Андрей Жиров - Отступление
- Ладно, черт с этими железками, - дернув щекой от досады, рыкнул Рустам. - Что с картами и документами?
Вместо ответа Добровольский перебросил майору светящийся прямоугольник планшета. Гуревич одной рукой легко поймал и принялся изучать добычу. На мерцающем экране оказалась масштабируемая карта местности. Город и окрестности пестрили всевозможными значками, полосками, цифрами. С немалым волнением Рустам исследовал пригород - сразу же смотреть, что лежит на пути у бригады не решился. Увы, в сложившейся ситуации каждое движение указателем по экрану планшета могло оказаться видимым противнику. А повода навести на след товарищей никак нельзя позволить - даже намека на повод.
Наконец Гуревич как можно небрежнее пробежал по нужной местности. Нужный участок карты майор рассматривал в движении и то всего несколько долей секунды. Однако и этого оказалось вполне достаточно: никаких опасностей не было. Как минимум на этой карте. По прикидке Рустама бригада должна пройти фактически впритирку - на расстоянии полтора-два километра от ближайшего опасного края линии наблюдения...
Да, похоже, комендант сказал правду: полк совсем недавно прибыл и не успел развернуть коммуникации. Использовались в основном имеющиеся, наскоро приспособленные под нужды интервентов.
- Иван Александрович! - окликнул Добровольского майор. - А что с бумагами? Физические карты есть? Да вообще - любые документы?
- Карт нет, командир, - ответил прапорщик. - Тут, похоже, вообще ничего важного бумаге не доверяли. Только вот один конверт...
Добровольский тем же образом, что и планшет, перебросил майору из угла зала смятый сверток. На первый взгляд - вполне обычный конверт: плотная жесткая бумага, чем-то похожая на картон, аккуратно разрезанный верхний край. Из прочей плеяды бесчисленных и безликих собратьев этот пакет отличался неброской тисненой красными чернилами надписью в нижнем углу: 'ДИРЕКТИВА: Вскрыть по прибытии'. Внутри оказались бумажки с инструкциями, списки кодов, какие-то шифры...
Рустам досадливо поморщился. Не то, чтобы он не верил в удачу, однако подобные розыгрыши выглядели уж совсем любительски. Не бывает такого, чтобы противник везде оказывался прозорливым и адекватным. А потом вдруг красиво сел в лужу. 'Нет, подобные бумажки рассчитаны на простаков... - подумал Гуревич. - Но я не простак. Ничего не может быть полезного. А, зная коварство противника, и вовсе можно ожидать какой пакости вроде жучка...
Но и выбрасывать нельзя - иначе какой же я простак? Нет уж! Пусть думают, что бояться нас нечего! Что русские дуболомы всё проглотят!'
- Иван Александрович! - вновь окликнул Добровольского Рустам.
- Да, командир? - с готовностью отзывался прапорщик.
- Возьми, запомни что можно, сохрани - головой отвечаешь - Гуревич легко перебросил пакет обратно. И уже едва заметными жестами коротко просигналил: 'При первой возможности сожги!'.
- Всё понял, командир, - ответил Добровольский коротко кивнув. - Целее чем в сбербанке будет!
Удостоверившись, что все понято правильно, Гуревич кивнул и обернулся к коменданту. Тот продолжал смотреть на русского диверсанта с прежним подобострастием.
- Ну, смотри, борода, если соврал! - погрозил Рустам, для пущей убедительности потрясая кулаком возле самого носа полковника. Тот так проникся, что наподобие китайского болванчика мелко закивал, чуть не выронив от усердия пенсне. На скуластой старческой физиономии отразилось выражение полной преданности.
Брезгливо дернув щекой, Гуревич повернулся к коменданту спиной. И тяжело вздохнул. Впереди оставался последний этап зачистки - самый дурно пахнущий. Однако, увы, необходимый. Как ни противно сердцу стрелять по безоружным и пленным - все-таки вокруг не детский утренник. А на войне руководство противника принято безжалостно устранять. Это, в конце концов, внесет беспорядок и даст, если повезет, лишние шансы на успех для Геверциони...
Обратив мрачный взгляд на Добровольского, майор с неохотой отрывисто дернул подбородком. Прапорщик понимающе моргнул, едва обозначив кивок движением век.
И тут из-за плеча Гуревич услышал исполненный внутренней силы, решимости голос:
- Майор...
'Нет, определенно это не комендант, - подумал Гуревич, не успев обернуться. - Наверняка - начальник охраны. Больше некому'. И оказался прав.
-Майор, - настойчиво повторил немец. Причем по-русски повторил, что больше всего удивляло. Взгляды Гуревича и немецкого офицера встретились. Это столкновение оказалось сродни обмену ударами закованных в сталь рыцарей - столь же исполненное решимости. Рустам понял, заранее предугадал по взгляду противника весь разговор. Немец между тем продолжал. - Я знаю, что ты собираешься сделать. У меня к тебе просьба - как к солдату.
- Как к солдату, говоришь? - зло усмехнувшись, ответил Гуревич. - Может ещё о чести поговорим?
- Я скажу, а ты поступай, как хочешь, - пожав плечами, равнодушно ответил офицер.
Переглянувшись со своими, Рустам коротко бросил в ответ:
- Хорошо, слушаю. Только быстро.
- Дай мне умереть с оружием в руках - как солдату, а не овце на заклании.
- Иш ты! - усмехнулся Гуревич. - Где же твоя честь была, когда ваш полк входил в мирный город? Когда ваши войска нашу страну оккупировали - и второй раз уже, заметь! А вот напомни: сто лет назад твои коллеги в такой же ситуации как поступали? Или думаешь мы забыли о лагерях, сожженных городах, миллионах жертв?
- Сто лет назад, майор, ваши праздновали победу на обломках моей родины, - смело ответил немец.
- А ведь ты нарываешься... - задумчиво пробормотал Рустам. - Определенно нарываешься. Но так и не ответил - отчего я должен к ТЕБЕ испытывать уважение и поступать по чести?
- Ты и я, русский, - это только мы, - по-прежнему не дрогнув ни единой чертой ответил немец. - И отвечаем в первую очередь за себя. То, что свершилось - не переменить. Хотя, если тебе важно, я осуждаю преступления нацизма. Только ведь и ты не испытываешь мук совести за агрессии вашей державы. Ни к чему эта лирика, майор...
- Считаешь, твоего раскаяния мне достаточно? - ухмыльнувшись, спросил Гуревич.
- Я считаю, что тебе достаточно себя. Ведь вы, русские, всегда были щепетильны в вопросах чести и честности. А если я не прав, ответь: разве честен тот, кто поступает честно лишь с равным, а со стоящим ниже - как придется? Разе в этом ваша честь, та избранность и всепрощение, на которые столько лет молитесь? Свою подлость не оправдать чужой. - здесь впервые за весь разговор на лице немецкого офицера на миг проступила гримаса, должная символизировать улыбку. Однако улыбка вышла страшная, вся какая-то звериная, волчья. И тут же исчезла без следа.
- Умеешь говорит, - зло усмехнулся Гуревич, ответив. - Неспроста такая осведомленность... Из эмигрантов? - Немец небрежно отрывисто кивнул. - И, конечно, ненавидишь нас?
- А ты как думаешь? - дернув щекой, ответил вопросом немец.
- Ясно с тобой всё... - кивнул Рустам. И еще раз пристально взглянул в лицо офицера. Белесые, совсем соломенные волосы, светлые - до лазурной голубизны глаза. Широкие скулы словно высечены из мрамора, наподобие бюстов античных скульпторов - и только нервное подергивание желваков говорит о жизни.
- Иван Александрович, - обратился Гуревич к Добровольскому. - Верни офицеру пистолет.
- Командир... - тихо произнес прапорщик неслышно - одними губами. На лице явственно читалось неодобрение.
- Давай, Иван Александрович, не тяни... - настойчиво повторил просьбу майор. Добровольский со вздохом извлек из сваленного у пролома в кучу оружия истертый вальтер. Взвесил на руке и небрежно кинул немцу.
- Хватит тебе? - уточнил Гуревич, не отрываясь от глаз офицера.
- Вполне, - коротко кивнул тот в ответ. Привычным движением передернул затвор, снял с предохранителя. Ладонь с оружием неспешно поднялась к виску. Сталь прижалась к телу. Офицер на миг застыл - застыли все вокруг: от разведчиков до сослуживцев. Гуревич продолжал не мигая пристально выдерживать взгляд немца. Офицер чуть грустно, но с каким-то внезапным искренним внутренним светом улыбнулся вдруг. И Рустам уже нисколько не удивился тому, что случилось через краткий миг.
Порывистым легким движением офицер выбросил руку с оружием вперед, целя в разведчиков. И даже успел дважды выстрелит - правда на опережение: пули ударили в стену в полуметре над головами диверсантов. Люди Гуревича не дремали - каждый прекрасно понимал, что нечто подобное могло случиться. В итоге раньше, чем немец успел прицелится, одновременно пять или шесть автоматов коротко ударили в ответ.
