, стянувшейся на запястье у анта, был так поспешен, что в воздухе запахло озоном.
– Ай! – только и успел подать голос Бокша А потом с опаской уставился на новое приобретение.
– А я?.. – потерянно взмолился Никодим. Но малыш безмятежно произнес:
–Не.
И вопрос был исчерпан.
– Не… – со вздохом кивнул Никодим. – Значит, не судьба…
* * *– Вот этим наши беглецы и питались, – с видом заправского экскурсовода показала я пищевую плитку, взятую из поблескивающей стены. – Тут их столько, что на целую армию хватит. Да и, глядишь, не на одну сотню лет. Можете сами попробовать. Вот так потрите в ладонях и откусывайте. Только сначала лизните. А то они очень разные на вкус. Можно такое встретить!…
– А ничего, – с одобрением кивнул Михаил, отгрызая очередной кусок от изумруд но-лиловой плитки.
– Да, – согласился Зиновий. Но как-то вяло. Он покусывал вишневую плитку с желтыми прожилками, и она ему что-то не слишком нравилась.
– А вот что тут пили наши беглецы – я так и не поняла, – призналась я.-А, Бокша? Что вы тут пили?
– Ничего, матушка-княгиня, – тихо дыша, ответил он. – Жажды ведь все одно не было.
– Может, в этих плитках и вода имеется – задумчиво предположила я, – В связанном виде?
– Про то мне неведомо, – смиренно прошептал Бокша Вдохи и выдохи давались ему явно с трудом.
– Так, – спохватилась я – А что это мы Бокшу мучаем? А ну-ка, быстро к опочивальням! Пусть там отдохнет – может, заодно и подлечится.
